Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Алексин А.Г. / Действующие лица и исполнители
Действующие лица и исполнители [2/5]
бас, который звучал хрипло из-за не совсем здоровых голосовых связок? Так
или иначе, но Костя Чичкун был непревзойденным исполнителем отрицательных
ролей в спектаклях для самых маленьких. В театре его называли
"профессиональным Бармалеем". Но еще больших высот он достиг в "Золотом
ключике", где был бессменным, не имеющим дублеров Карабасом Барабасом. Дети
города его боялись и обожали. Они узнавали его голос по радио. А когда
встречали его на улице, прятались за мамину спину.
Секретарем комитета Костю выбрали за отзывчивость и доброту.
А для того, чтобы доброта сочеталась с остротой и принципиальностью,
заместителем выбрали Зину.
Костя и Зина пришли к директору раскрасневшиеся от только что
пережитого спектакля, аплодисментов и плохо смытого грима. Иван Максимович
очень любил артистов. Он всячески подчеркивал, что они без дирекции
обойдутся, а дирекция без них -- никогда; что не они для него, а он для них,
что главное место в театре -- это сцена, а не его кабинет.
-- Простите, пожалуйста, что мне пришлось вас, несмотря на вашу
занятость... -- начал он, поднимаясь навстречу. -- Вот тут у меня есть
нарзан... Я бы, конечно, зашел к вам за кулисы, но здесь просто удобнее.
Никто не будет мешать.
-- Что-нибудь случилось? -- спросила Зина, наливая себе нарзан.
-- Нет... Мне просто хотелось узнать, какие вопросы вы ставите завтра
на комитете.
-- Значит, так... Мы пригласили Николая Николаевича, -- загудел Костя.
О чем бы он ни говорил, лицо его оставалось мрачным, и голос звучал так,
будто он вот-вот собирался бросить в огонь Буратино.
-- Если не секрет, с какой целью вы его пригласили?
-- С самой высокой, -- сказала Зина. -- Хотим поговорить о репертуаре
нашего театра.
-- А с каких позиций? Если не тайна...
-- С разных позиций, -- сказала Зина. -- Костя -- с одной, а я -- с
другой.
Ивана Максимовича прежде всего заинтересовала позиция Зины.
-- Нет, пусть лучше основной доклад делает секретарь. А я выступлю в
прениях, -- сказала она.
-- Значит, так... -- начал Костя. -- Педчасть раздала анкеты
зрителям-старшеклассникам. Вопрос был один: "О чем должна рассказать
ближайшая премьера нашего театра?"
Старшеклассники ответили: "О любви". Не все, конечно... Но большинство.
-- Я знаю, -- сказал Иван Максимович. -- Валентина Степановна была
немного огорчена. Но мне удалось убедить ее, что в этом нет ничего ужасного.
-- Значит, так, -- продолжал Костя. -- Старшеклассники быстро ответили
на анкету, потому что мы обещали выполнить их пожелание. Но пьесы о любви в
театре не оказалось. Тогда Тонечка Гориловская мобилизовала всех авторов --
столичных и местных. Они прислали то, что у них было на эту тему.
-- И что же вы выбрали?
-- "Ромео и Джульетту", -- ответил Костя.
Иван Максимович привстал и навалился своим коренастым туловищем на край
стола.
-- Окончательное слово, конечно, за худсоветом. Но я согласен уже
сейчас. И Николай Николаевич, я уверен, не будет против.
-- Почему вы уверены? -- спросила Зина.
-- Потому что совсем недавно... буквально сегодня вечером, он сказал
мне, что ставка на молодежь -- это беспроигрышная ставка.
-- Афоризмы, цитаты, формулы... -- пробормотала Зина.
-- Что? Что?... -- не расслышал Иван Максимович.
-- Да так... ничего серьезного.
-- Шекспир в ТЮЗе?... -- вслух размышлял директор. -- Это будет
новаторством.
-- Что-о? Новаторство?! -- Зина уставилась на директора. -- Это
традиция. В Ленинграде поставили "Гамлета". А "Двенадцатую ночь" показывают
днем и вечером в разных ТЮЗах!
-- Я знаю... Но на нашей сцене Шекспир еще не бывал.
-- По-моему, театр, который ни разу не поставил Шекспира или
Островского, -- это не настоящий театр, -- отрезала Зина.
Костя с укором взглянул на свою заместительницу.
-- Только что говорила о формулах... -- Он покачал головой. -- Значит,
так, Иван Максимович. Мы хотим, чтобы спектакль был молодежным.
-- Шекспиру -- от комсомола! -- вставила Зина. Костя снова с укором
взглянул на нее и продолжал:
-- Значит, так... Актеры -- молодые, художник -- молодой, композитор --
молодой.
-- Хотелось бы, конечно, чтобы и постановщик тоже был молодой, --
добавила Зина.
-- Это было бы неэтично по отношению к главному режиссеру, -- сказал
Иван Максимович.
-- Очень сомневаюсь, что Николай Николаевич способен поставить
спектакль о любви.
-- Ну почему же? Такой красивый мужчина!...
-- Хотя пусть поставит! -- неожиданно согласилась Зина. -- А то все
лекции да беседы! Пусть совершит на наших глазах прыжок от теории к
практике.
-- Это несправедливо, -- возразил ей Костя Чичкун. -- На его лекции
ходят все. Многие даже ведут конспекты.
-- Режиссер-наставник, -- пробормотала Зина. -- За год ни одной
постановки!
Иван Максимович заволновался:
-- Ты сказала, что в разговоре с главным режиссером у Кости будет одна
позиция, а у тебя -- другая. Это она и есть?...
Зина вскочила и заметалась по кабинету. От стены до стены она делала
вдвое больше шагов, чем Николай Николаевич. Но преодолевала это расстояние
вдвое быстрее.
-- Я дружу с семьей Патова. С его женой, дочерью... Они прекрасные
люди. Хотя разные... -- В оценке людей Зина любила точность. -- Ксения
Павловна -- это домашний ангел. Домашний только потому, что сидит дома: ее
доброты могло бы хватить на весь наш ТЮЗ. Лера говорит все, что думает!
-- У нас в театре такой характер уже есть, -- вставил Иван Максимович.
-- Нет, мы с ней непохожи. Она острее!
-- Бедный Николай Николаевич... -- громогласно вздохнул Костя. Его
заступничество всегда казалось очень убедительным и весомым, потому что
диссонировало с его внешностью и голосом. "Уж если такой жалеет, такой
заступается!..." -- думал тот, кто видел Костю впервые.
-- Ну и что?! -- крикнула Зина и уставилась немигающими глазами куда-то
в пространство. Казалось, она мысленно изумлялась самой себе. -- Они обе --
прекрасные люди. И что же? Я из-за этого должна промолчать?
-- Скажи конкретно, объясни... О чем ты не можешь молчать? -- умоляющим
голосом произнес Иван Максимович.
-- Врач должен лечить людей, каменщик -- строить дом, а режиссер --
ставить спектакли. Разве это надо доказывать?
-- Сядь, пожалуйста... Это все понимают. В этом все абсолютно убеждены!
-- Но убеждения и взгляды не всегда совпадают с поступками. Вот вы,
Иван Максимович, как директор, и Костя, как секретарь комитета, убеждены,
что Патов должен был за год проявить себя... как режиссер. Но это ваше
убеждение остается при вас. А при мне не останется. Я его выскажу на
комитете!
-- Сядь, пожалуйста, -- повторил свою просьбу Иван Максимович, -- и
послушай меня... Верная мысль не существует абстрактно, сама по себе. Она
тоже существует во времени и пространстве. Вот хирург, например, решает
сделать операцию на сердце. Но практически приступает к ней только тогда,
когда подготовит себя и больного. Родственники не могут торопить его:
"Поскорее! Мы очень волнуемся!"
-- Родственники могут и подождать. Если они уверены, что этот хирург
умеет оперировать сердце. А если не уверены, они обратятся к другому
хирургу.
-- Ты не вполне объективна, -- вступил в разговор Костя. -- Николай
Николаевич никогда не был режиссером детского театра. Он хочет понять его
специфику. Он вживается в коллектив.
-- Вот именно! -- обрадовался Иван Максимович. -- Он вживается. И
довольно успешно. Происходит процесс... простите меня за громкое слово,
взаимообогащения. Он дарит театру свои теоретические знания, а театр дарит
ему свой практический опыт работы с детьми.
-- Только нужен ли ему этот подарок? -- сказала Зина.
-- Ну, так нельзя! -- Костя с мрачным видом покачал головой. -- Где у
тебя... основания?
-- А вы заметили, какое слово он чаще всего произносит в качестве...
ну, ругательства, что ли?
Иван Максимович и Костя стали вспоминать, но не вспомнили.
-- Он ругается словом "детство"! Вы разве не слышали? Когда он особенно
возмущен, то восклицает: "Это какое-то детство!"
Зина произнесла эту фразу так, что директор и секретарь комитета сразу
вспомнили ее. И даже вздрогнули: им показалось, что они услышали голос
Патова.
-- Слово "детство" звучит как нечто глубоко отрицательное в устах...
режиссера детского театра! -- Зина изумленно пожала плечами. И наконец села.
А Иван Максимович, наоборот, встал, протиснулся между столом и креслом
и своей тяжеловатой, неуклюжей походкой подошел к Зине...
Много лет назад, когда он начинал работать в театре, его предупреждали,
что актеры -- сложные люди. "Преувеличивают!" -- думал он, потому что как
зритель получал от театра одно только удовольствие. Но потом оказалось, что
предупреждавшие его друзья не преувеличивали. Пожалуй, даже преуменьшали.
Сложнее всего было с теми актерами, которых Иван Максимович особенно ценил.
"В жизни всегда трудней с теми, кого любишь!" -- сделав это открытие,
директор нашел для своих неприятностей теоретическое обоснование. Оно
помогало ему обретать терпение и аргументы.
-- Я знаю, что Николай Николаевич очень любит своих детей, -- сказал
Иван Максимович. -- У него в кабинете под стеклом вся их биография в
фотографиях. Ты видала?
-- Я видел, -- ответил Костя.
-- Значит, он вовсе не равнодушен к детям! Вот у меня под стеклом нет
фотографий... моего Алеши...
-- И о чем это говорит? -- спросила Зина.
-- Может быть, ни о чем. Но все-таки... Я хочу, чтобы ты была
справедлива. За этот год мы поставили три спектакля.
-- Возобновили старые работы Петра Васильевича. Сделали это сами
актеры. А помогал ассистент режиссера.
-- Но Николай Николаевич каждый раз объяснял ему творческую задачу.
Делал поправки, замечания.
-- И не принял ни одной новой пьесы! Учтите, что Тонечка Гориловская
переписывается со всеми драматургами нашей страны. Николай Николаевич
прочитал то, что она ему предложила, и в каждой пьесе нашел непоправимые
просчеты и недостатки. Теперь многие из Тонечкиных пьес с успехом идут в
других театрах.
-- Ну что же, он ищет... Пойми: он должен сказать свое слово, а не
просто продолжить то, что прекрасно говорил зрителям Петр Васильевич.
Фактически он должен вступить с Петром Васильевичем в соревнование. А это
нелегко! Прости меня за громкие фразы, но я должен доказать тебе. Ты
простишь меня, а?
-- Прощу.
-- Так вот... Он стремился создать в театре атмосферу, которая
необходима именно ему, для его творчества. Теперь эта атмосфера, по-моему,
создана.
-- Дело -- за творчеством! -- отрезала Зина.
-- Может быть, и вы, Иван Максимович, придете на комитет? -- предложил
Костя.
-- Не надо... Пусть от имени стариков будет один Николай Николаевич. Я
думаю, что ваш замысел очень устроит его: Шекспир, классика!... Коллектив
надеется на него. Ждет. И ты, Зиночка, не убивай, пожалуйста, эту надежду...
на завтрашнем комитете.
-- Посмотрим, -- сказала Зина.
Выйдя в фойе, она с сожалением взглянула на Костю:
-- Я вижу, ты только в сказках бываешь зубастым.
-- Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему
свои зубы, -- мрачно сформулировал Костя.*** На комитете Зина не выступала. Да и вообще, кроме Николая Николаевича,
там, по сути дела, не выступал никто.
Только вначале Костя рассказал про анкету, продемонстрировал последний
номер областной комсомольской газеты с заголовком на полполосы: "Зритель
проголосовал за любовь". И познакомил главного режиссера с замыслом
комсомольцев.
Николай Николаевич поддержал его сразу, не задумавшись ни на минуту. Он
поправил свои манжеты, поднялся и протянул руки навстречу членам комитета,
словно хотел заключить их в объятия.
-- Это прекраснейшая идея! Именно такой спектакль может стать визитной
карточкой молодежи нашего театра. И вот интересно: Шекспир написал эту
трагедию тоже будучи молодым. Это одно из ранних его творений. -- Николай
Николаевич сел и задумался. -- Мы говорим, что сегодняшние дети "раньше
взрослеют". Смешно! Лермонтов написал "Маскарад" в двадцатилетнем возрасте.
Добролюбов -- философ! -- в двадцать пять уже умер. Писарев в двадцать семь
уже утонул... Джульетте не было и четырнадцати! А современные дети "раньше
взрослеют". Смешно...
Зина давно заметила, что современные дети раздражали главного
режиссера. Он не прощал им ничего: ни громкого смеха, ни оброненного в зале
номерка, ни странного, как ему казалось, стремления обязательно осмотреть в
фойе фотографии, а некоторые потрогать руками, обязательно попить фруктовую
воду в буфете, обязательно сходить в туалет.
-- Мне кажется, что спектакль для них вовсе не самое главное, -- сказал
он однажды Зине.
-- Вы были ребенком? -- спросила она его. Николай Николаевич задумался,
словно бы вспоминая.
-- Таким не был, -- ответил он. -- А эта их манера заглядывать в зал до
звонка?
Когда Николай Николаевич погоревал на комитете о том, что современные
дети взрослеют не так уж рано, Зина сказала:
-- И правильно делают. Куда торопиться?
-- И все же чем скорей они приобщатся к большим философским мыслям и
большим человеческим переживаниям, даже страстям, тем будет лучше! --
воскликнул Николай Николаевич. -- Тем скорее они станут людьми!...
Он часто говорил о том, что дети с годами должны стать людьми. Зина
однажды возразила ему: "Они давно уже люди, Николай Николаевич!" Но на
комитете она промолчала.
А Николай Николаевич заговорил о ранней трагедии Шекспира. Он знал
имена всех актеров, которые когда-либо с успехом исполняли роли Джульетты и
Ромео, а с некоторыми из них даже был знаком лично. Имена великих английских
и итальянских актеров он произносил так, как они произносятся в Англии и
Италии, поэтому Зина известные ей имена либо узнавала с трудом, либо вовсе
не узнавала.
Члены комитета притихли: слушать Николая Николаевича было интересно.
"Он был бы прекрасным гидом!" -- подумала Зина.
-- И только с одним вашим предложением я не могу согласиться, -- сказал
в заключение Николай Николаевич. -- Хоть отказаться от него нелегко... Да,
нелегко, но пусть уж в будущем спектакле все будут молоды: автор, герои,
актеры... И режиссер! Зачем же так беспощадно подчеркивать мой возрастной
отрыв от вас всех?
"Почему он отказался ставить этот спектакль? -- размышляла Зина по
дороге домой. -- Что его пугает? Быть может, не что, а кто? Все еще не
решается вступить в соревнование с Петром Васильевичем?
Зина вспомнила фразу, которую произнес в ее присутствии один молодой
журналист: "Лучший редактор журнала -- это тот, который не мешает коллективу
делать журнал!" Фраза показалась Зине циничной, и она ответила журналисту
что-то такое, после чего он весь вечер называл ее "блаженной". Прозвища с
непостижимой быстротой приобретают популярность: уже через неделю
"блаженной" Зину стали называть многие.
"Журнал без редактора? -- думала Зина по дороге домой. -- Не знаю...
По-моему, ерунда! И театр, я уверена, без режиссера не может существовать,
как дети без матери. Если родной матери нет, ею становится другая...
приемная. Интересно, кто станет нашей приемной матерью?"
После беседы с Иваном Максимовичем Зина задавала себе и другой вопрос:
"Неужели никто, кроме меня, не испытывает тревоги? Вот хоть Ванечка или
Костя?" И сама себе отвечала: "Трево-ожатся... Но у них просто больше
терпения, чем у меня! Хотят найти общий язык..."
Со вчерашнего дня Зина ощущала настойчивую потребность встретиться с
Ксенией Павловной и Лерой. Она хотела высказать им все то же самое, что
сказала Ивану Максимовичу и Косте, чтобы не получилось, что она действует
втайне от них. Вчера вечером у Патовых никого не было дома...
Поднявшись на третий этаж, Зина подошла к двери Патовых. По привычке
заглянула в дырочки почтового ящика. Там что-то белело. Но это не могло быть
письмо Петру Васильевичу: все друзья Петруши давно уже знали его новый
адрес.
Ксения Павловна была дома одна. Она встретила Зину с какой-то особой
тревожной радостью.
-- Заходите! Скоро придет Николай Николаевич! Его вызвали на заседание
комсомольского комитета...
-- Пригласили, -- поправила Зина.
-- Ну да... Конечно же пригласили. Я волновалась... Я всегда волнуюсь,
когда его куда-нибудь вызывают. Пока он не позвонил, я сходила с ума!
Зина смотрела на растерянную, трогательно-беззащитную Ксению Павловну и
думала, что ни за что не сможет стать злым гением этой женщины. "Зачем я
нападаю на Николая Николаевича? -- неожиданно подумала она. -- Ведь еще
ничего неизвестно. У Ивана Максимовича опыт общения с главными режиссерами
гораздо больше, чем у меня. И он ждет... Он надеется. А меня, как всегда,
заносит!"
-- Пойдемте ко мне, -- предложила она Ксении Павловне. -- Ничего
существенного у меня дома нет. Но есть чай с конфетами и пряниками. Я
переняла у своих дорогих зрителей любовь к дешевым конфетам и мятным
пряникам. Им ведь все равно: леденцы или трюфеля, было бы сладкое!
-- И мне все равно, -- сказала Ксения Павловна. -- Но скоро придет
Николай Николаевич... Мы бы все втроем посидели. Это было бы для него
сюрпризом!
-- Не сомневаюсь, -- сказала Зина. И тут же подумала: "Зачем я
опять?..."
-- Я очень хочу, чтобы вы были друзьями, -- почти что с мольбой
произнесла Ксения Павловна.
-- Я плохо училась по математике, -- сказала Зина. -- Но некоторые
формулы запомнила на всю жизнь. Вот, например: две величины, порознь равные
третьей, равны между собой! Мы с Николаем Николаевичем порознь любим вас, и
это залог наших с ним будущих дружеских отношений.
-- Я знаю... вы ко мне хорошо относитесь, -- тихо и благодарно сказала
Ксения Павловна.
-- Поэтому идемте ко мне пить чай.
-- А если вернется Николай Николаевич? Он с утра ничего не ел! Я
приколю к двери записку...
-- Не надо. Я сразу улавливаю шаги, которые направляются к этой двери.
Зина любила, когда Ксения Павловна приходила к ней. В такие вечера ей
казалось, что она недооценивает свою комнату: не замечает, какая она уютная,
как располагает к отдыху и спокойствию.
-- Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на вас, -- оказала
Зина, ставя на стол хлебницу с белыми, словно обсыпанными мукой, мятными
пряниками и вазочку с "Театральными" конфетами. -- Николай Николаевич --
счастливец!
Ксения Павловна обрадовалась, что Зина упомянула о Патове: ей очень
хотелось, чтоб он стал главной темой их разговора.
-- А я, если бы заново начала свою жизнь, вышла бы опять за него.
Опять... Поверьте: он идеальный муж.
-- Идеальный муж -- это понятие не столь положительное. Если вспомнить
классику зарубежной драматургии! -- сказала Зина. С нежностью взглянув на
Ксению Павловну, она добавила: -- Я шучу. И не слишком удачно!
-- Между друзьями возможны любые шутки, -- сказала Ксения Павловна. --
Важно знать, что человек этот -- твой друг, тогда уже слова не имеют
значения.
-- Это верно, -- согласилась с ней Зина. -- На друзей обижаться смешно.
Я вообще обидчивых людей не люблю. Чаще всего это недалекие люди. Они не
понимают, что если говорит хороший человек, надо к нему прислушаться. А если
плохой... то что же на него обижаться?
Боясь упустить главную тему, Ксения Павловна воскликнула:
-- Николай Николаевич умеет быть выше обид!
"И вообще выше всего, что вокруг него происходит!" -- про себя добавила
Зина. Кажется, Ксения Павловна была первым человеком, который заставлял ее
кое-что произносить мысленно, про себя.
-- Вы знаете, почему мы приехали в этот город?-- спросила Ксения
Павловна.
-- Николай Николаевич захотел попробовать свои силы на сцене ТЮЗа?
-- Не совсем так... И все же наш приезд связан с его любовью к детям.
-- Интересно! -- сказала Зина и своим немигающим взглядом уставилась на
Ксению Павловну.
-- Юра, наш сын, уехал учиться в Ленинград: у него ярко выраженные
математические способности. И он поступил на физмат.
-- Это правильно!
-- Что?...
-- То, что человек с математическими способностями идет на
математический факультет! А не на биологический, например...
Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:
-- Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без
ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она
мечтала быть врачом. С детства!... Представляете себе, любила болеть.
-- Чтобы не ходить в школу?
-- Не-ет!... Для того, чтобы к ней пришла женщина в белом халате. Она
задавала врачам столько разных вопросов, что мне становилось неудобно... В
нашем городе не было медицинского. А тут как раз наш с Николаем приятель по
институту предложил переехать сюда. Он занимается театрами здесь, в отделе
культуры.
-- В управлении, -- уточнила Зина.
-- Ну да... Я плохо разбираюсь в этих названиях. Николай узнал, что у
вас есть медицинский. И это имело решающее значение.
-- Я так и думала!
-- Так и думали?... -- удивилась Ксения Павловна.
-- Я понимала, что Николай Николаевич...
С Зиной происходило что-то невероятное: она подыскивала слова! "Милая,
наивная Ксения Павловна, -- думала она. -- Как бы мне вам все объяснить?..."
-- Я рада за ваших детей, -- сказала она. -- У них есть призвание. И
они будут ему служить.
-- Безусловно!... Этому учил их отец. Он стремился, чтобы они поняли,
чего хотят от жизни.
-- А чего вы хотели, он понял? Тогда, после театрального института?...
-- Он не виноват, что так получилось. Он никогда не умел переступать
через свои принципы... Это достойно уважения. Поверьте мне, Зиночка!
Она защищала его с одержимостью матери. "Человек, которого так
защищают, наверно, достоин защиты! -- подумала Зина. -- Чего-то я в нем,
может быть, не разглядела?"
Она хотела напомнить Ксении Павловне о том, что они еще год назад
составили подробный план ее возвращения в театр. Во взрослый, где главный
режиссер не состоял с ней в родственных отношениях. Зина хотела спросить,
почему Николай Николаевич до сих пор не помог подготовить какую-нибудь сцену
для пробы в театре. Но спросила совсем о другом.
-- А чего он сам хочет... в данный момент?
-- Отдать все свои знания...
-- ТЮЗ -- не лекторий, -- сказала Зина. -- Нужно еще...
-- Он все отдаст!
-- Важно, чтобы было что отдавать... -- задумчиво произнесла Зина.
-- Что вы имеете в виду, Зиночка? Скажите мне. Я ему подскажу... Я
всегда была его другом!
-- Посоветуйте ему поскорей поставить спектакль для юных зрителей.
Поскольку наш театр так называется: Театр юного зрителя.
-- Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.
"Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! -- думала Зина. --
Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной..."
-- У нас собираются ставить "Ромео и Джульетту", -- сказала она. -- Для
меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль.
Николай Николаевич мог бы поставить его... А он отказался. Кстати, я слышу
его шаги...*** На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись
на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной,
великой.
-- Я -- "за", -- сказала заведующая педагогической частью Валентина
Степановна, -- но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви
Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.
Валентина Степановна считала, что ТЮЗ -- это три театра в одном
помещении: один -- для малышей, другой -- для подростков и третий -- для
юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это
подчеркивала.
-- Вспомните свое детство, -- как обычно, попросила она членов
художественного совета.
-- Кто же о нем забывает? -- задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна
Гавриловна -- ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.
-- Кто забывает? Дирекция! -- воскликнула Валентина Степановна. -- Год
в нашем возрасте -- это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве...
--... это эпоха! -- закончил ее фразу Иван Максимович. -- Я с вами
согласен.
-- Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех,
кто должен ходить в театр утром.
Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем "на равных". И не
потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер
директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но
непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна,
поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще
потому, что она всех убеждала: "Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все
кончится!"
Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не
придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила
делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.
-- Это не я. Это товарищи, -- с мрачным видом ответил довольный Костя.
Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.
-- Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!
-- Лучше пригласить совсем молодого, -- сказал Николай Николаевич,
задумчиво проверяя и поправляя свои манжеты. -- Какого-нибудь дипломника!
-- Таким легче будет руководить, -- шепнула Зина сидевшему рядом Косте.
-- Мы попросим помощи у Терешкиной из министерства, -- сказал Иван
Максимович и набрал номер междугородной.
-- Терешкина из министерства!... -- с иронией произнес Николай
Николаевич.
Зина вскочила со стула:
-- Вы знаете Сусанну Романовну?
-- Я столько слышал о ней, что, кажется, узнаю, если встречу на улице.
-- Если встретите, передайте ей от меня привет!
-- Вершит судьбы детского театра?
-- Она не вершит. Она помогает...
-- Терешкина нам помо-ожет! -- мрачно подтвердил Костя Чичкун. -- Она
лю-убит нам помогать! -- Взглянув на часы, Костя добавил: -- Сейчас, правда,
обеденное время...
-- Она не обедает, -- сказал Иван Максимович. Сусанна Романовна
оказалась на месте.
Когда Иван Максимович изложил ей просьбу театра, она воскликнула:
-- Вы как раз вовремя позвонили!
-- В обеденный перерыв?
-- Я не шучу. Есть один замечательный парень, Андрей Лагутин!... Он
ставил "Ромео". Это было его дипломной работой.
-- Дипломник? То, чего хочет Николай Николаевич!
-- Вот видите... Вы как раз вовремя позвонили. За Андрея дерутся!
Иван Максимович не часто обращался к Терешкиной. Но когда бы он это ни
делал, она обязательно восклицала: "Вы как раз вовремя позвонили!"
Создавалось впечатление, что Сусанна Романовна сидела и ждала его звонков,
стараясь заранее предугадать, что именно понадобится его театру.
-- У Андрея есть, правда, одно небольшое условие...
-- Наверное, квартира, а? Этого нет. Вы попросите его не настаивать на
квартире.
-- Он может спать в вестибюле. Или у вас в кабинете. Это его не
волнует. Но есть одно условие, которое я прошу выполнить. Он сам вам все
объяснит.
-- Ну, если министерство нас просит...
-- Это я прошу.
-- Тем более!
Повесив трубку, Иван Максимович торжественно сообщил:
-- Есть режиссер. И как раз дипломник! Терешкина пришлет его. Она
просила нас выполнить одно его небольшое условие. Мы выполним, а?
Николай Николаевич нервно поправил манжеты.
-- Начинающий режиссер с условием? Мы, помнится, начинали не с условий,
а с благодарности за то, что нас приглашали.
-- Мы не знаем, с чего начнет он, -- сказала Зина. -- Иван Максимович
разговаривал с Сусанной Романовной...
-- А что она еще о нем сообщила? -- пропустив мимо ушей Зинину фразу,
обратился к директору Николай Николаевич.
-- Сказала: "Замечательный парень!"
-- Исчерпывающая характеристика для режиссера!...*** Валентина Степановна поставила на стол в кабинете директора тарелку с
бутербродами, вазу с пирожными и три бутылки нарзана. Увидев это, Николай
Николаевич стал нервно поправлять манжеты, которые были в полном порядке. В
общении с ними всегда проявлялось его настроение.
-- Ну, непедагогично же, право, -- обратился он к заведующей
педагогической частью. -- Он ведь не в буфет приходит, а в театр. Детство
какое-то!...
-- А вдруг он голодный? -- сказал Иван Максимович. -- С дороги-то! Это
я попросил Валентину Степановну...
-- Цветы, бутерброды, шампанское -- все это после премьеры, мои
дорогие! Если она, разумеется, будет успешной. А такие авансы... Вообще,
Иван Максимович, я бы хотел вновь подчеркнуть: не мы должны быть счастливы,
что он приезжает, а он должен быть благодарен, что его пригласили. Кто из
великих начинал с Шекспира? Даже не припомню. По-моему, просто никто.
В этот момент в комнату ворвалась Зина.
-- Встретили! -- воскликнула она. -- Тут все в порядке? Действительно,
замечательный парень!
-- Ну вот!... -- Николай Николаевич безнадежно махнул рукой и сел на
стул, небрежно положив ногу на ногу, а голову устало откинув назад. Он
приготовился к встрече.
-- Представляете себе, -- продолжала Зина, -- он всем восторгается!
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
/ Полные произведения / Алексин А.Г. / Действующие лица и исполнители
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
