• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Алексин А.Г. / Действующие лица и исполнители

Действующие лица и исполнители [5/5]

Скачать полное произведение

    Ведь обе -- бесконечны. -- Таких страстей конец бывает страшен, -- в перерыве сказала Лера,
    повторив слова монаха Лоренцо.
     Актеры, давно знавшие Зину, поглядывали на нее с удивлением и даже с
    претензией, будто она от них раньше что-то скрывала.
     Эффектная блондинка Галя Бойкова спросила ее:
     -- Ты без грима?
     -- Как все, -- ответила Зина.
     Галя пригляделась к ней и недовольная отошла.
     Лера согласилась пообедать вместе с Андреем и Зиной в театральном
    буфете.
     Сидевшая за соседним столиком молодая артистка рассказывала своим
    подружкам:
     -- Только что ко мне в вестибюле подходит Пат и спрашивает: "Вы были на
    репетиции?" -- "Была!" -- говорю. "И вам это нравится?" Говорю: "Нравится!"
    -- "Беда в том, что вам не с чем сравнивать!" -- "Почему не с чем? Я
    сравниваю..."
     -- Верочка, дай мне горчицу! -- попросила Зина молодую артистку.
     -- У нас на столе есть горчица, -- сказала Лера. -- И неужели рядом с
    Патом в театре нет ни одного Паташона?
     -- В смысле роста?
     -- Нет... в другом смысле. Он ни с кем в театре не контактируется?
    Проще сказать, не дружит? Хотя я сама знаю, что нет.
     -- К нему многие относятся уважительно, -- сказала Зина.
     -- Не грубят ему?
     -- Преклоняются перед его эрудицией. Но нельзя... Как бы это тебе
    объяснить? Нельзя читать футболистам лекции о пользе спорта, а на поле не
    выпускать!
     -- У меня нет папиной эрудиции, -- сказала Лера. -- И мне не с чем
    сравнивать ту сцену, которую я сегодня увидела. Только я поняла, что вы
    покажете не просто шекспировскую трагедию, а трагедию о юных и для юных.
     -- Это чувствуется?! -- воскликнул Андрей, не отвлекавшийся до сих пор
    от еды. -- Я бы расцеловал вас.
     -- Уже?! -- сказала Лера. (Андрей уткнулся в тарелку.) -- На сцене вы
    были гораздо решительней!
     -- Нет, действительно здорово, если уже сейчас чувствуется, что это
    будет для юных! -- сказала Зина. -- Надо знать своих зрителей. Понимаешь?
     -- Понимаю, -- с неожиданной грустью ответила Лера. И, обратившись к
    Андрею, сказала: -- А вам необходима диета.
     На вечернюю репетицию она тоже осталась.
     Это была репетиция, которую Зина называла "реставрацией". Репетировали
    тот спектакль, которым Андрей начал свое знакомство с ТЮЗом.
     Он бегал по сцене и умолял актеров быть обаятельными.
     -- Поймите, Анна Гавриловна должна всех вас любить! Иначе нет никакой
    трагедии... Ну, перейдет в другую школу -- и все. А она не может с вами
    расстаться! Как с родными детьми... Но тут есть разница! Родных детей любят
    все равно, какими бы они ни были. А учеников только тех, которые стоят
    любви. Вот к вам, например, она привязана потому, что вам тяжело: неизлечимо
    болен отец, маленькие брат и сестра -- от вас раньше времени ушло детство...
    А вы ей необходимы, потому что она первая разглядела ваше математическое
    дарование. А вы очень добры ко всем, даже к тем, кто этого не заслуживает,
    -- и потому она к вам тоже очень добра... Только я должен поверить в то, что
    от вас в самом деле раньше времени ушло детство, в то, что вы действительно
    будущий математик, а вы и правда очень добры... Верю же я, что Зина бросится
    на защиту учительницы математики, которая ставила ей одни только тройки! Я
    верю: она выскажет в глаза все, что думает, другой математичке и даже
    директору школы. И не послушает тех, кто будет советовать ей "не встревать".
    Простите меня, пожалуйста... Я знаю, что надоели эти режиссерские "верю",
    "не верю", "вижу", "не вижу". Но я сейчас не могу найти других слов.
     Андрей улыбнулся так честно и безмятежно, что всем захотелось выполнить
    его просьбу.
     Когда возвращались домой, Лера сказала:
     - Люди искусства умнеют в работе... Я помню, у папы был знакомый
    драматург. За столом он не мог связать пяти слов, а после его пьесы я целую
    неделю думала. Или был еще один известный актер-комик. Я помню, его
    пригласили на Новый год, чтобы всем было весело. А он сказал за всю ночь
    только два слова: "Здравствуйте!", когда к нам пришел, и "До свиданья!",
    когда со всеми прощался... Андрей, что вы там шепчете? Что-то, кажется, про
    матерей, которые бросают детей своих?...
     -- Готовлюсь к репетиции с Ксенией Павловной.
     -- К третьей... за один сегодняшний день?
     -- Вы же говорите, что люди искусства умнеют во время работы. Вот я и
    стараюсь! К тому же нам с ней послезавтра показываться.
     -- Что-о?! Так скоро? -- уставилась на него Зина.
     -- Мне кажется, не стоит тянуть. А то Ксения Павловна передумает. Я это
    чувствую.
     -- Она ужасно волнуется, -- сказала Лера. -- Отец не может понять, в
    чем дело. Если это получится...
     -- Получится! Я не сомневаюсь, -- сказала Зина.
     -- Я всегда мечтала, что мама вернется на сцену. Я ведь жутко
    тщеславная! Вот, думала, тогда я приглашу в зал всю нашу школу. Устрою
    общественный просмотр! А потом мама придет к нам в школьный зал, чтобы
    рассказать о своих творческих замыслах. А уйдем мы с ней вместе у всех на
    глазах. И у Мишки Баранова...
     -- Кто это? -- спросил Андрей.
     -- Я его уже разлюбила. Он остался на второй год в седьмом классе.
     -- А на спектакли, которые ставил Николай Николаевич, ты никого не
    приводила? -- спросила Зина. -- Он вообще ставил спектакли? Я давно хотела
    тебя спросить,
     -- Вообще ставил. Для взрослых, конечно. Но больше как бы... руководил
    театром. Преподавал в училище. В школу я его приводила. Он нравился
    старшеклассницам... Они даже не слышали, что именно он говорил: смотрели! И
    я этим очень гордилась. Но все же актриса совсем другое... Я жутко
    тщеславная. Это стыдно?
     -- Да нет... -- с добродушной улыбкой заверил ее Андрей. -- Может быть,
    вы сумеете привести на спектакль, в котором будет играть Ксения Павловна,
    весь медицинский институт.
     -- Я вас тогда расцелую! -- Но не раньше, -- сказала Зина.
     Андрей смущенно стал объяснять:
     -- Мы с Ксенией Павловной объединили две сцены: первый разговор
    Кручининой с Незнамовым и последний, когда она узнает, что он ее сын. Я
    думаю, нас простят...
     -- Простят. Я не сомневаюсь! -- сказала Зина.
    *** Лера открыла отцу дверь. Но Николай Николаевич стремительными шагами
    прошел мимо нее. Заглянул в комнаты, на кухню и наконец спросил:
     -- А где мама?
     -- У Зины...
     -- Ну, разумеется! Утешения ищут у самых близких людей. А от чужих...
    от мужа, например, все держат в строжайшей тайне. Может быть, и наш
    Немирович-Данченко тоже там? -- Николай Николаевич сделал многозначительную
    паузу, словно перед сюрпризом, который он собирался преподнести дочери. --
    Тебе известно, что его первая премьера сегодня уже провалилась?
     -- Это неправда, -- сказала Лера. -- Мама сама прервала их
    выступление... И ушла...
     -- А знаешь, что сказал по секрету своим приближенным директор
    драмтеатра?
     -- Откуда это тебе известно?
     -- Секреты доходят быстрее всего. А тут уж особенно поторопились мне
    доложить! Когда Кручинина с Незнамовым удалились, директор сказал: "Его-то
    мы взяли бы!"
     -- Не за мамин же счет Андрей хорошо играл?
     -- Терпеть не могу людей со множеством дарований. Это значит, что нет
    ни одного настоящего!
     Лера задумалась. Опустила голову. И спросила:
     -- Не появляются ли у тебя, папа, кое-какие черты Сальери?
     -- Я вижу, что балабановщина успешно проникла и в нашу семью! Я терплю
    твои дерзости только потому, что терпеть -- это удел отцов... Не забывай
    только, что я приехал в этот город из-за тебя!
     -- Это, наверно, было ошибкой.
     Николай Николаевич вынул платок, стал медленно разворачивать его. Вытер
    лоб и глаза. Потом медленно свернул и опустил обратно в карман.
     -- А чтобы превратиться в Сальери, -- так же медленно произнес он, --
    необходим рядом Моцарт, которого я пока что не вижу.
     -- Но боишься увидеть.
     -- Я боюсь за судьбу вверенного мне коллектива, который я постепенно
    стал превращать из ТЮЗа в театр!
     -- Этот город славился...
     -- Металлургическим заводом, курортом и ТЮЗом! Это строчка из
    туристского справочника, а не из театральной энциклопедии.
     -- Я слышала, как Иван Максимович сказал: "Мы -- страна ТЮЗов". Мне
    понравились эти слова.
     -- Ты уже цитируешь Ивана Максимовича?
     -- Он добрый человек.
     -- "Добрый человек", "замечательный парень"... Этими словами притупили
    мою профессиональную бдительность. И я допустил самодеятельные репетиции в
    присутствии всей труппы. И знаменитые балабановские "реставрации"...
    Сегодняшний провал послужил для меня сигналом! Отныне с дилетантством будет
    покончено. Я -- главный режиссер театра. И "замечательному парню" придется с
    этим считаться. Как бы Зина Балабанова ни выдвигала его в Моцарты! Кстати, у
    него с ней роман?
     -- У него с ней романа не может быть.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Потому что роман у него со мной.
     Николай Николаевич испытующим взглядом проверил, не шутка ли это. Когда
    дочь изменяла своей полушутливой манере, он настораживался. Сейчас она была
    абсолютно серьезна.
     Николай Николаевич поправил манжеты, которые были в полном порядке.
     -- Так вот почему ты присутствуешь на всех репетициях?
     -- На которых ты не был ни разу...
     -- Я уже подозревал, что ты собираешься участвовать в этом спектакле.
     -- Все мы участвуем в этом спектакле, -- задумчиво и печально
    произнесла Лера. -- И я, и мама, и ты... Только наше участие спектаклю не
    нужно. Мы напрасно сюда приехали.
     -- Почему же напрасно? Ты отыскала здесь своего Ромео! А ты знаешь, как
    нас с ним называют в театре?
     -- Монтекки и Капулетти... Но это, по-моему, поверхностное сравнение.
    Конфликт Монтекки и Капулетти был беспричинным!
     -- А здесь причина во мне! Ты это хочешь сказать? И даже мамин провал
    ты не ставишь ему в вину.
     Лере показалось, что отец говорит об этом "провале" не с горечью, а с
    внутренним ликованием. И она резко ответила:
     -- Не он виноват в том, что мама перестала быть актрисой. Не он!...*** В квартире напротив Зина и Ксения Павловна, как всегда, пили чай. Вернее сказать, чай был налит в их стаканы, но давно уже остыл...
     -- Зачем же вы это сделали?! -- в который раз вопрошала Зина.
     "Не знаю", -- отвечала ей раньше Ксения Павловна. А тут она, все
    продумав, поняв и собравшись с силами, сказала:
     -- Я стала изображать там... просто себя.
     -- И прекрасно!
     -- Но нужно, как говорил наш профессор в ГИТИСе, еще "плюс что-то".
    Иначе актрисой может быть всякая женщина, у которой есть сердце. Должно быть
    "плюс что-то"! А этого плюса не было... Я чувствовала и на репетициях.
    Андрей тоже давал мне понять... Он же говорил: "Вы, Ксения Павловна Патова,
    не можете переживать все точно так же, как Елена Ивановна Кручинина. Вы
    должны заставить себя стать ею..." А я заставить себя не смогла. Для этого
    мало одного только желания... Но сегодняшний просмотр не был напрасным!
     -- Что вы хотите сказать?
     -- Нужно когда-то проститься с мечтой, которая нереальна... Иначе она
    может замучить.
     -- Что вы?! -- Зина заметалась по комнате. -- Мы не будем сдаваться!
     -- Иногда сдаться необходимо. Бессмысленные атаки ведут только к
    бессмысленным жертвам.
     Зина никогда не видела Ксению Павловну такой: наверно, это был один из
    самых важных дней в ее жизни. Заметив, что Зина ее не узнает, Ксения
    Павловна спохватилась:
     -- Николай будет очень расстроен. Поверьте, он не хотел, чтобы я
    расставалась с театром. Но он не мог переступить через правила...
     -- По-моему, есть правила поведения, а есть правила жизни. Это не одно
    и то же. (Ксения Павловна взглянула на нее устало и вопросительно.) Если
    главный режиссер не разрешает жене исполнять главные роли в своем театре
    только потому, что она жена, он верен правилам поведения. А если он при этом
    лишает ее мечты и призвания, то нарушает правила жизни. Которые, на мой
    взгляд, гораздо важнее.
     "Надо было бы сегодня ее пожалеть, -- подумала Зина. -- Но в другой
    день я этого так четко не выскажу, а она не воспримет".
     -- Знаете, какое правило жизни я считаю сейчас самым главным?
     -- Какое?
     -- Человек должен быть на своем месте! Если это правило нарушается,
    приходит несчастье. И еще... Человек, который не на своем месте, всегда
    старается казаться не таким, каков он есть на самом деле! Он играет чужую
    роль... Ксения Павловна не поняла или сделала вид, что не поняла Зину.
     -- Николай будет очень расстроен, -- повторила она.
     А Зине почему-то казалось, что Патов будет ликовать, узнав об их
    неудаче.
     -- Вы не верите, что он расстроится? -- спросила Ксения Павловна.
     -- Давайте я налью горячего чая, -- сказала Зина. И про себя подумала:
    "А я научилась умалчивать. Взрослею! Взрослею!..."
     Зина и Лера спешили на репетицию.
     -- Он сказал маме... еще там, в драмтеатре: "Простите, пожалуйста, что
    так получилось!" А он-то при чем? Это ему надо сказать: "Простите,
    пожалуйста..." И бок у него разболелся.
     -- Я вчера вечером спустилась в общежитие, -- сказала Зина. -- Но
    Андрей уже спал. По крайней мере, у него в комнате не было света.
     -- Что же ты?... Надо было постучаться... Разбудить его! Сказать, чтобы
    не волновался. Что он ни в чем не виноват. Абсолютно ни в чем! -- Лера
    взглянула на часы. -- Уже половина одиннадцатого! Неужели ему до сих пор
    никто этого не сказал?
     -- Сейчас скажем, -- успокоила ее Зина. -- Через пять минут!
     -- А я-то хороша! -- продолжала Лера. -- Не решилась зайти в общежитие,
    в его комнату... Потому что это, как говорит папа, "не положено". Разве не
    все равно, что подумала бы по этому поводу Галя Бойкова? Весь вечер
    принимала участие в выяснении семейных историй, которые и так совершенно
    ясны.
     -- Утром я забегала, а он уже ушел в театр, -- сказала Зина. Они
    подошли к зданию театра, завернули за угол, где был служебный подъезд... И
    увидели карету "скорой помощи". Лера остановилась.
     -- Это за ним... -- сказала она.
     -- За кем? -- машинально спросила Зина, хотя поняла, о ком идет речь.
     Они обе рванулись к театру.
     Но в этот момент дверь распахнулась и на улицу высыпали актеры,
    растерянные, без пальто и без шапок. Показался санитар в белом халате,
    надетом поверх пальто. Санитар держал за передние ручки носилки, на которых
    лежал Андрей. Он пытался улыбаться, но это у него не получалось. Сзади
    носилки держал другой санитар. А сбоку за них цеплялся Иван Максимович... Он
    застрял в дверях и с трудом протолкнулся. -- Андрюша, -- сказала Лера. -- Ты
    видишь? Я тут...
     -- Мы здесь! -- подтвердила Зина. Он преодолел боль и улыбнулся.
     -- Все к лучшему, -- сказал он. -- Человек должен немного полежать и
    подумать. И от проклятого аппендицита надо же когда-нибудь избавляться! А вы
    тем временем репетируйте...
     Носилки вкатили в машину.
     -- Я с ним, -- сказала Лера. -- Я врач...
     -- Но там же нет места, -- возразил шофер, закрывавший заднюю дверцу.
     -- Я с ним! -- повторила Лера.
     Шофер взглянул на нее и махнул рукой.
     Возле машины тяжеловесно суетился Костя Чичкун. Казалось, он собирался
    поднять "скорую помощь" на руки и унести ее вместе с Андреем.
     Щеголеватая белая машина с красными крестами на боках негромко
    зарокотала и тронулась.
     -- Как же теперь... без него? -- спросила молоденькая артистка.
     -- Сейчас ему сделают операцию, -- сказал Иван Максимович. -- Вечером
    мы поедем к нему...
     -- Я поеду сейчас! -- возразила Зина.
     -- Мне кажется, что он уже давно-давно в нашем театре... -- сказала
    Валентина Степановна, которая тоже стояла на улице без пальто и только
    прикрывалась платком.
     ... За белой стойкой сидела пожилая женщина в очках, в белом халате и
    белой шапочке, которая своей юной кокетливостью диссонировала со спокойным,
    отрешенным выражением лица дежурной. Женщина вязала и была глубоко, всецело
    поглощена этим занятием.
     Порой губы ее начинали шевелиться.
     "Будто учит роль", -- подумала Зина, которая часто на улице вот так же
    шептала, вызывая удивление и легкий испуг у прохожих.
     Дежурная считала петли.
     Время от времени звонил телефон. Она, ничуть не меняясь в лице, снимала
    трубку, заглядывала в список и отвечала: "Состояние удовлетворительное...
    Состояние тяжелое". Сообщала температуру. Казалось, она в эти мгновения была
    далека от мысли, что на другом конце провода ее ответа ждут с замиранием.
     "Привыкла..." -- подумала Зина.
     Ударение дежурная делала только на цифрах: номер отделения, номер
    палаты, температура.
     Несколько раз Зина подходила к дежурной, и та сообщала:
     -- Лежит в послеоперационном отделении. Сведений нет.
     Потом с длинной белой скамьи поднимался Костя, и дежурная сообщала ему
    то же самое. Потом поднимался Иван Максимович... Это не удивляло и не
    раздражало дежурную. Она, не отрываясь от вязанья, отвечала:
     -- В послеоперационной... Сведений нет. Наконец Зина не выдержала:
     -- Но ведь вчера сказали, что операция прошла хорошо!
     -- А я разве говорю, что плохо? -- считая петли, ответила дежурная.
     -- Тогда почему нет сведений?
     -- Будут. Вы посидите спокойненько. Только Валентина Степановна не покидала белой скамьи. Она все время
    говорила на отвлеченные темы. Когда кто-нибудь из ее соседей по скамье
    подходил к дежурной, она чутко прислушивалась. И продолжала свой прерванный
    монолог... Не об Андрее, не о болезнях, а о том, как на последнюю
    конференцию юных зрителей вдруг пришел Патов и стал объяснять, что такое
    театр.
     "Ищет аудиторию", -- подумала Зина.
     -- Это было полезно, -- сказала Валентина Степановна, -- Правда, мы не
    обсудили спектакль, который накануне смотрели ребята... Но ему задавали
    вопросы. Кстати, с какого класса мы будем пускать на "Ромео и Джульетту"? С
    восьмого или с девятого?
     -- Надо сначала посмотреть, какой выйдет спектакль, -- ответил Иван
    Максимович. -- Посоветуемся с Андреем... Пусть он решит.
     После одного из звонков дежурная ничего не ответила, что-то записала, а
    повесив трубку, перестала вязать.
     Зина подскочила к белой стойке.
     -- Вы кто ему будете? -- не дождавшись вопроса, спросила дежурная. --
    Мы артисты... -- сказала Зина.
     -- И он тоже артист?
     -- Режиссер... и артист. А что случилось? -- Этот вопрос Зина не
    произнесла, а как бы выдохнула.
     -- Возьмите бирочки и поднимитесь на третий этаж. К главврачу... Пальто
    и сумочки сдайте в гардероб, -- сказала дежурная так ласково, что лоб Зины
    стал мокрым. Они поднялись на третий этаж. Секретарь главврача, похожая на
    доцента или профессора, седая, в пенсне, с поспешностью, которую от нее
    трудно было ожидать, распахнула дверь кабинета. Главврач, невысокий полный
    мужчина, чем-то напоминавший Ивана Максимовича, сразу поднялся, пододвинул
    Валентине Степановне и Зине стулья.
     Секретарша осталась стоять в дверях, будто хотела услышать, что скажет
    главврач.
     -- Мы боремся за его жизнь, -- сказал он. -- Отказала почка. Потом
    другая... Мы подключили искусственную. Это может случиться после любой
    операции. С почечными больными...
     Никто ничего не спросил.
     -- Вы посидите, пожалуйста, у меня, -- предложил главврач.
     Никто не сел... Все стояли. Зина поеживалась.
     -- Вам холодно? -- спросила секретарша. И закрыла форточку.
     -- Не волнуйтесь... Там борются за его жизнь! -- сказал главврач.
     -- Уже не борются...
     Это сказала Лера. Она стояла в дверях.
     Андрей лежал в фойе ТЮЗа.
     На стенах, как всегда, висели фотографии. В аквариумах, как всегда,
    плавали рыбы.
     Пришли все... И бутафоры, и гримеры, и даже пожарник.
     Андрей был в кедах и свитере. Он уходил таким же, каким пришел в этот
    театр.
     "Никогда и ничего для него больше не будет, -- думала Зина. -- Никогда
    и ничего..." Этого, как и того, что у Вселенной нет начала и нет конца, она
    не могла постигнуть. "Как же теперь... без него?" -- звучал у нее в ушах
    голос молодой артистки.
     Началась панихида. Зина не знала, готовил ли ее заранее кто-нибудь. Но
    первым заговорил Николай Николаевич.
     -- С чувством глубокой скорби провожаем мы в последний путь Андрея
    Лагутина... -- сказал Патов. -- Он недавно пришел к нам в театр, но многие
    его уже полюбили. Все вместе мы продолжим и завершим работу, которую он
    начал...
     Он взглянул на Зину и замолчал. "Вы не можете продолжить и завершить...
    Потому что не любили его и того, что он делал", -- прочел он в ее глазах. И
    вздрогнул, будто она произнесла это вслух. И оглянулся, словно хотел
    проверить: не услышал ли еще кто-нибудь?
     Медленно, вопреки своему желанию, но повинуясь какой-то непреодолимой
    силе, он произнес:
     -- Слово имеет Зина Балабанова...
     -- Человек должен быть на своем месте, -- сказала Зина. -- Каждый
    человек! Обязательно... Место Андрея было здесь, среди нас. Может
    показаться, что он успел сделать мало. Но он сделал очень и очень много: он
    вернул нам всем радость... которую мы уже не отдадим. Ни за что! Он сказал
    Лере Патовой... которая была рядом с ним: "Если что-нибудь вдруг случится,
    оставьте меня здесь. Я -- детдомовское дитя, у меня нет родных..." Он
    останется здесь! Мы напишем его имя на афишах и программах спектаклей,
    которые он репетировал. И лицо его будет здесь, в этом фойе... Чтобы его
    видели дети, которых он очень любил. И на которых был очень похож...
     Когда кончилась панихида, гроб подняли и понесли вниз.
     -- Осторожней... Осторожней! Здесь лестница, -- услышала Зина
    предупредительный голос Николая Николаевича.
     Она тоже хотела нести... Но не могла дотянуться.
     -- Надень пальто. На улице холодно, -- глухо, откуда-то сверху
    проговорил Костя Чичкун.
     Зина вспомнила, что бросила пальто и шапку на стул в зрительном зале.
    Она побежала туда.
     На сцене устанавливали декорации. Галя Бойкова проверяла микрофон:
    вечером шел музыкальный спектакль.
     Зина схватила свои вещи и по лестнице, усыпанной хвоей от венков,
    помчалась вниз. Из вестибюля, натягивая пальто, она увидела, что все уже
    садятся в автобусы. Возле театра было много людей, как перед началом
    спектакля. На полу в вестибюле разместился художник. Он переписывал кистью
    на большой белый лист слова, которые были наскоро нацарапаны кем-то в
    блокноте:
     "Сегодня спектакль отменяется. Билеты подлежат возврату в недельный
    срок".
     Художник поднял голову и, увидев Зину, пояснил: -- Иван Максимович
    распорядился. Только что...

/ Полные произведения / Алексин А.Г. / Действующие лица и исполнители