• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Сервантес М. / Дон Кихот

Дон Кихот [43/76]

Скачать полное произведение

    - Этому пятну, - заметил Дон Кихот, принимая в рассуждение соответствие, существующее между нашим лицом и телом, должно соответствовать у Дульсинеи другое пятно, на ляжке, с той же стороны, что и на лице, однако ж длина волосков, которую ты назвал, слишком велика для родимых пятен.
     - Осмелюсь доложить, ваша милость, - возразил Санчо, - эти самые волоски ей очень даже к лицу.
     - Я верю тебе, друг мой, - молвил Дон Кихот, - природа не наделила Дульсинею ни одной чертой, которая не была бы законченной и совершенной, а потому, будь у Дульсинеи не одно, а сто пять таких пятен, это были бы не сто пять пятен, а сто пять лун и сияющих звезд. А скажи мне, Санчо: то самое, что я принял за вьючное седло и что ты прилаживал, - что это такое: простое седло или же дамское?
     - Нет, нет, - отвечал Санчо, это седло с короткими стременами и с такой важной попоной, которая стоит никак не меньше полцарства.
     - А я всего этого не видел, Санчо! - воскликнул Дон Кихот. - Повторяю и еще тысячу раз буду повторять, что я самый несчастный человек на свете.
     Хитрец Санчо, слушая, какие глупости болтает его господин, столь ловко обведенный им вокруг пальца, едва мог удержаться от смеха. Наконец, после долгих разговоров, оба воссели на своих четвероногих и поехали в Сарагосу, с тем чтобы попасть к началу пышных празднеств, которые в знаменитом этом городе устраиваются ежегодно. Однако ж, прежде чем они его достигли, с ними случилось столько великих и неслыханных событий, что об этом стоит написать и стоит прочитать, как то будет видно из дальнейшего.
     1 Вы - посол, мой друг любезный... - стихи из старинного испанского романса о Бернардо дель Карпьо (см. примеч. к гл. VI первой части "Дон Кихота").
     2 ...красным... каким пишут о профессорах... - Имеется в виду существовавший в испанских университетах обычай писать крупными красными буквами фамилии тех, кто выдержал испытания на соискание ученой степени.
     3 ...вновь жаждет горестей моих судьбина... - строка из III эклоги Гарсиласо де ла Вега. ГЛАВА XI
     О необычайном приключении доблестного Дон Кихота с колесницей, то есть с телегой Судилища Смерти
     Дон Кихот, погруженный в глубокое раздумье, ехал дальше, вспоминая злую шутку, какую с ним сыграли волшебники, превратившие сеньору Дульсинею в безобразную сельчанку, и все не мог придумать, как бы возвратить ей первоначальный облик; и до того он был этими мыслями занят, что не заметил, как бросил поводья, а Росинант, почуяв свободу, ежеминутно останавливался и щипал зеленую травку, коей окрестные поля были обильны. Из этого самозабвения вывел Дон Кихота Санчо Панса, который обратился к нему с такими словами:
     - Сеньор! Печали созданы не для животных, а для людей, но только если люди чересчур печалятся, то превращаются в животных. А ну-ка, ваша милость, совладайте с собой, возьмите себя в руки, подберите Росинантовы поводья, приободритесь, встряхнитесь и будьте молодцом, как подобает странствующему рыцарю. Что это еще за чертовщина? Почто такое уныние? Где мы: во Франции или же у себя дома? Да черт их возьми, всех Дульсиней на свете, - здоровье одного странствующего рыцаря стоит дороже, чем все волшебства и превращения, какие только есть на земле.
     - Замолчи, Санчо, - довольно твердо проговорил Дон Кихот, - замолчи, говорят тебе, и не произноси кощунственных слов о зачарованной нашей сеньоре: в ее несчастии и напасти повинен я, а не кто другой, ибо злоключения ее вызваны той завистью, которую питают ко мне злодеи.
     - Я тоже так думаю, - молвил Санчо, у кого бы сердце не упало, кто видал, какой она была и какою стала?
     - Ты можешь так говорить, Санчо, - заметил Дон Кихот, - ты созерцал ее красоту во всей ее целокупности, действие чар на тебя не распространилось: они не затуманили твоего взора и не сокрыли от тебя ее пригожества, вся сила этого яда была направлена только против меня и моих глаз. Однако ж со всем тем вот что я подозреваю, Санчо: верно, ты плохо описал мне ее красоту, - если не ошибаюсь, ты сказал, что очи у нее, как жемчуг, между тем глаза, напоминающие жемчужины, скорее бывают у рыб, чем у женщин, а у Дульсинеи, сколько я себе представляю, должен быть красивый разрез глаз, самые же глаза - точно зеленые изумруды под радугами вместо бровей, - так что эти самые жемчужины ты у глаз отними и передай зубам, - по всей вероятности, ты перепутал, Санчо, и глаза принял за зубы.
     - Все может быть, - согласился Санчо, потому меня так же поразила ее красота, как вашу милость ее безобразие. Будемте же уповать на бога: ему одному известно все, что случится в этой юдоли слез, в нашем грешном мире, где ничего не бывает без примеси низости, плутовства и мошенничества. Одно, государь мой, меня беспокоит больше, чем что бы то ни было, а именно: что делать, если ваша милость одолеет какого-нибудь великана или же рыцаря и велит ему явиться пред светлые очи сеньоры Дульсинеи? Где этот бедняга великан или же бедняга и горемыка побежденный рыцарь станут ее искать? Я их отсюда вижу: слоняются, как дураки, по всему Тобосо, и все ищут сеньору Дульсинею, и если даже они ее прямо на улице встретят, все равно это будет для них - что Дульсинея, что мой родной папаша.
     - Может статься, Санчо, - заметил Дон Кихот, - чародейство с неузнаванием Дульсинеи не распространяется на побеждаемых мною и представляющихся Дульсинее великанов и рыцарей, а потому с одним или с двумя из тех, кого я в первую очередь покорю и отошлю к Дульсинее, мы проделаем опыт: увидят они ее или нет, и я прикажу им возвратиться и доложить мне, как у них с этим обстояло.
     - Мне ваша мысль, скажу я вам, сеньор, нравится, - молвил Санчо. - Коли пуститься на такую хитрость, то все, что нам желательно знать, мы узнаем, и если окажется, что сеньора Дульсинея всем видна, кроме вас, то это уж беда не столько ее, сколько вашей милости. Лишь бы сеньора Дульсинея была жива-здорова, а уж мы тут как-нибудь приспособимся и потерпим, будем себе искать приключений, а все остальное предоставим течению времени: время - лучший врач, оно более опасные болезни излечивает, а уж про эту и говорить не приходится.
     Дон Кихот хотел было ответить Санчо Пансе, но этому помешала выехавшая на дорогу телега, битком набитая самыми разнообразными и необыкновенными существами и фигурами, какие только можно себе представить. Сидел за кучера и погонял мулов некий безобразный демон. Повозка была совершенно открытая, без полотняного верха и плетеных стенок. Первою фигурою, представившеюся глазам Дон Кихота, была сама Смерть с лицом человека; рядом с ней ехал Ангел с большими раскрашенными крыльями; с другого боку стоял Император в короне, по виду золотой; у ног Смерти примостился божок, так называемый Купидон, без повязки на глазах, но зато с луком, колчаном и стрелами; тут же ехал Рыцарь, вооруженный с головы до ног, только вместо шишака или шлема на нем была с разноцветными перьями шляпа, и еще тут ехало много всяких существ в разнообразном одеянии и разного обличья. Неожиданное это зрелище слегка озадачило Дон Кихота и устрашило Санчо, но Дон Кихот тотчас же возвеселился сердцем; он решил, что его ожидает новое опасное приключение, и с этою мыслью, с душою, готовою к любой опасности, он остановился перед самой телегой и громко и угрожающе заговорил:
     - Кто бы ты ни был: возница, кучер или сам дьявол! Сей же час доложи мне: кто ты таков, куда едешь и что за народ везешь в своем фургоне, который, к слову сказать, больше похож на ладью Харона {1}, нежели на обыкновенную повозку?
     Тут дьявол натянул вожжи и кротко ответил:
     - Сеньор! Мы актеры из труппы Ангуло Дурного, нынче утром, на восьмой день после праздника Тела Христова, мы играли в селе, что вон за тем холмом, Действо о Судилище Смерти, а вечером нам предстоит играть вот в этом селе - его видно отсюда. Нам тут близко, и, чтобы двадцать раз не переодеваться, мы и едем прямо в тех костюмах, в которых играем. Этот юноша изображает Смерть, тот - Ангела, эта женщина, жена хозяина, - Королеву, вон тот - Солдата, этот - Императора, а я - Дьявола, одно из главных действующих лиц: я в нашей труппе на первых ролях. Если же вашей милости нужны еще какие-либо о нас сведения, то обратитесь ко мне, и я дам вам самый точный ответ: я же Дьявол, я все могу.
     - Клянусь честью странствующего рыцаря, - заговорил Дон Кихот, - когда я увидел вашу повозку, то подумал, что мне предстоит какое-то великое приключение, но теперь я понимаю, что стоит лишь коснуться рукой того, что тебе померещилось, и обман тотчас же рассеивается. Поезжайте с богом, добрые люди, Давайте ваше представление и подумайте, не могу ли я чем-нибудь быть вам полезен: я весьма охотно и с полною готовностью сослужу вам службу, ибо лицедейство пленило меня, когда я был еще совсем маленький, а в юности я не выходил из театра.
     Во время этого разговора по прихоти судьбы выступил вперед один из комедиантов, одетый в шутовской наряд со множеством бубенчиков и державший в руках палку с тремя надутыми бычачьими пузырями на конце; этот самый шут, приблизившись к Дон Кихоту, начал размахивать палкой, хлопать по земле пузырями и, звеня бубенцами, высоко подпрыгивать, каковое ужасное зрелище так испугало Росинанта, что, сколько ни старался Дон Кихот удержать его, он закусил удила и помчался с проворством, которого вовсе нельзя было ожидать от такого скелета. Санчо, смекнув, что его господину грозит опасность быть низвергнутым, соскочил с осла и со всех ног бросился ему на помощь, но когда он примчался, тот лежал уже на земле, а рядом с ним растянулся Росинант: обычный конец и предел Росинантовой удали и своевольства.
     Не успел Санчо оставить своего серого и подбежать к Дон Кихоту, как плясавший с пузырями Черт вскочил на осла и стал колотить его пузырями по спине, осел же, подгоняемый не столько болью, сколько страхом, который наводило на него это хлопанье, припустился в сторону села, где надлежало быть представлению. Санчо смотрел на удиравшего осла и на поверженного господина и не знал, какому горю пособить прежде; но как он был верный оруженосец и верный слуга, то любовь к своему господину возобладала в нем над привязанностью к серому, хотя всякий раз, как пузыри поднимались и опускались на круп осла, он испытывал смертный страх и смертную муку; он предпочел бы, чтоб его самого отхлопали так по глазам, чем дотронулись до кончиков волос на хвосте его серого. В состоянии мучительной растерянности приблизился Санчо к Дон Кихоту, являвшему собою более жалкое зрелище, чем он сам предполагал, и, подсаживая его на Росинанта, молвил:
     - Сеньор! Черт угнал серого.
     - Какой черт? - осведомился Дон Кихот.
     - С пузырями,- отвечал Санчо.
     - Ничего, я у него отобью, - молвил Дон Кихот, - хотя бы он укрылся с ним в самых глубоких и мрачных узилищах ада. Следуй за мной, Санчо, телега едет медленно, и утрату серого я возмещу тебе мулами.
     - Вам не из чего хлопотать столько, сеньор, - возразил Санчо, - умерьте гнев, ваша милость: мне сдается, что Черт уже оставил серого и он идет обратно.
     И точно: по примеру Дон Кихота и Росинанта Черт уже грянулся оземь и побрел в село пешком, а серый возвратился к своему хозяину.
     - Со всем тем, - объявил Дон Кихот, - за наглость этого беса следовало бы проучить кого-либо из едущих в повозке, хотя бы, например, самого Императора.
     - Выкиньте это из головы, - возразил Санчо, - и послушайтесь моего совета: никогда не следует связываться с комедиантами, потому как они на особом положении. Знавал я одного такого: его было посадили в тюрьму за то, что он двоих укокошил, но тут же выпустили безо всякого даже денежного взыскания. Было бы вам известно, ваша милость, что как они весельчаки и забавники, то все им покровительствуют, все им помогают, все за них заступаются и все их ублажают, особливо тех, которые из королевских либо из княжеских трупп, - этих всех или почти всех по одежде и по осанке можно принять за принцев.
     - Что бы там ни было, - заключил Дон Кихот, - лицедейный Черт так легко от меня не отделается, хотя бы весь род людской ему покровительствовал.
     И, сказавши это, он нагнал телегу, которая уже почти подъехала к селу, и крикнул:
     - Стойте, погодите, сонмище весельчаков и затейников! Я хочу научить вас, как должно обходиться с ослами и прочими скотами, на которых ездят оруженосцы странствующих рыцарей.
     Дон Кихот кричал так громко, что ехавшие в телеге расслышали и уловили его слова; и стоило им постигнуть их смысл, как тот же час с телеги спрыгнула Смерть, а за нею Император, возница Черт и Ангел, не усидели и Королева с божком Купидоном - все, как один, вооружились камнями, построились в одну шеренгу и изготовились встретить Дон Кихота пальбою булыжниками. Дон Кихот, видя, как они в полном боевом порядке подняли руки, с тем чтобы запустить в него камнями, натянул поводья и стал думать, как бы это повести наступление с наименьшим для себя риском. А пока он раздумывал, к нему присоединился Санчо и, видя, что он собирается напасть на этот выстроившийся по всем правилам военного искусства отряд, сказал:
     - Нужно совсем с ума сойти, чтобы затевать такое дело. Примите в соображение, государь мой: против таких увесистых камушков нет иного оборонительного средства, кроме как пригнуться и накрыться медным колоколом. А потом вот еще что сообразить должно: нападать одному на целое войско, в котором находится сама Смерть, в котором собственной персоной сражаются императоры и которому помогают добрые и злые ангелы, - это не столь смело, сколь безрассудно. Если же эти соображения вас не останавливают, то пусть вас остановит одно достоверное сведение, а именно: кем только эти люди не представляются: и королями, и принцами, и императорами, а странствующего рыцаря среди них ни одного нет.
     - Вот теперь, Санчо, ты попал в самую точку, - объявил Дон Кихот, и это может и должно заставить меня отказаться от твердого моего намерения. Как я уже не раз тебе говорил, я не могу и не должен обнажать меч супротив тех, кто не посвящен в рыцари. Это тебе, Санчо, если ты желаешь отомстить за обиду, причиненную твоему серому, надлежит с ними схватиться, я же буду издали помогать тебе словами ободрения и спасительными предостережениями.
     - Мстить никому не следует, сеньор, - возразил Санчо, - доброму христианину не подобает мстить за обиды, тем более что я уговорю моего осла предать его обиду моей доброй воле, а моя добрая воля - мирно прожить дни, положенные мне всевышним.
     - Ну, Санчо добрый, Санчо благоразумный, Санчо-христианин, Санчо простосердечный, - молвил Дон Кихот, - коли таково твое решение, то оставим в покое эти пугала и поищем лучших и более достойных приключений, множество каковых, и притом самых что ни на есть чудесных, судя по всему, именно здесь-то нас и ожидает.
     С этими словами он поворотил коня, Санчо взобрался на своего серого, Смерть и весь ее летучий отряд снова разместились в повозке и поехали дальше, и таким образом страшное это приключение с колесницею Смерти окончилось благополучно только благодаря спасительному совету, преподанному Санчо Пансою своему господину, которому на другой день предстояло новое приключение с неким влюбленным странствующим рыцарем, не менее потрясающее, нежели предыдущее.
     1 Ладья Харона (миф.) - ладья, в которой Харон перевозил тени умерших через реву Стикс, или Ахерон, в ад. ГЛАВА XII
     О необычайном приключении доблестного Дон Кихота с отважным Рыцарем Зеркал
     Ночь после встречи со Смертью Дон Кихот и его оруженосец провели под высокими и тенистыми деревьями, где, сдавшись на уговоры Санчо, Дон Кихот прежде всего вкусил той снеди, которою был нагружен осел; и за ужином Санчо сказал своему господину:
     - Сеньор! В каких бы я остался дураках, когда бы выбрал себе в награду трофеи первого приключения вашей милости, а не жеребят от трех ваших кобыл! Вот уж, что называется: "Лучше синица в руках, чем журавль в небе".
     - Однако, Санчо, - возразил Дон Кихот, - если б ты дал мне сразиться, как я хотел, то в виде трофея тебе достались бы, по малой мере, золотая корона Императрицы и раскрашенные крылья Купидона. Я задал бы этой компании порядочную трепку, и все их пожитки перешли бы к тебе.
     - Скипетры и короны императоров лицедейных никогда не бывают из чистого золота, а либо из мишуры, либо из жести, - заметил Санчо Панса.
     - Справедливо, - отозвался Дон Кихот, - театральным украшениям не подобает быть добротными, им надлежит быть воображаемыми и только кажущимися, как сама комедия, и все же мне бы хотелось, чтобы ты, Санчо, оценил и полюбил комедию, а следственно и тех, кто ее представляет, и тех, кто ее сочиняет, ибо все они суть орудия, приносящие государству великую пользу: они беспрестанно подставляют нам зеркало, в коем ярко отражаются деяния человеческие, и никто так ясно не покажет нам различия между тем, каковы мы суть, и тем, каковыми нам быть надлежит, как комедия и комедианты. Нет, правда, скажи мне: разве ты не видел на сцене комедий, где выводятся короли, императоры, папы, рыцари, дамы и другие действующие лица? Один изображает негодяя, другой - плута, третий - купца, четвертый - солдата, пятый - сметливого простака, шестой - простодушного влюбленного, но, едва лишь комедия кончается и актеры снимают с себя костюмы, все они между собою равны.
     - Как же, видел, - отвечал Санчо.
     - То же самое происходит и в комедии, которую представляет собою круговорот нашей жизни, - продолжал Дон Кихот, - и здесь одни играют роль императоров, другие - пап, словом, всех действующих лиц, какие только в комедии выводятся, а когда наступает развязка, то есть когда жизнь кончается, смерть у всех отбирает костюмы, коими они друг от друга отличались, и в могиле все становятся между собою равны.
     - Превосходное сравнение, - заметил Санчо, - только уже не новое, мне не однажды и по разным поводам приходилось слышать его, как и сравнение нашей жизни с игрою в шахматы: пока идет игра, каждая фигура имеет свое особое назначение, а когда игра кончилась, все фигуры перемешиваются, перетасовываются, ссыпаются в кучу и попадают в один мешок, подобно как все живое сходит в могилу.
     - С каждым днем, Санчо, ты становишься все менее простоватым и все более разумным, - заметил Дон Кихот.
     - Да ведь что-нибудь да должно же пристать ко мне от вашей премудрости, - сказал Санчо, земля сама по себе может быть бесплодною и сухою, но если ее удобрить и обработать, она начинает давать хороший урожай. Я хочу сказать, что беседы вашей милости были тем удобрением, которое пало на бесплодную почву сухого моего разума, а все то время, что я у вас служил и с вами общался, было для него обработкой, благодаря чему я надеюсь обильный принести урожай, и урожай этот не сойдет и не уклонится с тропинок благого воспитания, которые милость ваша проложила на высохшей ниве моего понятия.
     Посмеялся Дон Кихот велеречию Санчо, однако ж не мог не признать, что тот в самом деле подает надежды, ибо своей манерой выражаться частенько приводил его теперь в изумление; впрочем, всякий или почти всякий раз, как Санчо начинал изъясняться на ученый или на столичный лад, речь его в конце концов низвергалась с высот простодушия в пучину невежества; особливая же изысканность его речи и изрядная память сказывались в том, как он, кстати и некстати, применял пословицы, что на протяжении всей нашей истории читатель, по всей вероятности, видел и замечал неоднократно.
     В таких и тому подобных разговорах прошла у них большая половина ночи, и наконец Санчо припала охота отправиться на боковую, как он выражался, когда его клонило ко сну, и, расседлав серого, он дал ему полную волю наслаждаться обильным травою пастбищем. С Росинанта же он не снял седла по особому распоряжению Дон Кихота, не велевшего расседлывать коня, пока они ведут походную жизнь и ночуют под открытым небом; старинный обычай, установленный и неуклонно соблюдавшийся странствующими рыцарями, дозволял снимать уздечку и привязывать ее к седельной луке, но снимать седло - ни в коем случае! Санчо так и сделал и предоставил Росинанту свободно пастись вместе с осликом, а между осликом и Росинантом существовала дружба тесная и беспримерная, так что из поколения в поколение шла молва, будто автор правдивой этой истории первоначально посвятил ей даже целые главы, но, дабы не выходить из границ приличия и благопристойности, столь героической истории подобающей, таковые главы в нее не вставил, хотя, впрочем, в иных случаях он этого правила не придерживается и пишет, например, что едва лишь оба четвероногих сходились вместе, то начинали друг друга почесывать, а затем усталый и довольный Росинант клал свою шею на шею усталого и довольного серого (при этом с другой стороны она выступала более чем на пол-локтя), и оба, задумчиво глядя в землю, обыкновенно простаивали так дня по три, во всяком случае, все то время, каким они для этой цели располагали, а также когда голод не понуждал их искать пропитания. Говорят еще, будто в одном сочинении помянутого автора дружба эта сравнивается с дружбою Ниса и Эвриала {1}, Пилада и Ореста {2}, а когда так, то из этого, всем людям на удивление, явствует, сколь прочною, верно, была дружеская привязанность двух этих мирных животных, и не только на удивление, но и к стыду, ибо люди совершенно не умеют хранить дружеские чувства. Недаром говорится:
     Трости копьями стальными {3},
     А друзья врагами стали.
     И еще:
     Куму кум подставить ножку {4}
     Втихомолку норовит.
     И пусть не думают, что автор несколько преувеличил, сравнив дружбу этих животных с дружбою человеческою, ибо от животных люди получили много уроков {5} и узнали много важных вещей: так, например, аисты научили нас пользоваться клистиром, собаки - блеванию и благодарности, журавли - бдительности, муравьи - предусмотрительности, слоны - стыдливости, а конь - верности.
     Наконец Санчо уснул у подножия пробкового дуба, Дон Кихот же задремал под дубом обыкновенным, но могучим; однако малое время спустя его разбудил шум, послышавшийся у него за спиной, и, тут же вскочив, он начал вглядываться и вслушиваться, силясь определить, что это за шум, и увидел двух всадников, один из которых спрыгнул наземь и сказал своему спутнику:
     - Слезай, приятель, и разнуздай коней, мне сдается, что травы здесь для них будет вдоволь, а для любовных моих дум - вдоволь тишины и уединения.
     Произнеся эти слова, незнакомец в один миг растянулся на траве; когда же он повалился на землю, послышался звон доспехов, и для Дон Кихота то был явный знак, что пред ним странствующий рыцарь; по сему обстоятельству Дон Кихот приблизился к спящему Санчо, потянул его за руку и, с немалым трудом добудившись, сказал ему на ухо:
     - Брат Санчо! Приключение!
     - Дай бог, чтоб удачное, - отозвался Санчо. - А где же оно, государь мой, это самое многоуважаемое приключение?
     - Где приключение, Санчо? - переспросил Дон Кихот. - Поверни голову и погляди: вон там лежит странствующий рыцарь, и, сколько я понимаю, он не чрезмерно весел, - я видел, как он соскочил с коня и, словно в отчаянии, повалился на землю, и в это время зазвенели его доспехи.
     - Почему же ваша милость думает, что это приключение? - осведомился Санчо.
     - Я не хочу сказать, что это уже и есть приключение, это только его начало, ибо приключения начинаются именно так, - отвечал Дон Кихот. - Но чу: кажется, он настраивает не то лютню, не то гитару, откашливается, прочищает горло - видно, собирается петь.
     - Честное слово, так оно и есть, - сказал Санчо, - должно полагать, это влюбленный рыцарь.
     - Странствующий рыцарь не может не быть влюблен, - заметил Дон Кихот. - Послушаем же его и по шерстинке песни узнаем овчинку его помыслов, ибо уста глаголют от полноты сердца.
     Санчо хотел было возразить своему господину, но ему помешал голос Рыцаря Леса, голос не слишком дурной, но и не весьма приятный, и, прислушавшись, Дон Кихот и Санчо уловили, что поет он вот этот самый сонет:
     Сеньора! Я на все готов для вас.
     Извольте лишь отдать распоряженье,
     И ваш любой приказ без возраженья
     Я в точности исполню сей же час.
     Угодно вам, чтоб молча я угас, -
     И с жизнью я прощусь в одно мгновенье;
     Узнать хотите про мои мученья -
     Самой любви велю сложить рассказ.
     Противоречий странных сочетанье -
     Как воск, мягка и, как алмаз, тверда, -
     Моя душа по вас тоскует страстно.
     Вдавите или врежьте по желанью
     В нее ваш дивный образ навсегда.
     Стереть его уже ничто не властно.
     Тут Рыцарь Леса, вздохнув, казалось, из глубины души, кончил свою песню, а немного погодя заговорил голосом жалобным и печальным:
     - О прекраснейшая и неблагодарнейшая женщина во всем подлунном мире! Ужели, светлейшая Касильдея Вандальская {6}, ты допустишь, чтобы преданный тебе рыцарь зачах и погиб в бесконечных странствиях и в суровых и жестоких испытаниях? Ужели тебе не довольно того, что благодаря мне тебя признали первою красавицею в мире все рыцари Наварры, Леона, Тартесии {7}, Кастилии и, наконец, Ламанчи?
     - Ну уж нет, - молвил тут Дон Кихот, - я сам рыцарь Ламанчский, но никогда ничего подобного не признавал, да и не мог и не должен был признавать ничего, столь принижающего красоту моей госпожи, - теперь ты видишь, Санчо, что рыцарь этот бредит. Впрочем, послушаем еще: уж верно, он выскажется полнее.
     - Еще как выскажется, - подхватил Санчо, - он, по видимости, приготовился целый месяц выть без передышки.
     Случилось, однако ж, не так: услышав, что кто-то поблизости разговаривает, Рыцарь Леса прекратил свои пени, стал на ноги и звонким и приветливым голосом произнес:
     - Кто там? Что за люди? Принадлежите ли вы к числу счастливых или же скорбящих?
     - Скорбящих, - отозвался Дон Кихот.
     - В таком случае приблизьтесь ко мне, - молвил Рыцарь Леса, - и знайте, что вы приближаетесь к воплощенной печали скорби.
     Услышав столь трогательный и учтивый ответ, Дон Кихот приблизился к рыцарю, а за Дон Кихотом проследовал и Санчо.
     Сетовавший рыцарь схватил Дон Кихота за руку и сказал:
     - Садитесь, сеньор рыцарь, - чтобы догадаться, что вы рыцарь и принадлежите к ордену рыцарей странствующих, мне довольно было встретить вас в этом месте, где с вами делят досуг лишь уединение да вечерняя роса - обычный приют и естественное ложе странствующих рыцарей.
     На это ему Дон Кихот ответил так:
     - Я - рыцарь и как раз этого самого ордена, и хотя печали, бедствия и злоключения свили в душе моей прочное гнездо, однако ж от нее не отлетело сострадание к несчастьям чужим. Из песни вашей я сделал вывод, что ваши несчастья - любовного характера, то есть что они вызваны вашею любовною страстью к неблагодарной красавице, которой имя вы упоминали в жалобах ваших.
     Так, в мире и согласии, вели они между собой беседу, сидя на голой земле, и кто бы мог подумать, что не успеет заняться день, как они уже займутся друг дружкой на поле сражения!
     - Уж не влюблены ли, часом, и вы, сеньор рыцарь? - спросил Дон Кихота Рыцарь Леса.
     - К несчастью, да, - отвечал Дон Кихот, - впрочем, если выбор мы сделали достойный, то страдания, им причиняемые, нам надлежит почитать за особую милость, а никак не за напасть.
     - Ваша правда, - заметил Рыцарь Леса, - но только презрение наших повелительниц, от которого Мы теряем рассудок и здравый смысл, так велико, что скорее напоминает месть.
     - Моя госпожа никогда меня не презирала, - возразил Дон Кихот.
     - Разумеется, что нет, - подхватил находившийся поблизости Санчо, - моя госпожа кроткая, как овечка и мягкая, как масло.
     - Это ваш оруженосец! - спросил Рыцарь Леса.
     - Да, оруженосец, - отвечал Дон Кихот.
     - В первый раз вижу, чтобы оруженосец смел перебивать своего господина, - заметил Рыцарь Леса, - по крайней мере, мой оруженосец, - вон он стоит, - хоть и будет ростом со своего собственного отца, однако ж, когда говорю я, он как воды в рот наберет.
     - Ну, а я, коли на то пошло, - вмешался Санчо, - говорю и имею полное право говорить при таком... ладно уж, не стану трогать лихо.
     Тут оруженосец Рыцаря Леса взял Санчо за руку и сказал:
     - Отойдем-ка в сторонку и поговорим по душам, как оруженосец с оруженосцем, а наши господа пусть себе препираются и рассказывают друг другу о сердечных своих обстоятельствах, - ручаюсь головой, что они еще и дня прихватят, да и то, пожалуй, не кончат.
     - Пусть себе на здоровье, - согласился Санчо, - а я расскажу вашей милости, кто я таков, и вы увидите, что меня нельзя ставить на одну доску с другими болтливыми оруженосцами.
     Оба оруженосца удалились, и между ними началось собеседование столь же забавное, сколь важным было собеседование их сеньоров.
     1 Hис и Эвриал - герои "Энеиды" Вергилия: спутники Энея, связанные между собой теснейшей дружбой.
     2 Пилад и Орест (миф.) - Орест - сын греческого царя Агамемнона и Клитемнестры. После того как отец Ореста был убит и ему самому угрожала такая же участь, он бежал с помощью своей сестры Электры в Колхиду, где у него завязалась такая тесная и крепкая дружба с сыном колхидского царя Пиладом, что каждый из них готов был пожертвовать жизнью ради другого. Дружба Пилада и Ореста вошла в поговорку.

/ Полные произведения / Сервантес М. / Дон Кихот

Смотрите также по произведению "Дон Кихот":

• Сочинения
• Краткое содержание