Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Верн Ж. / Вокруг света за восемьдесят дней

Вокруг света за восемьдесят дней [8/13]

  Скачать полное произведение

    - Ну что ж, хорошо! Ваша милость правы. В Шанхай!
     И направление "Танкадеры" неизменно поддерживалось на север.
     То была поистине ужасная ночь! Только чудом маленькая шхуна не перевернулась. Два раза она скрывалась под водой, и, если бы не крепкие найтовы, все было бы смыто с палубы. Миссис Ауда чувствовала себя совсем разбитой, но не издала ни единой жалобы. Несколько раз мистер Фогг бросался к ней, чтобы защитить ее от ярости волн.
     Наступил день. Буря все еще продолжалась с прежней силой. Но ветер опять переменил направление и дул теперь с юго-востока. Эта перемена благоприятствовала "Танкадере", которая вновь двинулась вперед по бушующему морю, где сталкивались встречные волны. Будь судно построено не так прочно, эти волны разбили бы его одним ударом.
     Время от времени среди разорванных клочьев тумана показывался берег, но не было видно ни единого судна. Только одна "Танкадера" боролась с морем.
     К полудню появились первые признаки успокоения, к закату солнца они стали более определенными.
     Буря стихла так же внезапно, как началась. Разбитые от усталости пассажиры могли, наконец, закусить и немного отдохнуть.
     Ночь прошла относительно спокойно. Лоцман вновь поставил паруса, взяв на них два рифа. Шхуна пошла со значительной скоростью. На восходе солнца следующего дня, 11 ноября, Джон Бэнсби, определив положение судна, заявил, что до Шанхая осталось меньше ста миль.
     Но эти сто миль надо было пройти в один день! К вечеру мистер Фогг должен прибыть в Шанхай, если он не хочет опоздать к отходу пакетбота на Иокогаму. Не будь этой бури, из-за которой пропало несколько часов, шхуна была бы уже в тридцати милях от порта.
     Ветер заметно стихал, и с ним, к счастью, стихало и волнение. Шхуна оделась парусами. Топсель, кливер, контрфок - все толкало судно вперед; море пенилось под его форштевнем.
     К полудню "Танкадера" была всего в сорока пяти милях от Шанхая. Оставалось шесть часов до отхода парохода на Иокогаму.
     На борту началось волнение. Всем хотелось во что бы то ни стало прибыть вовремя. Все - кроме, конечно, Филеаса Фогга - чувствовали, как их сердца бьются от нетерпения. Маленькой шхуне надо было сохранить скорость не менее девяти миль в час, а ветер все слабел и слабел! Это был неустойчивый бриз, капризные порывы которого налетали откуда-то сбоку. Стоило им прекратиться, и море сейчас же успокаивалось.
     Но все же судно было такое легкое, высокие, тонкого полотна паруса так хорошо держали ветер, что "Танкадера", подгоняемая еще и течением, к шести часам вечера находилась в десяти милях от устья реки, на которой стоит Шанхай: самый город был расположен приблизительно в двенадцати милях вверх по ее течению.
     В семь часов до Шанхая оставалось три мили. Страшное проклятие сорвалось с губ лоцмана... Премия в двести фунтов стерлингов, видимо, ускользала от него. Он посмотрел на мистера Фогга. Филеас Фогг оставался спокойным, хотя на карту было поставлено все его состояние...
     В этот миг вдали показался длинный черный силуэт, увенчанный облаком дыма. То был американский пакетбот, отходивший из порта в назначенное время.
     - Проклятье! - вскричал Джон Бэнсби, в отчаянии выпуская из рук руль.
     - Сигнал! - спокойно приказал Филеас Фогг.
     На носу "Танкадеры" стояла маленькая бронзовая пушка. Она служила для подачи сигналов во время тумана.
     Пушку зарядили по самое жерло, но когда лоцман уже готов был поджечь фитиль, мистер Фогг приказал:
     - Спустить флаг!
     Флаг был спущен до середины мачты. Это было сигналом бедствия, и можно было надеяться, что американский пакетбот, заметив сигнал, изменит курс, чтобы подойти к шхуне.
     - Огонь! - скомандовал мистер Фогг.
     И звук выстрела маленькой бронзовой пушки разнесся в воздухе.
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
     где Паспарту убеждается, что, даже находясь у антиподов,
     все же следует иметь немного денег в кармане
     Седьмого ноября в половине седьмого вечера "Карнатик" покинул Гонконг и на всех парах устремился к Японии. На нем был полный груз и множество пассажиров. Только, две каюты первого класса оставались свободными: те самые каюты, которые были заказаны мистером Фоггом.
     На другой день утром пассажиры второго класса не без некоторого удивления могли увидеть растрепанного шатающегося человека с тусклым взглядом, который нетвердыми шагами вышел из каюты и тяжело опустился на палубную скамью.
     Это был Паспарту. Вот что с ним произошло.
     Через несколько мгновений после того, как Фикс покинул курильню, двое слуг подняли крепко спавшего Паспарту и положили его на кровать, предназначенную для курильщиков. Часа через три Паспарту, преследуемый даже во сне навязчивой идеей, поборол одуряющее действие наркотика и очнулся. Мысль о невыполненном долге вывела его из оцепенения. Он покинул ложе пьяниц и, шатаясь, держась за стены, падая и поднимаясь, но все время неудержимо стремясь вперед, словно под властью какого-то инстинкта, вышел из курильни, крича словно во сне: "Карнатик"! "Карнатик"!"
     Пароход уже дымил, готовый к отплытию. Паспарту оставалось сделать лишь несколько шагов. Он устремился через, трап, ступил на борт и свалился без сознания на баке в ту самую минуту, когда "Карнатик" поднимал якоря.
     Матросы, привыкшие к подобным сценам, перетащили бедного малого в одну из кают второго класса, и Паспарту проснулся только на другой день в полуторастах милях от китайского берега.
     Вот почему Паспарту оказался в это утро на палубе "Карнатика" и вдыхал полной грудью свежий морской воздух. Этот чистый воздух его окончательно протрезвил. Он с трудом стал собирать свои мысли и, наконец, припомнил все, что случилось накануне: признание Фикса, курильню и т.д.
     "Очевидно, - подумал он, - я здорово нализался! Что-то скажет мистер Фогг? Во всяком случае, я не опоздал на пароход, а это самое главное!"
     Затем он подумал о Фиксе.
     "Надеюсь, - сказал он себе, - что теперь мы от него избавились: после такого предложения он не посмеет последовать за нами на "Карнатике". Полицейский инспектор, сыщик гонится по пятам за моим господином, подозревая его в том, что он ограбил банк! Этого еще не хватало! Мистер Фогг такой же вор, как я - убийца!"
     Должен ли Паспарту рассказать все это своему господину? Следует ли мистеру Фоггу знать о той роли, какую играет в этом деле Фикс? Может быть, лучше подождать возвращения в Лондон и лишь тогда рассказать ему о том, как полицейский агент из столицы гнался за ним вокруг света, и вместе с Филеасом Фоггом посмеяться над этим молодчиком? Да, конечно, так будет лучше. Во всяком случае, над этим стоит подумать. А теперь он немедленно отправится к мистеру Фоггу и извинится перед ним за свое неприличное поведение.
     Паспарту поднялся с места. По морю ходили волны, и пакетбот сильно качало. Честный малый, еще не совсем твердо держась на ногах, кое-как добрался до кормы, где помещались каюты первого класса.
     На палубе он не встретил никого, кто походил бы на его господина или миссис Ауду.
     "Ага, - сказал сам себе Паспарту, - миссис Ауда еще спит в этот час. А мистер Фогг, видно, нашел себе партнеров для виста и по своему обыкновению..."
     Рассуждая таким образом, Паспарту спустился в салон. Мистера Фогга там не было. Паспарту оставалось только одно: спросить у судового казначея, какую каюту занимает мистер Фогг. Тот ответил, что не знает пассажира с такой фамилией.
     - Простите меня, - настаивал Паспарту, - но я говорю о высоком, спокойном, малообщительном джентльмене и о молодой женщине...
     - На пакетботе нет ни одной молодой женщины, - ответил казначей. - Да вот вам список пассажиров, посмотрите сами.
     Паспарту пробежал глазами список. Фамилии его господина там не было.
     У Паспарту потемнело в глазах. Но потом у него мелькнула новая мысль.
     - Черт возьми, ведь я нахожусь на "Карнатике"? - воскликнул он.
     - Да, - ответил казначей.
     - На пути в Иокогаму?
     - Совершенно верно.
     Паспарту было испугался: уж не ошибся ли он судном? Но это оказался действительно "Карнатик", и все же его господина здесь не было.
     Паспарту упал в кресло. Это известие поразило его, как громом. Но вдруг его словно осенило. Он вспомнил, что час отплытия "Карнатика" был перенесен и он, Паспорту, должен был предупредить своего господина, но не сделал этого! Следовательно, по его вине мистер Фогг и миссис Ауда опоздали к отходу пакетбота!
     Это его вина, конечно, но в еще большей мере - вина того предателя, который напоил Паспарту, чтобы разлучить его с мистером Фоггом и задержать того в Гонконге. Наконец-то он разгадал маневр полицейского инспектора! И теперь мистер Фогг наверняка разорен, проиграл свое пари и, может быть, уже арестован и заключен в тюрьму!.. При этой мысли Паспарту принялся рвать на себе волосы. Ах! Если только когда-нибудь этот Фикс попадется ему в руки, уж он сведет с ним счеты!
     Несколько оправившись от удара. Паспарту вновь обрел хладнокровие и принялся обдумывать создавшееся положение. Оно было незавидным. Наш француз был на пути в Японию. Добраться-то он до нее доберется, но как выбраться оттуда? В карманах у него было пусто. Ни одного шиллинга, ни одного пенни! Во всяком случае, его проезд и питание были заранее оплачены. Следовательно, в его распоряжении было пять или шесть дней, чтобы принять какое-либо решение. Сколько он съел и выпил за этот переезд, не поддается описанию. Он ел и за мистера Фогга, и за миссис Ауду, и за самого себя. Он ел так, словно Япония, где он должен был высадиться, была пустыней, лишенной каких бы то ни было съестных припасов.
     Тринадцатого ноября с утренним приливом "Карнатик" вошел в порт Иокогама.
     Иокогама - важный порт на Тихом океане, куда заходят все пароходы, как почтовые, так и пассажирские, совершающие рейсы между Северной Америкой, Китаем, Японией и Малайским архипелагом. Иокогама находится в бухте Иеддо, неподалеку от второй столицы японской империи - громадного города Иеддо, бывшего некогда резиденцией сегунов в те времена, когда существовал этот гражданский император; Иеддо - соперник Киото, где живет микадо, божественный император, потомок богов.
     "Карнатик" пришвартовался к набережной Иокогамы, неподалеку от мола и таможенных складов, среди многочисленных судов разных национальностей.
     Паспарту без всякого восторга ступил на землю столь любопытной Страны Сынов Солнца. Ему не оставалось ничего лучшего, как довериться случаю, и он побрел наугад по улицам города.
     Сначала Паспарту очутился в европейском квартале, с невысокими, окруженными верандами домиками, которые правильными рядами тянулись вдоль улиц, площадей, доков, складов до самого порта. Здесь, как в Гонконге и Калькутте, население состояло из представителей всех национальностей: американцев, англичан, китайцев, голландцев - купцов, готовых все продать и все купить; среди них наш француз чувствовал себя таким же чужим, как если бы попал к готтентотам.
     У Паспарту, правда, была одна возможность: обратиться в Иокогаме к английскому или французскому консулу, но его останавливала необходимость рассказать свою историю, так тесно связанную с именем и делами его господина, и поэтому, прежде чем прибегнуть к этому средству, он решил испробовать все другие возможности.
     Итак, миновав европейскую часть города и не встретив по пути ничего для себя подходящего, он попал в японскую часть, решив, если понадобится, дойти до Иеддо.
     Туземная часть Иокогамы называется Бентен - по имени богини моря, почитаемой на соседних островах. Здесь он увидел великолепные пихтовые и кедровые аллеи, священные ворота причудливой архитектуры, мостики, повисшие среди зарослей тростника и бамбука, храмы, укрывшиеся под высокими, печальными вековыми кедрами, святилища, в глубине которых мирно существовали буддийские жрецы и последователи Конфуция, нескончаемые улицы, полные розовых толстощеких ребят, словно сошедших с какой-нибудь японской ширмы, играющих посреди дороги с рыжими бесхвостыми, очень ленивыми и очень ласковыми кошками и коротконогими собачонками.
     На улицах - бесконечный водоворот прохожих: процессии бонз, монотонно стучащих в тамбурины, Якунины - таможенные или полицейские офицеры в остроконечных лакированных шапках, с двумя саблями за поясом, солдаты, одетые в синие с белыми полосами одежды из хлопчатобумажной материи и вооруженные пистонными ружьями, телохранители микадо в шелковых камзолах и кольчугах и множество других военных различных рангов, ибо в Японии профессию солдата уважают в такой же мере, в какой ее презирают в Китае. Повсюду - монахи, собирающие подаяние, паломники в длинных одеяниях и просто прохожие - низкорослые, с гладкими черными, как вороново крыло, волосами, большеголовые, узкогрудые и тонконогие; лица их имеют все оттенки от темно-медного до матово-белого, но они никогда не бывают желтыми, как у китайцев, от которых японцы весьма отличаются своим внешним видом. Среди повозок, паланкинов, рикш мелкими шажками семенили женщины, маленькие ножки которых были обуты в соломенные сандалии, полотняные туфли или изящные деревянные башмаки: большинство женщин не отличалось красотой, глаза у них были подведены, грудь стянута, а зубы согласно моде начернены, но все они, не без элегантности, носили национальные костюмы "кимоно" - нечто вроде капота, перехваченного широким шелковым шарфом, концы которого были завязаны сзади причудливым бантом; так что костюм современных парижских модниц заимствован, видимо, у японок.
     Паспарту несколько часов расхаживал среди этой пестрой толпы, смотрел на полные любопытных товаров лавки и базары, где продавалось множество всевозможных побрякушек, золотых и серебряных японских изделий, видел он и закусочные, украшенные разноцветными флажками и лентами, куда он не имел возможности зайти; встречались ему и чайные домики, в которых посетители чашками пьют теплую благовонную воду с "саке" - напитком, который получают из перебродившего риса; попадались ему и курильни, где курят тонкий табак, но не опиум, которого почти не знают в Японии.
     Затем Паспарту очутился в поле, среди обширных рисовых плантаций. Там цвели, распространяя свой последний осенний аромат, великолепные камелии, росшие не на кустах, а на деревьях; огороженные бамбуковой изгородью, стояли яблони, вишни, сливы; местные жители разводят эти плодовые деревья главным образом ради их цветов, а не ради плодов, и с помощью гримасничающих пугал и трещоток защищают их от полчищ воробьев, ворон, голубей и прочих прожорливых пернатых. На величественных кедрах обитали громадные орлы; в листве каждой плакучей ивы гнездились цапли, печально стоявшие, поджав одну ногу; повсюду виднелись вороны, утки, ястребы, дикие гуси и огромное количество журавлей, которых японцы величают "господами" и считают символом счастья и долголетия.
     Бродя по полям, Паспарту разглядел в траве несколько фиалок.
     - Вот и хорошо, - сказал он, - они заменят мне ужин.
     Но, понюхав фиалки, он убедился, что они уже не пахнут.
     "Не везет!" - подумал он.
     Правда, честный малый, покидая "Карнатик", предусмотрительно наелся за завтраком, как мог, но после целого дня ходьбы он чувствовал, что его желудок пуст. Он успел заметить полное отсутствие свинины, козлятины и баранины в лавках мясников, а так как он знал, что убой рогатого скота, предназначенного исключительно для полевых работ, считается в Японии святотатством, то решил, что мясо там едят крайне редко. Он не ошибся; но за отсутствием говядины он с удовольствием согласился бы на хороший кусок кабана или лося, помирился бы на куропатке или перепеле - словом, не отказался бы от любой живности или рыбы, которыми обычно питаются японцы, прибавляя к ним немного риса. Но ему пришлось скрепя сердце примириться с необходимостью отложить заботу о своем пропитании до завтрашнего дня.
     Наступила ночь. Паспарту вернулся в туземную часть города; он брел по улицам, увешанным разноцветными фонариками, оглядываясь на фокусников и бродячих астрологов, собирающих толпы вокруг своих подзорных труб. Затем он вновь увидел рейд, освещенный огнями рыбачьих лодок, с которых ловили рыбу, приманивая ее светом пылающих факелов.
     Наконец, улицы опустели. На смену толпе появились Якунины. Эти офицеры стражи, одетые в великолепные костюмы и окруженные толпой солдат, походили на посланников, и Паспарту шутливо повторял при виде каждого блистательного патруля:
     - Ну вот еще один японский посол отправляется в Европу!
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
     в которой нос Паспарту чрезмерно удлиняется
     На следующее утро Паспарту, изнуренный и голодный, решил, что следует во что бы то ни стало поесть, и чем скорее, тем лучше. Правда, у него была возможность продать свои часы, но он скорее умер бы с голоду, чем согласился бы на это. Теперь или никогда честному малому представлялся случай использовать не особенно мелодичный, но сильный голос, которым наградила его природа.
     Он знал несколько французских и английских песенок и решил попробовать их спеть. "Японцы - наверное любители музыки, так как все у них совершается под звуки цимбал, там-тамов и барабанов, и они не могут не оценить талант европейского виртуоза", - думал Паспарту.
     Но не слишком ли рано было устраивать концерт? Пожалуй, разбуженные спозаранку слушатели не захотят отплатить певцу монетками с изображением микадо.
     Паспарту решил обождать несколько часов; но в дороге ему пришла мысль, что он слишком хорошо одет для бродячего певца, и он надумал обменять свою одежду на какое-нибудь старье, более гармонирующее с его положением. Такой обмен должен был к тому же дать ему еще некоторую сумму денег, которую он сможет немедленно употребить на удовлетворение своего аппетита.
     Решение было принято, оставалось привести его в исполнение. После долгих поисков Паспарту разыскал местного старьевщика, которому изложил свое желание. Европейский костюм приглянулся старьевщику, и вскоре Паспарту вышел от него в поношенном японском одеянии, а на голове у него красовался сбитый на сторону, выцветший от времени тюрбан. Но зато в его кармане позвякивало несколько серебряных монеток.
     "Ладно, - думал он, - предположим, что сегодня карнавал".
     Первой заботой "японизировавшегося" Паспарту было войти в скромный с виду чайный домик, где он подкрепился куском какой-то дичи и несколькими пригоршнями риса; завтракал он как человек, для которого вопрос об обеде все еще нуждается в разрешении.
     "Теперь, - решил он про себя, как следует подкрепившись, - не будем терять головы. У меня нет уже больше возможности переменить это тряпье на нечто еще более японское. Следовательно, надо придумать способ, как можно скорее покинуть Страну Восходящего Солнца, о которой у меня навсегда останется самое печальное воспоминание!"
     Паспарту решил разыскать отплывающие в Америку пароходы. Он рассчитывал предложить свои услуги в качестве повара или стюарда, не требуя за это ничего, кроме питания и бесплатного проезда. Добравшись до Сан-Франциско, он уж найдет способ выпутаться из беды. Сейчас самое важное - преодолеть четыре тысячи семьсот миль Тихого океана, отделяющие Японию от Нового Света.
     Паспарту был не из тех людей, которые долго раздумывают, и он прямо направился в порт. Но, по мере того как он приближался к докам, его проект, дотоле казавшийся таким простым, представлялся ему все менее и менее выполнимым. С какой стати на американском пароходе вдруг понадобится повар или стюард и какое доверие может внушить он. Паспарту, наряженный в столь странный костюм? Какие рекомендации он в состоянии представить, на кого сослаться?
     Раздумывая таким образом. Паспарту случайно увидел громадную афишу, которую какой-то клоун таскал по улицам Иокогамы. На этой афише было написано по-английски:
     ЯПОНСКАЯ АКРОБАТИЧЕСКАЯ ТРУППА
     ДОСТОПОЧТЕННОГО ВИЛЬЯМА БАТУЛЬКАРА
     ПОСЛЕДНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
     Перед отъездом в Соединенные Штаты Америки
     ДЛИННЫЕ НОСЫ - ДЛИННЫЕ НОСЫ
     ПОД НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ ПОКРОВИТЕЛЬСТВОМ БОГА ТЕНГУ!
     ОГРОМНЫЙ УСПЕХ!
     - Соединенные Штаты Америки! - воскликнул Паспарту. - Вот это-то мне и нужно!
     Он последовал за человеком-афишей и вскоре пришел в японский город. Четверть часа спустя он стоял перед просторным балаганом, украшенным несколькими полосами бумажных лент, на стенах которого была намалевана яркими красками целая толпа клоунов.
     Здесь помещалось заведение достопочтенного Батулькара, своего рода американского Барнума, директора труппы скоморохов, жонглеров, клоунов, акробатов, эквилибристов, гимнастов, которые, если верить афише, давали последние представления перед отъездом из Страны Восходящего Солнца в Соединенные Штаты.
     Паспарту вошел в преддверье балагана и спросил мистера Батулькара. Мистер Батулькар тотчас же появился.
     - Что вам надо? - спросил он Паспарту, которого с первого взгляда принял за туземца.
     - Не нужен ли вам слуга? - спросил Паспарту.
     - Слуга? - переспросил Батулькар, поглаживая густую седую бороду, которая росла у него на шее, под подбородком. - У меня уже есть двое слуг, послушных и верных, которые никогда меня не покинут и служат даром - только за то, что я их кормлю... Вот они, - заключил он, вытягивая две здоровенные руки с толстыми, как струны контрабаса, жилами.
     - Значит, я не могу ничем вам быть полезен?
     - Ничем.
     - Эх, черт побери! а мне так хотелось уехать вместе с вами!
     - Вот что! - сказал достопочтенный Батулькар. - Вы, я вижу, такой же японец, как я обезьяна! С какой стати вы так вырядились?
     - Всякий одевается, как может!
     - Это правда. Вы француз?
     - Да, парижанин из Парижа!
     - Если так, вы, наверное, умеете гримасничать?
     - Черт возьми! - ответил Паспарту, задетый тем, что его национальность дала повод к подобному вопросу. - Мы, французы, умеем гримасничать, но нисколько не лучше американцев.
     - Верно. Я не могу вас взять в качестве слуги, но могу взять в клоуны. Понимаете, милейший, во Франции любят иностранных шутов, а за границей предпочитают французских.
     - Ах, вот как!
     - Вы, надеюсь, сильны?
     - Да, в особенности когда встаю из-за стола.
     - А петь вы умеете?
     - Да, - ответил Паспарту, который в свое время участвовал в нескольких уличных концертах.
     - Но сможете ли вы петь стоя вниз головой, так, чтобы на подошве вашей левой ноги вертелся волчок, а на подошве правой балансировала обнаженная сабля?
     - Еще бы! - ответил Паспарту, вспоминая свои упражнения в юношеские годы.
     - Ну вот, в этом все и дело, - заметил достопочтенный Батулькар.
     Соглашение было подписано hic et nunc [тотчас же, на месте (лат.)].
     Наконец-то Паспарту нашел себе занятие! Он был приглашен делать все, что придется, в знаменитую японскую труппу. Правда, в этом было для него мало лестного, но зато через неделю он уже окажется на пути к Сан-Франциско!
     Представление, возвещенное с таким шумом достопочтенным Батулькаром, начиналось в три часа, и вскоре грозные инструменты японского оркестра - барабаны и там-тамы - уже грохотали у дверей балагана. Само собой понятно, что у Паспарту не было времени выучить какую-нибудь роль, но он должен был подпирать своими здоровенными плечами большую человеческую пирамиду, составленную "Длинными носами" бога Тенгу. Этим "гвоздем программы" заканчивалась серия различных номеров представления.
     Задолго до трех часов зрители заполнили просторный балаган. Европейцы и туземцы, китайцы и японцы, мужчины, женщины и дети теснились на узких скамейках и в расположенных против сцены ложах. Музыканты удалились вглубь балагана, и оркестр в полном составе - гонги, там-тамы, трещотки, флейты, тамбурины и большие барабаны - гремел вовсю.
     Спектакль походил на все обычные представления акробатов. Но надо признать, что японцы - лучшие эквилибристы в мире. Один из жонглеров, вооруженный веером и маленькими клочками бумаги, изображал изящных бабочек, порхающих над цветами. Другой благовонным дымом своей трубки быстро чертил в воздухе голубоватые слова, из которых составлялось приветствие зрителям. Третий жонглировал зажженными свечами, тушил их, когда они пролетали у его губ, снова зажигал одну о другую, не прерывая ни на мгновение своих ловких упражнений. Наконец, еще один проделывал всевозможные трюки с вертящимися волчками. Казалось, эти жужжащие игрушки начинали жить в его руках какой-то своей, особой жизнью; безостановочно вращаясь, они бегали по чубукам трубок, по остриям сабель, по тонким, как волосок, проволокам, протянутым от одного края сцены к другому, забирались на большие стеклянные сосуды, прыгали по ступенькам бамбуковой лестницы и разбегались во все углы, создавая сочетанием различных звуков самые странные гармонические эффекты. Фокусник жонглировал ими, а они все вертелись, словно мячики; он их подбрасывал деревянными ракетками, как воланы, а они вертелись не переставая; он прятал волчки в карман, а когда вынимал их оттуда, они все еще вертелись до той самой минуты, когда, спустив весь завод, загорались снопом бенгальских огней.
     Не стоит описывать все чудеса эквилибристики, показанные акробатами и гимнастами труппы. Упражнения на лестнице с шестом, шаром, бочонками и т.д. были исполнены с удивительной точностью. Но "гвоздем программы" все же было выступление "Длинных носов", совершенно удивительных эквилибристов, каких Европа еще не знает.
     Эти "Длинные носы" составляли особую корпорацию, находившуюся под непосредственным покровительством бога Тенгу. Одетые в средневековые костюмы, они носили за плечами по паре великолепных крыльев. Но главным их отличием был длинный нос, укрепленный на лице, и особенно то, как они им пользовались. Эти носы были из бамбука, длиною в пять, шесть и даже десять футов: у одних прямые, у других изогнутые, у одних гладкие, у других покрытые бородавками. Они были крепко привязаны, и все свои акробатические упражнения артисты производили с их помощью. Около дюжины поклонников бога Тенгу легло на спину, а товарищи их начали резвиться на их носах, торчавших, словно громоотводы, прыгая, перелетая с одного на другой и выделывая самые невероятные штуки.
     В заключение был специально объявлен особый номер - человеческая пирамида: полсотни "Длинных носов" должны были изобразить "колесницу Джаггернаута". Но, вместо того чтобы построить пирамиду, опираясь друг другу на плечи, артисты достопочтенного Батулькара пользовались для этой цели своими носами. Один из тех, кто составлял основание колесницы, недавно покинул труппу, и Паспарту, как человек сильный и ловкий, должен был занять его место.
     Конечно, честный малый чувствовал себя довольно уныло, когда ему пришлось, как в печальные дни юности, облачиться в украшенный разноцветными крыльями средневековый костюм, а к его лицу приладили шестифутовый нос! Но в конце концов этот нос доставлял ему пропитание, и Паспарту смирился.
     Паспарту вышел на сцену и встал в ряд вместе со своими товарищами, которые должны были изображать основание "колесницы Джаггернаута". Затем все они растянулись на полу и подняли носы к небу. Вторая группа эквилибристов поместилась на остриях этих носов, затем взгромоздилась третья, еще выше - четвертая, и скоро живое сооружение, державшееся только на острие бамбуковых носов, вознеслось до самого потолка балагана.
     Аплодисменты публики все усиливались, звуки оркестра нарастали подобно грому, как вдруг пирамида зашаталась и равновесие нарушилось: один из нижних носов, видимо, допустил какой-то промах, выбыл из игры, и все сооружение рассыпалось, как карточный домик...
     То была вина Паспарту, который, покинув свое место, перелетел без помощи крыльев через рампу и, взобравшись на галерею, упал к ногам одного из зрителей с криком:
     - Сударь! Сударь!
     - Это вы? - спросил тот.
     - Да, я!
     - Ну что ж, в таком случае идем на пакетбот, мой милый.
     Мистер Фогг, находившаяся с ним миссис Ауда и Паспарту поспешили к выходу из балагана; но там их остановил разъяренный Батулькар, требуя возмещения убытков. Филеас Фогг умерил гнев достопочтенного владельца балагана, бросив ему пачку банковых билетов. И в половине седьмого, перед самым отплытием американского пакетбота, мистер Фогг и миссис Ауда вступили на палубу судна, сопровождаемые Паспарту с крыльями за спиной и шестифутовым носом, который он так и не успел снять!
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
     во время которой совершается путешествие через Тихий океан
     То, что произошло неподалеку от входа в Шанхайский порт, понятно само собой. Сигналы "Танкадеры" были замечены с пакетбота, шедшего в Иокогаму. Увидев приспущенный флаг, капитан направил свое судно к маленькой шхуне. Несколько мгновений спустя Филеас Фогг, оплатив свой проезд согласно уговору, передал Джону Бэнсби пятьсот пятьдесят фунтов стерлингов. Затем достопочтенный джентльмен, миссис Ауда и Фикс поднялись на палубу парохода, который тотчас же взял курс на Нагасаки и Иокогаму.
     Прибыв в Иокогаму утром 14 ноября в назначенный час, Филеас Фогг расстался с Фиксом, который пошел по своим делам, и отправился на "Карнатик", где узнал, к великой радости миссис Ауды, а может быть, и своей, хотя по его виду это не было заметно, что француз Паспарту действительно прибыл накануне в Иокогаму.
     Филеас Фогг, который должен был в тот же вечер отплыть в Сан-Франциско, немедленно отправился на поиски своего слуги. Его обращение к французскому и английскому консулам не дало результата; тщетной оказалась надежда встретить Паспарту на улицах Иокогамы. Фогг совсем уже было отчаялся найти Паспарту, как вдруг, повинуясь какому-то инстинкту, а может быть, предчувствию, зашел в балаган достопочтенного Батулькара. Конечно, он не мог бы узнать Паспарту в его эксцентрическом одеянии, но тот, лежа на спине, заметил своего господина среди зрителей на галерее. Увидев его, он невольно сделал своим длинным носом движение, которое нарушило равновесие всей пирамиды. Читатель уже знает, что из этого последовало.
     Все это Паспарту услышал из уст миссис Ауды, которая рассказала ему также, как протекал их переезд из Гонконга в Иокогаму в обществе некоего господина Фикса на шхуне "Танкадера".
     Услышав фамилию Фикса, Паспарту даже бровью не повел. Он считал, что еще не время рассказать мастеру Фоггу о том, что произошло между ним, Паспарту, и сыщиком. Поэтому, описывая свои похождения, он обвинил во всем себя и просил прощения за то, что застрял в Гонконге, накурившись опиума до бесчувствия.
     Мистер Фогг невозмутимо выслушал этот рассказ и ничего не сказал, потом он снабдил своего слугу деньгами, достаточными для того, чтобы тот мог приобрести здесь же, на судне, более подходящий костюм. Не прошло и часа, как Паспарту, освободившись от носа и крыльев, ничем уже не напоминал поклонника бога Тенгу.


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ]

/ Полные произведения / Верн Ж. / Вокруг света за восемьдесят дней


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis