• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Лесков Н.С. / Отборное зерно

Отборное зерно [2/2]

Скачать полное произведение

    - И это.
     - Ну, вот то-то и есть. А ты мне дай цену подороже, так тогда и я от себя пожертвую.
     Купец рассмеялся.
     - Ты, - говорит, - плут.
     А тот отвечает:
     - Да и ты тут.
     - Нет, взаправду, вот что: так как я вижу, что ты знаешь писание и хочешь сам к вере придержаться, то я тебе дам по гривеннику на куль больше, чем располагал. Получай по шесть гривен, и о том, что мы сделали, никто знать не будет.
     А барин отвечает:
     - Хорошо, но ещё лучше ты мне дай по рублю за куль и потом, если хочешь, всем об этом рассказывай.
     Купец посмотрел на него, и оба враз рассмеялись.
     - Ну, - говорит купец, - скажу я тебе, барин, что плутее тебя даже в самом нижнем звании редко подыскать.
     А тот, не смутясь, отвечает:
     - Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали, а во-вторых, нынче и мода такая, чтобы русской простонародности подражать.
     Купец не стал больше торговаться.
     - Нечего, видно, с тобою говорить - ты чищеный, - крестись перед образом и по рукам.
     Барин согласен молиться, но только деньги вперед требует и местечко на столе ударяет, где их перед ним положить желательно.
     Купец о то самое место деньги и выклал.
     - Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кульё набивать, - я хочу, чтобы при мне вся погрузка была готова и караван отплыл.
     Нагрузили барку кулями, в которых чёрт знает какой дряни набили под видом драгоценной пшеницы; застраховал всё это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен с водосвятием, покормили православный народушко пирогами с лёгким и с сердцем и отправили судно в ход. Барки поплыли своим путем, а купец, время не тратя, с барином подвёл окончательные счёты по-божьему, взял бумаги и полетел своим путем в Питер и прямо на Аглицкую набережную к толстому англичанину, которому раньше запродажу совершил по тому дивному образцу, который на выставке был.
     "Зерно, - говорит, - отправлено в ход, и вот документы и страховка; прошу теперь мне отдать, что следует, на такое-то количество, вторую часть получения".
     Англичанин посмотрел документы и сдал их в контору, а из несгораемого шкафа вынул деньги и заплатил.
     Купец завязал их в платок и ушёл.
     Тут фальцет перебил рассказчика словами:
     - Вы какие-то страсти говорите.
     - Я говорю вам то, что в действительности было.
     - Ну так значит, этот купец, взявши у англичанина деньги, бежал, что ли, с ними за границу?
     - Вовсе не бежал. Чего истинный русский человек побежит за границу? Это не в его правилах, да он и никакого другого языка, кроме русского, не знает. Никуда он не бежал.
     - Так как же он ни аглицкого консула, ни посла не боялся? Почему дворянин их боялся, а купец не стал бояться?
     - Вероятно потому, что купец опытнее был и лучше знал народные средства.
     - Ну полноте, пожалуйста, какие могут быть народные средства против англичан!.. Эти всесветные торгаши сами кого угодно облупят,
     - Да кто вам сказал, что он хотел англичан обманывать? Он знал, что с ними шутить не годится и всему дальнейшему благополучному течению дела усмотрел иной проспект, а на том проспекте предвидел уже для себя полезного деятеля, в руках которого были все средства всё это дело огранить и в рамку вставить. Тот и дал всему такой оборот, что ни Ротшильд, ни Томсон Бонер и никакой другой коммерческий гений не выдумает.
     - И кто же был этот великий делец: адвокат или маклер?
     - Нет, мужик.
     - Как мужик?
     - Да всё дело обделал он - наш простой, наш находчивый и умный мужик! Да я и не понимаю - отчего вас это удивляет? Ведь читали же вы небось у Щедрина, как мужик трёх генералов прокормил?
     - Конечно, читал.
     - Ну так отчего же вам кажется странным, что мужик умел плутню распутать?
     - Будь по-вашему: спрячу пока мои недоразумения.
     - А я вам кончу про мужика, и притом про такого, который не трёх генералов, а целую деревню один прокормил.
    
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МУЖИК
    
     Мужик, к помощи которого обратился купец, был, как всякий русский мужик, "с вида сер, но ум у него не чёрт съел". Родился он при матушке широкой реке-кормилице, а звали его, скажем так, - Иваном Петровым. Был этот раб божий Иван в своё время молод, а теперь достигал почтенной старости, но хлеба даром, лёжа на печи, не кушал, а служил лоцманом при Толмачёвских порогах, на Куриной переправе. Лоцманская должность, как вам, вероятно, известно, состоит в том, чтобы провожать суда, идущие через опасные для прохода места. За это провожатому лоцману платят известную плату, и та плата идёт в артель, а потом разделяется между всеми лоцманами данной местности.
     Всякий хозяин может повести своё судно и на собственную ответственность, без лоцмана, но тогда уже, если с "посудкой" случится какое-нибудь несчастие, - лоцманская артель не отвечает. А потому, если судно идёт с застрахованным грузом, то условиями страховки требуется, чтобы лоцман был непременно. Взято это, конечно, с иностранных примеров, без надлежащего внимания к нашей беспримерной оригинальности и непосредственности. Заводили у нас страховые операции господа иностранцы и думали, что их Рейн или Дунай - это все равно что наши Свирь или Волга, и что их лоцман и наш - это опять одно и то же. Ну нет, брат, - извини!
     Наши речные лоцманы - люди простые, не ученые, водят они суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, всё это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но в своём роде лоцманы - очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И всё это в простоте и в смирении - бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.
     Мужик Иван Петров был из зажиточных; ел не только щи с мясом, а ещё, пожалуй, в жирную масляную кашу ложку сметаны клал, не столько уже "для скусу", сколько для степенства - чтобы по бороде текло, а ко всему этому выпивал для сварения желудка стакан-два нашего простого, доброго русского вина, от которого никогда подагры не бывает. По субботам он ходил в баню, а по воскресениям молился усердно и вежливо, то есть прямо от своего лица ни о чем просить не дерзал, а искал посредства просиявших угодников; но и тем не докучал с пустыми руками, а приносил во храм дары и жертвы: пелены, ризы, свечи и курения. Словом, был христианин самого заправского московского письма.
     Купцу, которого дворянин отборным зерном обидел, благочестивый мужик Иван Петров был знаем по верным слухам как раз с той стороны, с какой он ему нынче самому понадобился. Он-то и был тот, который мог всё дело поправить, чтобы никому решительно убытка не было, а всем польза.
     "Он выручал других - должен выручить и меня", - рассудил купец и позвал к себе в кабинет того приказчика, который один знал, с чем у них застрахованные кули на барки нагружены, и говорит:
     - Ты веди караван, а я вас где надо встречу.
     А сам поехал налегке простым, богомольным человеком прямо к Тихвинской, а заместо того попал к Толмачёвым порогам на Куриный переход. "Где сокровище, там и сердце". Пристал наш купец здесь на постоялом дворе и пошел узнавать: где большой человек Иван Петров и как с ним свидеться.
     Ходит купец по бережку и не знает: как за дело взяться? А просто взяться - невозможно: дело затеяно воровское.
     К счастию своему, видит купец на бережке, на обёрнутой кверху дном лодке сидит весь белый, матёрой старик, в плисовом ватном картузе, борода празелень, и корсунский медный крест из-за пазухи касандрийской рубахи наружу висит.
     Понравился старец купцу своим правильным видом.
     Прошел мимо этого старика купец раз и два, а тот его спрашивает:
     - Чего ты здесь, хозяин, ищешь и что обрести желаешь: то ли, чего не имел, или то, что потерял?
     Купец отвечает, что он так себе "прохаживается", но старик умный - улыбнулся и отвечает:
     - Что это ещё за прохаживание! В проходку ходить - это господское, а не христианское дело, а степенный человек за делом ходит и дела смотрит - дела пытает, а не от дела лытает. Неужели же ты в таких твоих годах даром время провождаешь?
     Купец видит, что обрёл человека большого ума и проницательности - сейчас перед ним и открылся, что он действительно дела пытает, а не от дела лытает.
     - А к какому месту касающему?
     - Касающее этого самого места.
     - И в чём оно содержащее?
     - Содержащее в том, что я обижен весьма несправедливым человеком.
     - Так; нынче, друг, мало уже кто по правде живет, а всё по обиде. А кого ты на нашем берегу ищешь?
     - Ищу себе человека помогательного.
     - Так; а в какой силе?
     - В самой большой силе - грех и обиду отнимающей.
     - И-и, брат! Где весь грех омыть. В Писании у апостолов сказано: "Весь мир во грехе положен", - всего не омоешь, а разве хоть по малости.
     - Ну хоть по малости.
     - То-то и есть: господь грех потопом омыл, а он вновь настал.
     - Научи меня, дедушка, - где для меня здесь полезный человек?
     - А как ему имя от бога дано?
     - Имя ему Иоанн.
     - "Бысть человек послан от бога, имя ему Иоанн", - проговорил старик. - А как по изотчеству?
     - Петрович.
     - Ну, сам перед тобою я - Иван Петрович. Сказывай, какая твоя нужда?
     Тот ему рассказал, впрочем только одну первую половину, то есть о том, какой плут был барин, который ему отборное зерно продал, а о том, какое он сам плутовство сделал, - про то умолчал, да и надобности рассказывать не было, потому что старец всё в молчании постиг и мягко оформил ответное слово:
     - Товар, значит, страховой?
     - Да.
     - И подконтрачен?
     - Да, подконтрачен.
     - Иностранцам?
     - Англичанам.
     - Ух! Это жохи!
     Старик зевнул, перекрестил рот, потом встал и добавил:
     - Приходи-ко ты ко мне, кручинная голова, на двор: о таком деле надо говорить - подумавши.
     Через некоторое время, как там было у них условлено, приходит купец, "кручинная голова", к Ивану Петрову, а тот его на огород, - сел с ним на банное крылечко и говорит:
     - Я твоё дело всё обдумал. Пособить тебе от твоих обязательств - действительно надо, потому что своего русского человека грешно чужанам выдать, и как тебя избавить - это есть в наших руках, но только есть у нас одна своя мирская причина, которая здесь к тому не позволяет.
     Купец стал упрашивать.
     - Сделай милость, - говорит, - я тысяч не пожалею и деньги сейчас вперед хоть Николе, хоть Спасу за образник положу.
     - Знаю, да взять нельзя.
     - Отчего?
     - Очень опасно.
     - С коих же пор ты так опаслив стал?
     Старик на него поглядел и с солидным достоинством заметил, что он всегда был опаслив.
     - Однако другим помогал.
     - Разумеется, помогал, когда в своём правиле и весь мир за тебя стоять будет.
     - А ныне разве мир против тебя стоит?
     - Я так думаю.
     - А почему?
     - Потому что у нас, на Куриной переправе, в прошлом году страховое судно затонуло и наши сельские на том разгрузе вволю и заработали, а если нынче опять у нас этому статься, то на Поросячьем броде люди осерчают и в донос пойдут. Там ноне пожар был, почитай всё село сгорело, и им строиться надо и храм поправить. Нельзя всё одним нашим предоставить благостыню, а надо и тем. А поезжай-ко ты нынче ночью туда, на Поросячий брод, да вызови из третьего двора в селе человека, Петра Иванова, - вот той раб тебе всё яже ко спасению твоему учредит. Да денег не пожалей - им строиться нужно.
     - Не пожалею.
     Купец в ту же ночь поехал, куда благословил дедушка Иоанн, нашёл там без труда в третьем дворе указанного ему помогательного Петра и очень скоро с ним сделался. Дал, может быть, и дорого, но вышло так честно и аккуратно, что одно только утешение.
     - То есть какое же это утешение? - спросил фальцет.
     - А такое утешение, что как подоспел сюда купцов караван, где плыла и та барка с сором вместо дорогой пшеницы, то все пристали против часовенки на бережку, помолебствовали, а потом лоцман Пётр Иванов стал на буксир и повёл, и всё вёл благополучно, да вдруг самую малость рулевому оборот дал и так похибил, что все суда прошли, а эта барка зацепилась, повернулась, как лягушка, пузом вверх и потонула.
     Народу стояло на обоих берегах множество, и все видели, и все восклицали: "ишь ты! поди ж ты!" Словом, "случилось несчастие" невесть отчего. Ребята во всю мочь вёслами били, дядя Пётр на руле весь в поту, умаялся, а купец на берегу весь бледный, как смерть, стоял да молился, а всё не помогло. Барка потонула, а хозяин только покорностью взял: перекрестился, вздохнул да молвил: "Бог дал, бог и взял - буди его святая воля".
     Всех искреннее и оживлённее был народ: из народа к купцу уже сейчас же начали приставать люди с просьбами: "теперь нас не обессудь, - это на сиротскую долю бог дал". И после этого пошли весёлые дела: с одной стороны исполнялись формы и обряды законных удостоверений и выдача купцу страховой премии за погибший сор, как за драгоценную пшеницу; а с другой - закипело народное оживление и пошла поправка всей местности.
     - Как это?
     - Очень просто; немцы ведут всё по правилам заграничного сочинения: приехал страховой агент и стал нанимать людей, чтобы затонувший груз из воды доставать. Заботились, чтобы не всё пропало. Труд немалый и долгий. Погорелые мужички сумели воспользоваться обстоятельствами: на мужчину брали в день полтора рубля, а на бабёнку рубль. А работали потихонечку - всё лето так с божией помощью и проработали. Зато на берегу точно гулянье стало - погорелые слёзы высохли, все поют песни да приплясывают, а на горе у наёмных плотников весело топоры стучат и домики, как грибки, растут на погорелом месте. И так, сударь мой, всё село отстроилось, и вся беднота и голытьба поприкрылась и понаелась, и божий храм поправили. Всем хорошо стало, и все зажили, хваляще и благодаряще господа, и никто, ни один человек не остался в убытке - и никто не в огорчении. Никто не пострадал!
     - Как никто?
     - А кто же пострадал? Барин, купец, народ, то есть мужички, - все только нажились.
     - А страховое общество?!
     - Страховое общество?
     - Да.
     - Батюшка мой, о чём вы заговорили!
     - А что же - разве оно не заплатило?
     - Ну, как же можно не заплатить - разумеется, заплатило.
     - Так это по-вашему - не гадость, а социабельность?!
     - Да разумеется же социабельность! Столько русских людей поправилось, и целое село год прокормилось, и великолепные постройки отстроились, и это, изволите видеть, по-вашему называется "гадость".
     - А страховое-то общество - это что уже, стало быть, не социабельное учреждение?
     - Разумеется, нет.
     - А что же это такое?
     - Немецкая затея.
     - Там есть акционеры и русские.
     - Да, которые с немцами знаются да всему заграничному удивляются и Бисмарка хвалят.
     - А вы его не хвалите.
     - Боже меня сохрани! Он уже стал проповедовать, что мы, русские, будто "через меру своею глупостию злоупотреблять начали", - так пусть его и знает, как мы глупы-то; а я его и знать не хочу.
     - Это чёрт знает что такое!
     - А что именно?
     - Вот то, что вы мне рассказывали.
     Фальцет расхохотался и добавил:
     - Нет, я вас решительно не понимаю.
     - Представьте, а я вас тоже не понимаю.
     - Да, если бы нас слушал кто-нибудь сторонний человек, который бы нас не знал, то он бы непременно вправе был о нас подумать, что мы или плуты, или дураки.
     - Очень может быть, но только он этим доказал бы свое собственное легкомыслие, потому что мы и не плуты и не дураки.
     - Да, если это так, то, пожалуй, мы и сами не знаем, кто мы такие.
     - Ну отчего же не знать. Что до меня касается, то я отлично знаю, что мы просто благополучные россияне, возвращающиеся с ингерманландских болот к себе домой, - на тёплые полати, ко щам, да к бабам... А кстати, вот и наша станция.
     Поезд начал убавлять ход, послышался визг тормозов, звонок, - и собеседники вышли.
     Я приподнялся было, чтобы их рассмотреть, но в густом полумраке мне это не удалось. Видел только, что оба люди окладистые и рослые.

/ Полные произведения / Лесков Н.С. / Отборное зерно