Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Гайдар А.П. / Судьба барабанщика

Судьба барабанщика [2/2]

  Скачать полное произведение

    Небо еще раз ослепительно вспыхнуло, и нам хорошо было видно, как два наших шарика дружно мчались в заоблачную высь...
     Ракеты погасли. Стало темно. Потом зажглись огни фонарей, и при их свете мы увидали совсем неподалеку от нас сестру Нины Зинаиду и всю их компанию.
     Пора было расставаться.
     - Нина, - спросил я медленно и обдумывая каждое слово, - можно, я изредка буду тебе звонить?
     - Звони! - сказала она. - Дай карандаш, я запишу тебе наш телефон. У нас теперь новый.
     Я дал.
     - Нина, - спросил я, - а если подойдет к телефону твой отец и спросит, кто звонит? То сказать как?
     - Так и скажи, что ты звонишь.
     Она подумала и уже твердо добавила:
     - Да, да, так и скажи! Отец Валентину не любит, но о тебе он всегда спрашивает.
     Вот она попрощалась, побежала к сестре, и, по-видимому, между ними сейчас же вспыхнул спор: кто от кого потерялся. Потом, обнявшись, они пошли по аллее к выходу. Сверкнули еще раз золотые звездочки на ее черном платье, и она исчезла.
     ...Ей тогда было тринадцать - четырнадцатый, и она училась в шестом классе двадцать четвертой школы.
     Ее отец, Платон Половцев, инженер, был старым другом моего отца.
     Когда отца арестовали, он сначала не хотел этому верить. Звонил нам по телефону и обнадеживал, что все это, наверное, ошибка.
     Когда же выяснилось, что никакой ошибки нет, он помрачнел, снял, говорят, со своего стола фотографию, где, опираясь на эфесы сабель, стояли они с отцом возле развалин какого-то польского замка, и что-то перестал к нам звонить и ходить с Ниной в гости. Да, он не любил Валентину. И он осуждал отца. Я не сержусь на него. Он прямой, высокий с потертым орденом на полувоенном френче.
     Слава его скромна и высока.
     Он дорожил своим честным именем, которое пронес через нужду, войны, революцию...
     И на что ему была нужна дружба с ворами!
     Во дворе мне сказали, что прачка приходила два раза. Белье оставила у дворника, дяди Николая, а за деньгами (пятнадцать рублей) придет завтра после обеда.
     Я хотел поставить чайник - керосину не было. Хлеба тоже, денег тоже. Но мне на все наплевать было в этот вечер. Я бухнулся в постель и, не раздеваясь, заснул крепко.
     Утром как будто кто-то подошел и сильно тряхнул мою кровать. Я вскочил - никого не было. Это будила меня моя беда. Нужно было где-то доставать денег. Но где? Что я, рабочий, служащий или хотя бы дворник, как дядя Николай, который, глядишь, тому дров наколол, тому ведро вынес, тому ковер вытряхнул?..
     Однако, зажмурив глаза, я упорно твердил только одно: "Достать, достать... все равно достать!"
     Надо было выкупить фотоаппарат, продать его тут же рядом в скупочный магазин, отдать деньги прачке, а на остаток начинать жить по-новому.
     Но где взять тридцать рублей на выкуп?
     И сразу же: "А что же такое, если не деньги, лежит в запертом ящике письменного стола?"
     Конечно, догадливая Валентина не все взяла с собой на Кавказ, а, наверное, часть оставила дома, для того чтобы осталось на первые расходы по возвращении. Тогда будет все хорошо. Тогда я подберу ключ, возьму тридцатку, выкуплю аппарат, продам его, отдам деньги прачке, тридцатку положу обратно в ящик, а на остаток буду жить скромно и тихо, дожидаясь того времени, когда меня заберут в лагерь.
     Ну, до чего же все просто и замечательно!
     Но так как, конечно, ничего замечательного в том, чтобы лезть за деньгами в чужой ящик, не было, то остатки совести, которые слабо барахтались где-то в моем сердце, подняли тихий шум и вой. Я же грозно прикрикнул на них и опрометью бросился к дворнику, дяде Николаю, доставать напильник.
     - Зачем тебе напильник? - недоверчиво спросил дворник. - Все хулиганство! Вечор тоже мальчишка из шестнадцатой квартиры попросил -отвертку, а сам, чертяка, чужой ящик для писем развинтил, котенка туда сунул, да и заделал обратно. Жиличка пошла газеты вынимать, а котенок орет, мяучит. Газету исцарапал да полтелеграммы изодрал от страха. Насилу разобрали. Не то в телеграмме "приезжай", не то "не приезжай", не то "подожди езжать, сам приеду".
     - Мне, дядя Николай, такими глупостями заниматься некогда, - сказал я. - У меня радиоприемник сломался. Ну вот... там подточить надо.
     - То-то, глупостями не заниматься! Что это к нам во двор этот прощелыга Юрка зачастил? Ты, парень, смотри! Тут хорошего дела не будет. Возьми напильник в ящике. Да белье захвати. Вон за шкапом узел. Прачка в обед за деньгами прийти обещалась. Отец-то ничего не пишет?
     - Пишет! - схватив напильник и взваливая на плечи узел, ответил я. - Он, дядя Николай, все что-то там взрывает... грохает... Я, дядя Николай, расскажу потом, а сейчас некогда.
     Отовсюду, где только мог, я собрал старые ключи и, отложив два, взялся за дело.
     Работал я долго и упрямо. Испортил один ключ, принялся за второй. Изредка только отрывался, чтобы напиться из-под крана. Пот выступал на лбу, пальцы были исцарапаны, измазаны опилками и ржавчиной. Я прикладывал глаз к замочной скважине, ползал на коленях, освещал ее огнем спички, смазывал замок из масленки от швейной машины, но он упирался, как заколдованный. И вдруг - крак! И я почувствовал, как ключ туго, со скрежетом, но все же поворачивается.
     Я остановился перевести дух. Отодвинул табуретку, собрал и выбросил в ведро мусор, опилки, сполоснул грязные, замасленные руки и только тогда вернулся к ящику.
     Дзинь! Готово! Выдернул ящик, приподнял газетную бумагу и увидел черный, тускло поблескивающий от смазки боевой браунинг.
     Я вынул его - он был холодный, будто только что с ледника. На левой половине его рубчатой рукоятки небольшой кусочек был выщерблен. Я вынул обойму; в ней было шесть патронов, седьмого недоставало.
     Я положил браунинг на полотенце и стал перерывать ящик. Никаких денег там не было.
     Злоба и отчаяние охватили меня разом. Полдня я старался, бился, потратил столько драгоценного времени - и нашел совсем we то, что мне было надо.
     Я сунул браунинг на прежнее место, закрыл газетой и задвинул ящик.
     Новое дело! В обратную сторону ключ не поворачивался, и замок не закрывался. Мало того! Вынуть ключ из скважины было теперь невозможно, и он торчал, бросаясь в глаза сразу же от дверей. Я вставил в ушко ключа напильник и стал, как рычагом, надавливать. Кажется, поддается! Крак - и ушко сломалось; теперь еще хуже! Из замочной скважины торчал острый безобразный обломок.
     В бешенстве ударил я каблуком по ящику, лег на кровать и заплакал.
     Вдруг знакомый протяжный вой донесся из глубины двора через форточку. Это уныло кричал старьевщик.
     Я вскочил и распахнул окно. Во дворе, кроме маленьких ребятишек, никого не было. Молча поманил я рукой старьевщика, и, пока он отыскивал вход, пока поднимался, я озирался по сторонам, прикидывал, что бы это такое ему продать.
     Вон старые брюки. Вон куртка - локоть порван. А если прибавить коньки? До зимы долго. Вон рубашка - все равно рукава мне коротки. Футбольный мяч! Наплевать... теперь не до игры. Я свалил все в одну кучу, вытер слезы и кинулся на звонок.
     Вошел старьевщик. Цепкими руками он ловко перерыл всю кучу, равнодушно откинул коньки. Крючковатым пальцем для чего-то еще больше надорвал дыру на локте куртки, высморкался и сказал:
     - Шесть рублей.
     Как шесть рублей? За такую кучу всего шесть рублей, когда мне надо тридцать?
     Я попробовал было торговаться. Но он стоял молча и только изредка лениво повторял:
     - Шесть рублей. Цена хорошая.
     Тогда я притащил старые валенки, кухонные полотенца, мешок из-под картошки, отцовские сандалии, наушники от радиоприемника и облезлую заячью шапку. Опять так же быстро перебрал он вещи, проткнул пальцем в валенках дыру, отодвинул наушники и сказал:
     - Пять рублей!
     Как пять рублей? За такую кучу, которая теперь заняла весь угол, - шесть да пять, всего одиннадцать?
     - Одиннадцать рублей! - вскидывая сумку, сказал старьевщик. - Хочешь - отдавай, нет - пойду дальше.
     - Постой! - с испугом, который не укрылся от его маленьких жестких глаз, сказал я. - Ты погоди, я сейчас еще...
     Я пошел в соседнюю комнату. Старье больше не подвертывалось, и я раскрыл платяной шкап.
     Сразу же на глаза мне попалась серо-коричневая меховая горжетка Валентины. Что это был за мех, я не знал. Но я уже несколько раз слышал, что она чем-то Валентине не нравится.
     Я сдернул ее с крючка. Она была пушистая, легкая и под лучами солнца чуть серебрилась. Стараясь, насколько возможно, быть спокойным, я вынес горжетку и небрежно бросил ее перед старьевщиком на стол.
     Стоп! Теперь уже я подметил, как блеснули его рысьи глазки и как жадно схватил он мех в руки!
     Теперь цену он сказал не сразу. Он помял эту вещичку в руках, чуть растянул ее, поднес близко к глазам и понюхал.
     - Семьдесят рублей, - тихо сказал он. - Больше не дам ни копейки.
     "Ого! Семьдесят!" - испугался я, но так как отступать было уже поздно, то, собравшись с духом, я сказал:
     - Как хочешь! Меньше чем за девяносто я не отдам.
     - Молодой иунуш, - громко сказал тогда старьевщик, - я не спорю! Может быть, эта вещь и стоит девяносто рублей. Надо даже думать, что стоит. Но вещь эта не твоя, молодой иунуш, и как бы нам с тобой за нее не попало. Семьдесят рублей да одиннадцать - восемьдесят один. Получай деньги - и все дело.
     - Как ты смеешь! - забормотал я. - Это мое. Это не твое дело. Это мне подарили.
     - Я не спорю, - усмехнулся старьевщик. - Я не спорю. Может быть, и есть такой порядок, чтобы молодая девушка носила сапоги и шинель солдатский, но такой порядок, чтобы молодой иунуш носил дамские туфли и меховой горжетка, - такой порядок нет и никогда не было. Бери скорей, иунуш, деньги - и конец делу.
     Я взял деньги. Но конец делу не пришел. Дела мои печальные только еще начинались.
     На другой день я записался в библиотеку и взял две книги. Одна из них была о мальчике-барабанщике. Он убежал от своей злой бабки и пристал к революционным солдатам французской армии, которая сражалась одна против всего мира.
     Мальчика этого заподозрили в измене. С тяжелым сердцем он скрылся из отряда. Тогда командир и солдаты окончательно уверились в том, что он - вражеский лазутчик.
     Но странные дела начали твориться вокруг отряда.
     То однажды, под покровом ночи, когда часовые не видали даже конца штыка на своих винтовках, вдруг затрубил военный сигнал тревогу, и оказывается, что враг подползал уже совсем близко.
     Толстый же и трусливый музыкант Мишо, тот самый, который оклеветал мальчика, выполз после боя из канавы и сказал, что это сигналил он. Его представили к награде.
     Но это была ложь.
     То в другой раз, когда отряду приходилось плохо, на оставленных развалинах угрюмой башни, к которой не мог подобраться ни один смельчак доброволец, вдруг взвился французский флаг, и на остатках зубчатой кровли вспыхнул огонь сигнального фонаря. Фонарь раскачивался, метался справа налево и, как было условлено, сигналил соседнему отряду, взывая о помощи. Помощь пришла.
     А проклятый музыкант Мишо, который еще с утра случайно остался в замке и все время валялся пьяный в подвале возле бочек с вином, опять сказал, что это сделал он, и его снова наградили и произвели в сержанты.
     Ярость и негодование охватили меня при чтении этих строк, и слезы затуманили мне глаза.
     "Это я... то есть это он, смелый, хороший мальчик, который крепко любил свою родину, опозоренный, одинокий, всеми покинутый, с опасностью для жизни подавал тревожные сигналы".
     Мне нужно было с кем-нибудь поделиться своим настроением. Но никого возле меня не было, и только, зажмурившись, лежал и мурлыкал на подушке котенок.
     - Это я - солдат-барабанщик! Я тоже и одинокий и заброшенный... Эй ты, ленивый дурак! Слышишь? - сказал я и толкнул котенка кулаком в теплый пушистый живот.
     Оскорбленный котенок вскочил, изогнулся и, как мне показалось, злобно посмотрел на меня своими круглыми зелеными глазами.
     - Мяу! - ответил он. - Ты врешь, ты не солдат-барабанщик. Барабанщики не лазят по чужим ящикам и не продают старьевщикам Валентининых горжеток. Барабанщики бьют в круглый барабан, сначала - трим-тара-рам! потом - трум-тара-рам! Барабанщики - смелые и добрые. Они до краев наливают блюдечко теплым молоком и кидают в него шкурки от колбасы и куски мягкой булки. Ты же забываешь налить даже холодной воды и швыряешь на пол только сухие корки.
     Он спрыгнул и, опасаясь мести, поспешил убраться под диван. И, вероятно, сидел там долго, насторожившись и прислушиваясь: не полез ли я за кочергой или за щеткой?
     Но я давно уже крепко спал.
     Утром, выбегая за хлебом, я увидел, что дверь с лестницы к нам в квартиру была приоткрыта. И я вспомнил, что, зачитавшись на ночь, это я сам забыл ее закрыть.
     А так как голова моя все время была занята мыслью о предстоящем возвращении Валентины и о расплате за взломанный ящик, за продажу вещей, то этот пустяковый случай натолкнул меня на такой выход:
     "А что, если (не по ночам, это страшно) днем уходить, оставив дверь незапертой? Тогда, вероятно, придут настоящие воры, кое-что украдут, и заодно на них можно будет свалить и все остальные беды".
     За чаем я решил, что замысел мой совсем не плох. Но так как мне жалко было, чтобы воры забрали что-нибудь ценное, то я вытер досуха ванну, свалил туда все белье, одежду, обувь, скатерть, занавески, так что в квартире стало пусто, как во время уборки перед Первым мая. Утрамбовав все это крепко-накрепко, я покрыл ванну газетами, завалил старыми рогожами, оставшимися из-под мешков с известкой, набросал сверху всякого хлама: сломанные санки, палки от лыж, колесо от велосипеда. И так как ванная у нас была без окон, то я поставил стул на стол и отвинтил с потолка электрическую лампочку.
     "Теперь, - злорадно подумал я, - пусть приходят!"
     В течение трех дней я ни разу не запер квартиры на ключ. Но - странное дело - воры не приходили. И это было тем более непонятно, что у нас в доме с утра до вечера только и было слышно: щелк... щелк! Замок, звонок, опять замок.
     Запирали дверь, отлучаясь даже на минуту к парадному, к газетным ящикам... В страхе, запыхавшись, возвращались с полпути, чтобы проверить, хорошо ли закрыто.
     Кроме дверных, навешивали замки наружные. Крючки, цепочки...
     А тут три дня стоит квартира незапертой и даже дверь чуть приоткрыта, а ни один вор не сует туда своего носа!
     Нет! Неудачи валились на меня со всех сторон.
     Я получил от Валентины открытку с требованием ответить, все ли дома в порядке и принесла ли белье прачка.
     И даю слово, что если бы Валентина спросила меня, нет ли у меня какой-нибудь беды, не скучаю ли, или хотя бы прислала простую желтую открытку, а не такую, где скалы, орлы, море дразнили и напоминали мне о красивой и совсем не похожей на мою жизнь, и если бы даже, наконец, на протяжении коротенького письма ровно трижды она не упомянула мне о прачке, как будто это было самое важное, - то я честно написал бы ей всю правду. Потому что хотя приходилась она мне не матерью и даже теперь не мачехой, но была она все же человек не злой, когда-то баловала меня и даже иногда покрывала мои озорные проделки, особенно когда я помалкивал и не говорил отцу, кто ей без него звонил по телефону.
     И я ответил ей коротко, что жив, здоров, белье прачка принесла и беспокоиться ей нечего. Я отнес письмо и, насвистывая, притопывая (то есть семь, мол, бед - один ответ), поднимался к себе по лестнице.
     Котенок, точно поджидая меня, сидел на лестничной площадке. Дверь, по обыкновению, была чуть приоткрыта. Но стоп! Легкий шум - как будто бы кто-то звякнул стаканом о блюдце, потом подвинул стул - донесся до моего слуха. Я быстро взлетел на пол-этажа выше.


Добавил: RaulGonzalez

1 ] [ 2 ]

/ Полные произведения / Гайдар А.П. / Судьба барабанщика


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis