• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына

Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына [8/9]

Скачать полное произведение

    - Да, это правда - неловко. Скажи просто, что ты меня очень любишь и что завтрашний день - мое рождение.
     - А разве в самом деле завтра твое рождение?
     - Кажется, завтра, - ну, так как в рождение обыкновенно дарят, то и ты скажи, что хочешь подарить мне семьсот рублей; только, смотри, непременно настаивай, чтобы деньгами; вещей мне никаких не надо. Неужели она в этих пустяках откажет!
     - Не знаю, Серж; семьсот рублей очень много; мамаша беспрестанно мне говорит, чтобы я берегла деньги, а тут скажет, что тебе на какие-нибудь пустяки дать столько денег.
     - Ну, так ты вот как, мой ангел, объясни ей: скажи, что завтрашний день мое рождение и что ты непременно хочешь подарить мне семьсот рублей, потому что я тебе признался в одном срочном долге приятелю, и скажи, что я вот третью ночь глаз не смыкаю. А я тебе скажу прямо, что я действительно имею долг, за который меня, может быть, в тюрьму посадят.
     - За что же это в тюрьму посадят?
     - За то, что я несостоятельный должник.
     - Ах, Серж, это страшно!
     - Еще бы... Но что же делать? Я тебя так любил, что готов был занять не только семьсот рублей, но даже семь тысяч, чтобы только обладать тобой. Знаешь ли ты, друг мой, что в самую нашу помолвку я был без копейки!.. Кажется, не велика беда! Это может случиться с первым богачом в мире. Я, конечно, занял эту пустячную сумму; потом получил из деревни тысячу рублей. Вот и все деньги. Желал бы я знать, где Катерина Архиповна могла найти более расчетливого зятя, который на какие-нибудь полторы тысячи рублей сыграл бы свадьбу; так нет: подобного самоотвержения не хотят даже и видеть и понимать. Пришла в голову ложная мысль, что я мот, и больше знать ничего не хотят. Чувства жалости даже не имеют и, может быть, за ничтожные семьсот рублей заставят идти в тюрьму.
     - Нет, Серж, как это возможно! Я пойду выпрошу у мамаши.
     - Сделай милость, Мари, и если ты меня любишь, то попроси Катерину Архиповну быть справедливее и великодушнее ко мне, и скажи прямо ей: "Если вы, мамаша, отдали ему меня, то неужели пожалеете каких-нибудь семисот рублей, чтобы сохранить его честь".
     Проговоря это, Хозаров обнял и страстно расцеловал жену, которая тотчас же отправилась к матери. Во время прихода Мари Катерина Архиповна была занята чем-то очень серьезным. Перед ней стояла отпертая шкатулка, и она пересматривала какие-то бумаги, очень похожие на ломбардные билеты. Услышав скрип двери, она хотела было все спрятать, но не успела.
     - Что это, мамаша, такое? - спросила Мари.
     - Ничего, мой друг, разные документы.
     - А деньги тут есть, мамаша?
     - Нет, друг мой, это все бумаги.
     - А в бумажнике что?
     - Ничего, - тоже бумаги.
     - Ах, мамаша! Зачем вы неправду говорите? Дайте мне посмотреть.
     - Зачем тебе? Тут, право, ничего нет.
     - Дайте мне, мамаша, денег; мне очень нужно семьсот рублей.
     - Тебе семьсот рублей! Для кого же это тебе?
     - Завтра Сергея Петровича рождение, и я хочу ему подарить семьсот рублей.
     - Друг мой! С чего это тебе пришло в голову? Кто же дарит деньгами и особенно мужа? Если завтра действительно день его рождения, так мы поедем и купим ему какую-нибудь вещь по твоему вкусу.
     - Нет, мамаша, пожалуйста, я не хочу дарить вещами, да и он не возьмет, у него очень много вещей, а вы дайте мне семьсот рублей.
     - Послушай, Мари, это, верно, он научил тебя, - сказала Катерина Архиповна, поняв очень хорошо, с какой стороны ее атакуют. - Я вижу, что ты любишь его, - это прекрасно; но ты пойми, друг мой, что он ветреник и тебя в глаза обманывает. Ну, скажи мне, зачем ему семьсот рублей? Квартира у вас есть, столом я распоряжаюсь, нарядов я тебе сделала, кроме того еще прибавлю; сам он одет очень прилично. Ну, зачем ему деньги? Больше незачем, как на мотовство. Ты рассуди только сама: состояние у тебя небольшое; может быть, будут у вас дети, а у него ведь ничего нет. Он нас во всем обманул. Ну, чем и на что вы будете жить? Служба бог знает еще когда будет, а ты, не видя, что называется, с его стороны ничего, станешь дарить ему по семисот на рождение.
     - Мамаша, его посадят в тюрьму!
     - Кого в тюрьму?
     - Сержа.
     - За что же в тюрьму?
     - Он занял, мамаша, семьсот рублей... все ночи теперь не спит.
     - Лжет, мой друг! Бесстыдно лжет; у него, может быть, долгу и не семьсот рублей; но и за то не посадят его в тюрьму, а деньги просто ему нужны на мотовство.
     - Да, мамаша, вам хорошо говорить, а если его посадят?
     - Не посадят, друг мой; клянусь моей честью, не посадят.
     - Нет, мамаша, вы этого сами не знаете и не понимаете. Он говорит: неужели вы пожалеете семисот, когда вы отдали ему меня?..
     - Ах, друг мой, - перебила Катерина Архиповна, вздыхая, - не отдавала я тебя, не желала я этого; богу так угодно. Не то бы было, если бы ты вышла за Ивана Борисыча: тот не стал бы тянуть деньги и сам бы еще свои употребил для твоего счастья. Ну, если он в самом деле должен, так пусть скажет: кому?
     - Он должен, мамаша, одному приятелю.
     - Ну, что же, приятелю? Не долги он, друг мой, хочет выплачивать, а ему самому нужны деньги: в клуб да по кофейням не на что ездить, ну и давай ему денег: может быть, даже и возлюбленную заведет, а жена ему приготовляй денег. Мало того, что обманул решительно во всем, еще хочет и твое состояние проматывать.
     В продолжение этого монолога у Мари навернулись на глазах слезы.
     - Друг мой Машенька, не огорчайся, не плачь, - проговорила старуха, тоже со слезами на глазах. - Я переделаю его по-своему: я не дам ему сделать тебя несчастной и заставлю его думать о семействе. Я все это предчувствовала и согласилась только потому, что видела, как ты этого желаешь. Слушайся только, друг мой, меня и, бога ради, не верь ему ни в чем. Если только мы не будем его держать в руках и будем ему давать денег, он тебя забудет и изменит тебе.
     - Он, мамаша, в самом деле какой-то странный! Или целует меня, или сбирается куда-нибудь уехать.
     - Этим ты, друг мой, не огорчайся; мужчины все таковы. Но главное дело: ему не надобно давать денег и надо заставить служить для того, чтобы он имел какое-нибудь занятие, - и я берусь это устроить; только, пожалуйста, не слушайся его и будь благоразумнее. Ну, вот хоть бы теперь: верно ведь, он тебя научил попросить у меня денег?
     - Он, мамаша!
     - Вот, видишь, - я это знала наперед; ты ему скажи, или лучше ничего не говори; я с ним за тебя поговорю.
     - Мамаша! Да отчего же он переменился ко мне?
     - Он не переменился, друг мой! Мужчины все таковы. В женихах они обыкновенно умирают от любви, а как женятся, так и начнут обманывать. Это, друг мой, ничего; его надобно заставить, чтобы он любил тебя, - и я его заставлю, потому что ни копейки не стану давать ему денег. Поверь ты мне, он опомнится и начнет слушаться и любить.
     - А что же, мамаша, я завтрашний день ему подарю?
     - Об этом ты не беспокойся. Я сама куплю приличную для него вещь, а сегодня с ним поговорю. Где он теперь, в гостиной, что ли? Ты посиди здесь, а я с ним поговорю.
     Мари осталась в кабинете, а Катерина Архиповна отправилась для объяснения с зятем.
     - Ваше завтра рождение, Сергей Петрович? - сказала она, входя в гостиную.
     - Да, кажется, что завтра, - отвечал Хозаров.
     - Вы даете, верно, вечер или что-нибудь такое для ваших знакомых?
     - Я ни о каком вечере и не думал.
     - Для чего же вам так нужны семьсот рублей?
     - Какие семьсот рублей?
     - Да такие, которые вы присылали свою жену требовать от меня.
     - Мне ваших семисот рублей никогда не было да, конечно, и не будет нужно.
     - Перестаньте, Сергей Петрович, притворяться; это еще возможно было в женихах, но не для мужа; теперь уже все ясно, и я пришла вас спросить, зачем вам так нужны семьсот рублей, за которыми вы присылали жену вашу ко мне?
     - Жены моей я к вам, Катерина Архиповна, не посылал, а если она сама знает, что мне нужны семьсот рублей, так это, я полагаю, весьма извинительно, - потому что между мужем и женою не должно быть тайны.
     - Вы должны какому-то приятелю?
     - Да-с, я должен.
     - Кому же это?
     Хозаров смутился и молчал.
     - Если уж я вам должен отвечать на это, - сказал он после нескольких минут размышления, - то извольте: человек, который обязал меня, не желает, чтобы это знали все.
     - Я, кажется, платя за вас деньги, могу же спросить, кому я должна их отдать?
     Хозаров совершенно сконфузился.
     - Если вы, мамаша, не верите, то как вам угодно; я, впрочем, кажется, и не просил у вас ваших денег.
     - Все равно, вы прислали жену вашу просить у меня денег.
     - Если жена моя желала снабдить меня деньгами, то, конечно, не вашими, а своими, которыми она, так как вышла уже из малолетства, имеет, я думаю, право располагать, как ей угодно.
     - А... так вот вы к чему все ведете, Сергей Петрович! Теперь я понимаю, - сказала Катерина Архиповна, побледнев от досады, - только этого-то с вашей стороны и недоставало. Теперь я вас узнала и поняла как нельзя лучше, - и поверьте, что себя и дочь предостерегу от ваших козней. Нет, милостивый государь, вы не думайте, что имеете дело с женщинами и потому можете, как вам угодно, обманывать. Я сама живу пятьдесят лет на свете; видала людей и, позвольте вам сказать, имею некоторые связи, которые сумеют вас ограничить.
     - Я даже не понимаю, Катерина Архиповна, к чему вы все это говорите.
     - Нет, вы очень хорошо понимаете, а также и я понимаю; но вы ошибаетесь, очень ошибаетесь в ваших расчетах, и теперь я от вас настоятельно требую объяснить мне, для какой собственно надобности вы подсылали ко мне вашу жену требовать денег?
     - Я опять вам объявляю, что не подсылал к вам жены, но я ей только открылся.
     - И вы утверждаете, что не подсылали ее ко мне?
     - Я молчу-с и предоставляю вам думать, что угодно.
     - Да, Сергей Петрович, конечно, уж лучше молчать, когда говорить нечего; можно обмануть молоденькую женщину, но я старуха.
     Последних слов Сергей Петрович уже не слыхал; он вышел из гостиной, хлопнув дверьми, прошел в свой кабинет, дверьми которого тоже хлопнул и сверх того еще их запер, и лег на диван.
     Марья Антоновна, видевшая из наугольной, что Сергей Петрович прошел к себе, хотела к нему войти, но дверь была заперта; она толкнулась раз, два, - ответа не последовало; она начала звать мужа по имени, - молчание. Несколько минут Мари простояла в раздумье, потом пошла к матери.
     - Он, мамаша, заперся, - сказала она.
     - Что ж мне, друг мой, делать, не ломать же дверь? Он, может быть, еще и не такие фарсы начнет выделывать; от него надобно всего ожидать.
     У Мари навернулись слезы.
     - Ты-то за что мучишь себя и огорчаешься, друг мой?
     - Как же, maman, если его в тюрьму посадят?
     - Ах, друг ты мой, как ты молода! Ну, где слыхано, чтобы за семьсот рублей в тюрьму посадили?
     - Мамаша, дайте мне, пожалуйста, денег.
     - Нет у меня, Маша, для этого бесстыдного человека денег.
     Мари разрыдалась. Старуха не выдержала, пошла в свою комнату и через несколько минут вернулась с пачкою ассигнаций.
     - На, Маша, возьми, это твои деньги. Он мне прямо давеча сказал, что я даже не имею права располагать твоим состоянием.
     Мари тотчас же перестала плакать, взяла деньги и поцеловала у матери руку, но зато расплакалась Катерина Архиповна.
     - Отдавай ему, мой друг, хоть все; он еще и не то будет делать; будет, может быть, тебя учить и из дому меня выгнать.
     - Нет, мамаша; он не смеет этого и думать, - возразила Мари.
     - Он все смеет думать; он на все может решиться.
     - Вы не сердитесь на него, мамаша... он, ей-богу, добрый.
     - Видела я, друг мой, и очень хорошо поняла его доброту. У него, я думаю, теперь одна мысль в голове, чтобы как-нибудь разлучить меня с тобою и захватить твое имение.
     Старуха очень расстроилась и, подобно своему зятю, ушла в свою комнату и затворилась.
     Мари тотчас же подошла к дверям мужнина кабинета и начала снова стучаться; но ответа, как и прежде, не последовало.
     - Серж! Я тебе денег принесла, поди сюда, - проговорила она. - Что ты тут сидишь один в темной комнате?
     Послышался шорох, замок щелкнул, и дверь растворилась.
     - А, это вы, Мари? Я не узнал вашего голоса, - сказал Хозаров, выходя из кабинета.
     - На деньги, я выпросила у мамаши.
     - Нет, Мари, после всех этих историй я не могу принять от тебя денег.
     - На, Серж, возьми. Куда же мне их? Я не то брошу их на пол.
     - Ты можешь их бросить, сжечь, возвратить опять своей маменьке, но только я их не могу принять.
     Говоря это, молодые входили в гостиную. Сергей Петрович сел на диван и задумался. Мари стала перед ним и обняла его голову.
     - Ну, душка, не сердись... Возьми! Мамаша так только погорячилась, она очень скупа, - и ей вот жаль денег.
     - Изволь, Мари, я возьму эти деньги, потому что хотя они и лежат у Катерины Архиповны, но все-таки твои, и она их неправильно захватила по правам матери.
     Сергей Петрович еще несколько времени беседовал с своею супругою и, по преимуществу, старался растолковать ей, что если она его любит, то не должна слушаться матери, потому что маменьки, как они ни любят своих дочерей, только вредят в семейном отношении, - и вместе с тем решительно объявил, что он с сегодняшнего дня намерен прекратить всякие сношения с Катериной Архиповной и даже не будет с ней говорить. Мари начала было просить его не делать этого, но Хозаров остался тверд в своем решении.
     Еще письмо Варвары Александровны:
     "Я расскажу тебе, chere Claudine, один смешной и грустный случай: в прошлом письме моем я тебе писала о молодых Хозаровых, и писала, что видаюсь с ними почти каждый день; но теперь мы не видимся, и знаешь ли почему? Наперед тебе предсказываю, что ты будешь смеяться до истерики: старуха-мать меня приревновала к зятю и от имени дочери своей объявила мне, что та боится моего знакомства. Она - эта молоденькая женщина - боится, что я могу нарушить ее счастье, когда я, сближаясь с ними, только и помышляла о счастье ее. Вот тебе, chere Claudine, люди! Они, видно, всегда и везде одинаковы; а знают ли эти люди, что сердце мое давно уже похоронено в могиле, что в памяти моей живет мертвец, которому я принадлежу всеми моими помыслами; но оставим мое прошедшее. Я его таю; я никому и никогда, кроме тебя, не поднимала еще с него завесы; но пусть они взглянут на мое настоящее: у меня есть муж, которого я уважаю, если не за сердце, то по крайней мере за ум; и вот эти люди поняли меня как пустую, ветреную женщину, которая готова повеситься на шею встречному и поперечному... Я искала одной чистой и благородной дружбы, а они сочли, что мне надобна интрига; но бог с ними! Досаднее всего, что из-за меня, как сказывала их горничная моей девушке, вышла между матерью, Мари и мужем целая история: укоры, слезы, истерика и тому подобное. Что мне оставалось сделать в подобном положении? В душе моей я их не обвиняю: они только поняли меня ложно. Долго я думала, долго размышляла и, наконец, решилась прервать с ними совершенно знакомство. Молодой человек, которого я и до сих пор еще люблю и уважаю, несколько раз приезжал ко мне, но я не велела его принимать; бог с ними, пусть будут они счастливы. О chere Claudine! Я теперь уже начала окончательно бояться людей.
     Barbe Мамилова".
     IX
     Прошло еще два месяца. Сергей Петрович Хозаров, одетый в щегольскую бекешку, вошел в квартиру девицы Замшевой и прямо прошел в занимаемый хозяйкою нумер, которую застал в обыкновенных ее утренних разговорах с кухаркою.
     - Здравствуйте, почтеннейшая, - сказал, входя, мой герой.
     - Ах, Сергей Петрович! - вскрикнула хозяйка, бросившись убирать некоторые не весьма благовидные принадлежности ее туалета. - Ступай и делай так, как я тебе говорила, - прибавила она кухарке.
     Стряпуха вышла.
     Хозаров, не снимая бекешки, сел.
     - Я вами очень недоволен, почтеннейшая; зачем вы каждый день ходите к теще и просите, чтобы она заплатила вам мой долг.
     - Сергей Петрович! Нужда, видит бог, нужда! Что мне прикажете делать? Никто не платит; вы не поверите: как уехал Ферапонт Григорьич, ни с кого не получила ни копейки.
     - Это вы все не то говорите, Татьяна Ивановна. Кто вам должен? Я. Следовательно, вы и должны адресоваться ко мне.
     - Да, батюшка Сергей Петрович, я знаю, что у вас денег нет. Катерина Архиповна, как жила с вами, прямо мне сказала: "Что ты, говорит, к нему ходишь, у него полушки за душой нет".
     - Вы все говорите чушь, - возразил Хозаров. - Разве теща моя может знать, есть у меня деньги или нет?
     - Сергей Петрович, не обижайтесь на меня, а выслушайте. Я прежде к вам ходила; у самих вас всегда просила; припомните, что вы мне говорили: "Подождите, говорили, у меня теперь нет, а я у маменьки выпрошу". Ну, поэтому я к ним и адресовалась. Заплатите, отец мой, право нужда; ведь не шуточка восемьсот рублей.
     - Конечно, по вашим понятиям, восемьсот рублей ужасная сумма, но что это такое значит для мужчины? Плевок, нуль... и потому честью заверяю вас, что заплачу вам, и заплачу даже с процентами; только, бога ради, не извольте являться ни к жене моей, ни к теще за моим долгом.
     - Да где же вы, Сергей Петрович, возьмете? Теперь открытое дело, что у вас ничего нет.
     - Скажите, как вы прекрасно считаете в чужом кармане... Полноте, почтеннейшая, вздор молоть, не извольте и беспокоиться об этих пустяках.
     - Милый мой постоялец, как же мне не беспокоиться? У вас ведь, право, ничего нет. Ну, хоть бы службу какую имели или по крайней мере у меня квартировали, все бы надежда была впереди.
     - У вас, Татьяна Ивановна, может быть, нет надежды, а у меня их на миллион.
     - Нет, Сергей Петрович, не верю, нынче совсем миллионов на свете нет.
     - Есть, Татьяна Ивановна, и даже больше чем миллионы. Припомните только мои обстоятельства перед свадьбою. А?.. В каком я тогда был положении? Уж, кажется, решительно без копейки, а что же вышло потом? В один день хватил три тысячи.
     - Это случайность, Сергей Петрович.
     - Нет, почтеннейшая, вовсе не случайность. Умная вы женщина, а не совсем жизнь-то понимаете. Вспомните, где я взял денег тогда?
     - Да что припомнить? Как теперь помню, что взяли у Варвары Александровны; закладчик-то, у которого ее вещи, каждый день ходит ко мне.
     - Я не про то говорю, почтеннейшая, ходит или нет к вам этот болван закладчик; но вы решите мне один вопрос: неужели же я с этой же стороны не могу достать и теперь денег?
     - Не можете, Сергей Петрович, никаким образом не можете; тогда было другое дело, тогда вы были человек холостой.
     - А если я вам представлю доказательство? Не угодно ли взглянуть! - проговорил Хозаров и подал Татьяне Ивановне маленькую записку, которую девица Замшева хотя с трудом, но все-таки прочла.
     - Ну, уж этого дела я не знаю, это ваше дело, - сказала она.
     - Нет, вы скажите: понимаете ли тут главный смысл?
     - Как не понять, известное дело: тайное свидание будете иметь. Только какой вы обманчивый человек, Сергей Петрович! Когда женились, так думали: вот станете боготворить жену; вот тебе и боготворить! Году не прошло еще, а рога приставил; недаром я вас звала ветреником; сердце мое говорило, что вы опасный для женщин человек.
     - Согласен, почтеннейшая, что опасный человек, но все-таки скажите, понимаете ли вы результат моих отношений к Барб Мамиловой?
     - Нет, Сергей Петрович, наше дело темное, и понимать ничего не хочу.
     - Ну, так я вам растолкую. Она любит меня; вы это видите.
     - И напрасно любит, - перебила Татьяна Ивановна.
     - Ну, уж это ее дело; а вы слушайте, - возразил Хозаров. - Она любит и богата; следовательно, любя меня, будет давать и денег.
     - Сомневаюсь, Сергей Петрович, очень сомневаюсь, - сказала Татьяна Ивановна. - Если бы вы были холостой человек, другое дело; а теперь уж женатый. Женщины к женатым очень недоверчивы: это я знаю по себе.
     - Нет, почтеннейшая, умный человек и женатый умеет поддержать себя. Умный человек не отступится от своих прав. Он скажет: "Если любишь, так и дай денег, а не то мужу скажу", так не беспокойтесь, расплатится; и расплатится богатейшим манером.
     - Ой, Сергей Петрович, страшное, да и не дворянское вы затеваете дело!
     - Я этого не затеваю; но говорю только один пример, чтобы успокоить вас. Скажите мне только, успокоились ли вы?
     - Нет, Сергей Петрович, все еще сомневаюсь. Хоть бы срок назначили, отец мой! Право большая нужда.
     - Извольте! В записке, кажется, назначено свидание семнадцатого февраля; в тот же самый день, но только вечером, вы можете пожаловать ко мне, и я с вами разочтусь самым благороднейшим образом. Adieu, почтеннейшая! Но только уговор лучше денег, чтобы к теще и к жене за деньгами ни шагу.
     - Не пойду, Сергей Петрович, ей-богу, не пойду. Хоть и трудно немного, но что же делать, перебьюсь!
     Хозаров ушел.
     В прескверное зимнее утро, семнадцатого февраля, на Тверском бульваре сошлись мужчина в бекешке и дама в салопе и шляпке; это были Сергей Петрович Хозаров и Варвара Александровна Мамилова. Оба они, пройдя несколько шагов, остановились.
     - Сама природа против меня, - сказал Хозаров, протирая глаза, залепленные снегом. - Мне очень совестно, что я в такую погоду обеспокоил вас.
     - Ничего, - отвечала Мамилова, - делая доброе дело, не надобно раскаиваться. Взойдемте в кондитерскую, - прибавила она и вместе с своим спутником вошла в известную, конечно, каждому читателю беседку на средние бульвара. Уселись они в отдаленной комнате. Мамилова тотчас же спросила себе огня, закурила папиросу и предложила такую же своему спутнику. В последнее время Варвара Александровна сделала еще шаг в прогрессе эмансипации: она стала курить. На первых порах этот подвиг был весьма труден для молодой дамы; у ней обыкновенно с половины выкуренной папиросы начинала кружиться голова до обморока: но чего не сделает женщина, стремящаяся стать в уровень с веком! Мамилова приучила свои нервы и в настоящее время могла уже выкуривать по три папиросы вдруг.
     - Итак, Сергей Петрович, - начала она, закурив папиросу, - вы писали мне, что у вас на сердце много горя и что это горе вы хотели бы разделить со мною. Я благодарю вас за вашу доверенность и приготовилась слушать. Мое правило - пусть с горем идут ко мне все люди; я готова с ними плакать, готова их утешать; но в радости человека мне не надо, да и я ему не буду нужна, потому что не найду ничего с ним говорить.
     - Неужели же вы не пожелаете разделить даже счастье друзей ваших?
     - Да, счастье друзей, это другое дело; но и то - нет; разве я не радовалась вашей радости, не хотела жить вашим счастьем? Но как это поняли? Ваша теща мне в глаза сказала, что посещения мои неприятны ее дочери и неприличны для меня. Я оставила ваш дом, я не хотела влить капли горя и неприятности в чашу ваших радостей и с этой минуты поклялась бегать счастливых людей. Я, конечно бы, даже никогда не увиделась с вами, но вы писали мне, что вы несчастливы, - и этого довольно, чтобы я пренебрегла всем и решилась с вами видеться, - и даже несколько романически: на бульваре и в беседке. Ну-с! Рассказывайте мне ваше горе, я слушаю.
     - Горе мое, - начал Хозаров несколько театральным голосом и бросив на пол недокуренную папироску, - горе мое, - продолжал он, - выше, кажется, человеческих слов. Во-первых, теща моя демон скупости и жадности; ее можно сравнить с аспидом, который стережет сундук, наполненный деньгами, и уязвляет всех, кто только осмелится приблизиться к его сокровищу.
     - Во-первых, Сергей Петрович, - возразила Мамилова, - это еще не большое горе, потому что теща для зятя, как я полагаю, лицо совершенно постороннее, тем более что она с вами уж не живет.
     - Это ваша правда, она с нами не живет, - отвечал Хозаров. - Я настоял, наконец, чтобы она изволила существовать отдельно от нас и даже не бывала в моем доме, но какая от этого польза? Я не вижу только ее прекрасной особы; но ее идеи, ее мысли живут в моем доме, потому что они вбиты в голову дочери, которая, к несчастью, сама собою не может сообразить, что дважды два - четыре.
     - Бог с вами, Сергей Петрович! Что вы такое говорите? - возразила Варвара Александровна. - Неужели Мари так...
     - Так проста, хотите вы сказать? Даже более чем проста. Она - глупа, Варвара Александровна, - глупа, как вот это дерево! - проговорил грустным голосом Хозаров и постучал по столу рукой.
     Мамилова некоторое время ничего не отвечала.
     - Из чего вы заключили, - начала она несколько даже строгим голосом, - что жена ваша глупа? Что вас так разочаровало в женщине, которую вы некогда боготворили, которую вы сами избрали в подруги ваших дней и, можно сказать, насильно вырвали ее из семейства, где она была счастлива и беспечна?
     - Я этого вопроса с вашей стороны ожидал, Варвара Александровна; имея такой возвышенный взгляд на брак, вы не могли меня не спросить об этом; но когда я вам объясню подробно, то вы согласитесь со мною и оправдаете меня. Знаете ли, в чем мы проводим все время? Мы или в дурацкие ладошки играем, или бегаем по комнате, или, наконец, с котятами возимся, - и больше ничего! Ни одной, знаете, серьезной беседы, никаким искусством не занимается, - даже на фортепиано не умеет сыграть польки. Если бы вы знали, как читает она романы: вместо того, чтобы в романе следить за происшествиями, возьмет да конец и посмотрит. "Я уж все знаю", говорит, да и бросит книгу; но я не говорю про русские романы: они не могут образовать человека; но она так же читает Дюма{123} и Сю{123} и других великих писателей. Вместо того чтобы образовать себя чтением, даже заучивать некоторые хорошие фразы, - ничего не бывало! Посмотрит конец, и кончено дело.
     - Из всего, что вы мне, Сергей Петрович, говорили, - начала Варвара Александровна, закурив другую папиросу, - я еще не могу вас оправдать; напротив, я вас обвиняю. Ваша Мари молода, неразвита, - это правда; но образуйте сами ее, сами разверните ее способности. Ах, Сергей Петрович! Женщин, которые бы мыслили и глубоко чувствовали, очень немного на свете, и они, я вам скажу, самые несчастные существа, потому что мужья не понимают их, и потому все, что вы ни говорили мне, одни только слова, слова, слова...
     - Прекрасно-с, - перебил Хозаров. - Я отказываюсь от этих слов; но я имею другие несчастья. Вы говорите: образовать? Как я могу ее образовать, когда она смотрит на все глазами матери, понимает все провинциальным умом этой старухи. Скажу вам один пример: у Мари состояние, конечно, небольшое - всего сто душ и тысяч десять денег; но велико ли, мало ли это состояние, все-таки оно ее, предоставленное ей по всем законным правам, и потому должно находиться в общем нашем распоряжении, так как муж и жена - это два нераздельные существа. Весьма естественно, что я, желая жить самостоятельным семьянином, требовал, чтобы Мари взяла от матери принадлежащее ей имение, потому что желал бы и в усадьбе сделать некоторые улучшения и прикупить бы к ней что-нибудь, соображаясь с местностью; не тут-то было: с первых моих слов начались слезы, истерика, после которых мы не смеем и заикнуться об этом сказать маменьке, которой, конечно, весьма приятно иметь в своих руках подобный лакомый кусок.
     - Знаете ли, Сергей Петрович, что бы я сделала на месте вашей жены? - перебила Варвара Александровна. - Я бы взяла, даже потребовала бы свое состояние от матери и отдала бы его вам; но уважать бы вас не стала; и даже, может быть, разлюбила бы...
     - Вы не так поняли мои слова, Варвара Александровна, - возразил Хозаров, - вы, может быть, тут видите...
     - Я тут вижу расчет, корыстолюбие, я тут вижу то, чего никогда не предполагала видеть в вас, и, простите меня, я начинаю в вас разочаровываться.
     - Послушайте, Варвара Александровна! Глядя на этот предмет поверхностно, вы, конечно, вправе вывести такого рода невыгодное для меня заключение, но нужно знать секретные причины, которых, может быть, человек, скованный светскими приличиями, и не говорит и скрывает их в глубине сердца. Вы, Варвара Александровна, богаты, вы, может быть, с первого дня вашего существования были окружены довольством, комфортом и потому не можете судить о моем положении.
     - Разве вы бедны?
     - А если бы и так.
     - Нет, вы скажите мне прямо, бедны вы или нет?
     - Я не беден, я имел большие средства, но...
     - Но вы промотались, не так ли?
     - Да, может быть, это и так, но я хотел, Варвара Александровна, в семейной жизни успокоить себя, хотел сделаться порядочным человеком, потому что все это мне наскучило! Я женился на существе, которое любил, но в то же время имел в виду существенное; но как же меня поняли, как меня третировали? - Окрестили мотом и с первого же раза начали опасаться. Я очень любил Мари и, конечно, обожал бы ее всю жизнь, если бы она поняла меня; но что же прикажете делать, она лучше понимает свою мать и также видит во мне мота. Вот корень всех неприятностей между нами, которые зашли уже очень далеко! Вы только вспомните, как эти люди поняли вас и вместе с тем осмелились требовать от меня, чтобы я манкировал вашею дружбою, которая для меня, может быть, дороже всего на свете; конечно, я их не послушал, однако все-таки в умах их было это нелепое намерение. Я все это перенес, но вы спросите меня, каково мне все это было. Вы, конечно, имеете право думать, что я с умыслом избегал встречи с вами, потому что занял у вас три тысячи рублей и до сих пор не в состоянии еще с вами расплатиться.
     - Грустно мне от вас, Сергей Петрович, это слышать, очень грустно! - сказала Мамилова.
     - Нет, позвольте, это еще не все, - возразил Хозаров. - Теперь жена моя целые дни проводит у матери своей под тем предлогом, что та больна; но знаете ли, что она делает в эти ужасные для семейства минуты? Она целые дни любезничает с одним из этих трех господ офицеров, которые всегда к вам ездят неразлучно втроем, как три грации. Сами согласитесь, что это глупо и неприлично.
     - Послушайте, - сказала Варвара Александровна, - если вы в самом деле так несчастливы, то я вас не оставлю: я буду помогать вам словом, делом, средствами моими; но только, бога ради, старайтесь все это исправить, - и вот на первый раз вам мой совет: старайтесь, и старайтесь всеми силами, доказать Мари, как много вы ее любите и как много в вас страсти. Поверьте, ничто так не заставит женщину любить, как сама же любовь, потому что мы великодушны и признательны!
     - Женщине трудно доказать любовь, - возразил Хозаров, - она часто самой сильной страсти не понимает.
     - Никогда!.. Готова спорить с целым миром, что женщина видит и чувствует истинную любовь мужчины в самом еще ее зародыше. Но чтобы она не поняла сильной страсти, - никогда!

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына