• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Акимов И. / Баллада об ушедших на задание

Баллада об ушедших на задание [7/10]

Скачать полное произведение

    - Где ваша справка о непригодности?
     - С собой не ношу. Военная жандармерия проучила два месяца назад - порвали справку у меня на глазах. Патриотический пыл, видите ли. Получить копию было не легче, чем оригинал.
     - Следовательно, опять только слова, - констатировал Малахов. - Предположим все же, что вы рассказали правду. Скажите, граф, если не секрет: что вы собирались делать дальше, после того, как отомстите фон Хальдорфу?
     - Я бы уехал в Швейцарию. Разводил бы цветы, собирал марки. - Он улыбнулся приятному воспоминанию. - У меня прекрасная коллекция на вилле в Люцерне.
     - И так всю жизнь?
     - Надеюсь.
     Капитан Сад, который решил, что его участие в допросе не понадобится, и временами даже стал подремывать, сейчас вздрогнул, выпрямился и глядел на графа во все глаза. Капитан вырос на войне и ею был воспитан. И знал: жизнь здесь висит на тончайшей ниточке, тем более - жизнь разведчика. И он никогда не думал о будущем и делал это сознательно: ведь мечты - это сокровище, которому нет ни цены, ни меры; и как подумаешь, что может ведь так случиться, что на одну чашу весов ляжет выполнение задания, а на другую - твоя мечта... Нет! Он был уверен в себе. Он знал, что выберет первое - свой долг. Но он не хотел этой ненужной борьбы, не хотел, чтобы в нем хоть что-то могло дрогнуть во время выполнения задания; не хотел, пока идет война, чтобы у жизни появилась иная цена и смысл, кроме необходимости выполнить задание.
     И вот сейчас перед ним сидел человек, который среди крови и ненависти спокойно рассуждал о будущем и не сомневался в нем; и для него не существовало ничего, кроме этого будущего: "через неделю" и "всегда потом"... и ничего, кроме личной жизни, личной ненависти и личной судьбы...
     Капитан Сад вдруг понял, что вызывает в нем этот человек: жалость. И ни малейшего желания ему помочь.
     - А как же ваша родина? Ей предстоят нелегкие испытания, граф, - сказал Алексей Иннокентьевич.
     - Знаю. Поверьте, господа, мне было нелегко решиться на этот шаг: отойти в сторону от борьбы. Надеюсь, вы не считаете меня трусом... Но не много нужно ума, чтобы пройти последний путь с истерзанной отчизной! Это философия толпы, философия баранов, которые мчатся в облаке пыли, не разбирая дороги, - туда, куда их гонят. Куда больше мужества нужно тому, кто хочет остаться самим собой, кто хочет перелезть стену и вырваться из сумасшедшего дома. Мне надоел этот мир, отравленный политикой. Я хочу жить естественно, хочу жить честно. Я не желаю никого убивать или быть подручным на эшафоте. Я сделал выбор - и отошел в сторону. Я ничей, понимаете? Я ни с кем!..
     Граф развивал свою доктрину невмешательства горячо и долго, так что наконец и Алексей Иннокентьевич не выдержал.
     - Довольно, - сказал он. - Вы признали, что ваша первая легенда была ложна. Вторая разработана убедительней, однако опять - ни единого документального подтверждения. Неприятно говорить такие вещи, но мы вам по-прежнему не верим.
     Граф смотрел на него несколько мгновений, осмысливав ответ, потом понял, что это означает подтверждение прежнего приговора, и вскочил.
     - Я предлагаю вам разведшколу, со всеми ее потрохами, а взамен прошу одного - сутки свободного времени. Сутки!
     - Это невозможно.
     - Ах, так?.. Будьте вы прокляты!
     Граф с неожиданной для такого огромного тела ловкостью вдруг перекатился назад. Харитончук не ждал удара, полетел в кусты и опрокинулся. Но граф не прельстился его автоматом. Он схватил обломанную ветку бука, здоровенную, длиной метра в три, и, подняв ее над головой, как палицу, бросился на офицеров. Алексей Иннокентьевич весь напрягся и ждал, куда будет нацелен удар. Тогда увернуться, сделать ложный выпад и положить. А вот капитан Сад будто и не видел ничего. Он сидел все такой же прямой, обхватив руками одно колено, и только в глазах появилось насмешливое выражение.
     - Ну что ж ты не бьешь, граф? - спросил он у остановившегося немца.
     Граф поколебался еще несколько мгновений, потом отбросил ветку далеко в сторону, плюнул в сердцах под ноги и отвернулся, яростно затолкав кулачищи в карманы галифе.
     - Глупый ты парень, Райнер, - сказал капитан Сад, встал и подошел к немцу; его макушка была чуть выше плеча графа. - Ладно. Ты свободен.
     - Идите к черту! - сказал граф.
     - Скорее всего я там буду сегодня же. К сожалению. Я говорю "к сожалению", - пояснил капитан Сад, - потому что с удовольствием посмотрел бы, как долго тебе удастся играть в нейтралитет.
     - Если вы думаете, что теперь я лучшего мнения о вас...
     - Ладно, ладно... - Капитан Сад засмеялся. - Знаешь, Райнер, а я тоже собирал марки. Даже специально на почту устроился работать разносчиком, в вечернюю смену. У меня их было много, марок-то, почти тысяча.
     - У меня в Люцерне отведен для этого целый кабинет. И специалист нанят, чтобы следить за новинками и ездить по аукционам.
     - Лихо, - ответил капитан Сад, но из гордости не спросил, что такое аукцион.
     14
     Было восемь утра, когда Алексей Иннокентьевич решил, что дальше тянуть нечего - для военного времени час вполне приличный. Он был уже в форме пехотного обер-лейтенанта, Сережа Сошников наряжен унтером. Граф, как всегда, не скрывал своих чувств, - расхаживал по опушке вперед-назад, чертыхаясь, сбивая прутиком головки цветов.
     - Алексей Иннокентьевич, я не могу вам приказывать...
     - Вот и хорошо, Володя. Кто-то ведь должен идти? Мы обязаны знать их намерения. А эту роль лучше меня не сыграть никому. Уж вы мне поверьте.
     - На несколько минут в роли немецкого лейтенанта хватило бы и меня.
     - Простите, Володя, я не хочу вас обижать, но у вас сибирское произношение. - Малахов улыбнулся. - Кроме того, мы возьмем с собой графа. Когда немцы увидят его, они позабудут все на свете. А мы с Сережей повернемся - и восвояси...
     Их впустили в замок через железную калитку, и Малахову горло перехватил спазм, когда он увидел, сколько там солдат.
     - Мне нужна помощь, - сказал он дежурному офицеру. - У моего "опеля" полетел цилиндр. На этих русских дорогах, будь они прокляты, все буквально горит!
     - Это далеко?
     - Да нет же, и трех километров не наберется. Мы только переехали мост - знаете, где дорога сразу влево поворачивает, - и там стали.
     - Черт побери, - поморщился немец. Он держался с Малаховым свободно, поскольку тоже был в чине обер-лейтенанта. - Не знаю, что и сказать. Время уж больно неудачное. Все люди заняты.
     - Эвакуируетесь?
     - Вы же видите. Сразу после обеда и выступаем.
     - Неужели русские и на нашем участке пошли?
     - А вы сомневались?
     - Всегда надеешься, что беда постучит в ворота соседа.
     - Тоже верно, - примирительно согласился дежурный. Он все морщился и постукивал указательным пальцем по нижней губе. Видать, привычка была такая. - Что с вами делать, ума не приложу... Может, вы обождете часа два? Тогда станет посвободнее с людьми, и я определенно смогу вам помочь.
     - В десять утра я обязан быть в штабе корпуса, в Станиславе. Меня ждут с пакетом, - не отступал Малахов.
     - Ну хорошо, подождите здесь, пожалуйста, - сдался обер-лейтенант. - Только дальше не ходите. У нас, видите ли, спецтерритория.
     - Понимаю.
     - А я поищу, кто из механиков может вам помочь.
     - Одну минуту, господин обер-лейтенант, - выступил вперед граф и протянул свою визитную карточку.
     Обер-лейтенант мгновенно преобразился: весь подтянулся, заулыбался и даже щелкнул каблуками.
     - Покорный слуга, ваше сиятельство.
     - Я разыскиваю некоего полковника фон Хальдорфа, - сказал граф удивительно гнусавым голосом. Очевидно, он подчеркивал этим свое отношение к полковнику.
     - Это мой командир, ваше сиятельство.
     - Отлично! - еще сильнее загнусавил огромный граф и затопал от еле сдерживаемого бешенства ногами. - После механика не сочтите за труд, сударь, сходить к этому негодяю и передать, что я требую у него сатисфакции.
     Обер-лейтенанта словно сдуло.
     - Не переигрывайте, Райнер! - тихо сказал Алексей Иннокентьевич, оглядывая двор и службы и пытаясь придумать, каким образом можно раскусить этот орех. - Мы с вами в одной лодке и до берега далеко...
     - Простите, - сказал граф и упрямо боднул головой.
     Алексей Иннокентьевич оглянулся на Сережу Сошникова. Тот сидел возле ворот на скамейке и покуривал сигарету. Автомат на коленях, за спиной глухая стенка...
     Возвратился дежурный офицер.
     - Ваше сиятельство, господин фон Хальдорф готов принять вас. - Ироническая усмешка и пауза. - Но прежде он желает поговорить с вами, обер-лейтенант.
     Они прошли через двор по аккуратной, посыпанной песком дорожке. В углу двора стояли два тупорылых грузовика с брезентовыми фургонами, солдаты грузили в них стальные ящики. Чуть в стороне зеленел пятнистым камуфляжем бронированный вездеход.
     Графа оставили ждать в просторном холле на первом этаже, а Малахова обер-лейтенант повел по широкой мраморной лестнице вверх. На втором этаже они прошли по коридору. Возле предпоследней справа двери обер-лейтенант остановился, любезно показал рукой.
     - Прошу.
     Это было что-то вроде приемной.
     Из-за письменного стола поднялся массивный гауптштурмфюрер в черном, стриженный под машинку и с крестом в петлице. Он сдержанно кивнул Малахову и сказал:
     - Оружие прошу оставить здесь. У нас так принято.
     Принял автомат и парабеллум, положил их на край стола и прошел к двери, за которой, по расчету Алексея Иннокентьевича, должна была находиться угловая комната.
     Так и оказалось. Кабинет был просторный, светлый, окна на юг и восток. Прямо за южным ослепительно белело озеро, в одном из восточных, совсем как будто бы близко, виднелась часовня.
     Фон Хальдорф - высокий, седой, с лицом скандинавского склада - был в бриджах и прямых сапогах со шпорами. Мундир с рыцарским крестом и несколькими рядами орденских планок был брошен в кресло, а на полковнике в эту минуту была японская пижама, голубая, с золотыми рыбками. Эту пижаму упоминал в своем рассказе Ярина. Значит, "управляющий", который его принимал, был сам барон.
     На "хайль Гитлер!", выкрикнутое Малаховым, он только чуть кивнул и, как стоял в первый момент, так и остался на месте, заложив руки за спину и внимательно разглядывая Алексея Иннокентьевича.
     - Я слыхал о вашей аварии, - проговорил он наконец и усмехнулся. - Не терпится к своим?
     - Так точно, господин оберст.
     - Какой корпус?
     - Пятьдесят девятый армейский, господин оберст.
     - Угу... И что же вы везете?
     - Секретное предписание из штаба группы армий, господин оберст.
     - Следовательно, из Львова. Ничего себе кружок сделали!.. Зачем?
     - Виноват, господин оберст. Имел устное предписание побывать в Самборе на предмет проталкивания нашего эшелона с горючим. Кроме того, его сиятельство господин граф...
     - О графе потом. Давно служите?
     - Шестой год, господин оберст.
     - А все обер-лейтенант. Выходит, плохо служите? Кем, если не секрет, были до этого?
     - Имел небольшое дело в Швандорфе, господин оберст. Канцелярские машины.
     - А вот и неправда, по-моему, вы - товарищ Малахов, - старательно выговаривая русские слова, усмехнулся фон Хальдорф. - В моей карточке ошибок нет, а там написано следующее: Малахов Алексей Иннокентьевич, подполковник, сорок четыре года, член ВКП(б) с 1924 года, то есть ленинского призыва, по профессии историк. Даже кандидат наук. Ну? Продолжать?
     Малахов не шевелился. Бросаться на фашиста было бессмысленно: уж он-то наверняка принял все меры предосторожности. Значит - выдержка и спокойствие.
     - У вас отличная школа, - с удовлетворением кивнул фон Хальдорф. - И репутация прекрасная. Тем более мне непонятно, чем я обязан такому визиту? Или вы полагали, что ваше лицо мне незнакомо, хотя бы по фотографиям?
     - Вы могли меня и не увидеть, барон, и тогда все обошлось бы.
     - Тоже верно... Если быть откровенным, Малахов, - а я не вижу причины, почему сейчас уже не могу быть с вами откровенным, - я не ждал здесь вашего появления. Во всяком случае, так скоро. По-моему, мои люди хорошо имитировали поиск вашей второй группы... Мы их засекли во время первой же радиопередачи и не брали до тех пор, пока не поняли принципа их поиска. Придумать достоверный маршрут, продолжающий их поиск, было несложно. Подскажите, Малахов, где мы дали маху. Когда вы обнаружили подлог?
     - Все было чисто, - сказал Алексей Иннокентьевич. - Но они не могли не найти вас на маршруте, который я выбрал. А челночный поиск, барон, я воспринял сразу, как вашу шутку.
     - Высокий класс! - скривился в улыбке фон Хальдорф. - Высокий класс, Малахов. Тем более мне приятна эта победа.
     - Ну до победы, положим, еще далеко...
     Малахов лихорадочно думал, чем зацепить фашиста, чем его заинтриговать так, чтобы он решил, что это игра не кошки с мышкой, что продолжается равная партия.
     - Конечно же, у вас достаточно квалифицированная охрана, и вы уже знаете, что замок оцеплен.
     - Догадываюсь.
     - И что с минуты на минуту можно ждать налета авиации...
     - И десанта!.. - фон Хальдорф рассмеялся. - Если это все ваши козыри, Малахов, считайте, что вы проиграли.
     - Не все. - Алексей Иннокентьевич кивнул на шторы. - Попросите их оставить нас одних. И чтобы никто не подслушивал, это важно для вас лично. А чтобы не думать, что это провокация, возьмите свой пистолет, а я стану в тот угол.
     Фон Хальдорф кивнул, отдал приказание, двое телохранителей выбрались из-за штор и покинули кабинет. Фашист не пренебрег советом насчет пистолета, загнал в ствол патрон и наблюдал за Малаховым с нескрываемой иронией.
     - Сначала одно обязательное условие, барон.
     - Говорите.
     - Автоматчик, который пришел со мной, должен остаться живым.
     - Обещаю.
     - Мы успели передать ваши координаты и не сегодня-завтра сюда подойдут наши части.
     Фон Хальдорф на это только поднял брови. "Тоже неплохая выдержка. Посмотрим, надолго ли ее хватит", - подумал Алексей Иннокентьевич и продолжал:
     - Так вот, Вальтер Шелленберг сегодня же узнает, что из-за вашей оплошности раскрыта разведшкола.
     - Ложь!..
     - Сегодня согласно секретному предписанию сниматься в день начала русского наступления, - как видите, фон Хальдорф, я знаю о вас тоже немало, - вы попытаетесь вырваться из этой западни и, если это вам удастся, будете следовать в район Берлина. И, если удастся, вот там вам представится случай убедиться воочию, прав я или нет.
     - Как говорят русские, с вами не соскучишься, Малахов.
     - Кстати, вы напрасно доверяете своему заместителю, штурмбаннфюреру. Корнелиус не только шизофреник, но и пройдоха.
     - Ну не так уж я ему и доверяюсь, - пробурчал фон Хальдорф. - Откуда у вас такая информация, Малахов?
     - Хотите все сразу, барон? Не выйдет.
     - Угу... Ну что ж, значит, нам с вами еще есть о чем поговорить...
     - Может быть, я для этого разговора и шел сюда.
     - Только не перегибайте палку, Малахов, - фашист сделал неудачную попытку улыбнуться. - Я ведь тоже еще не полный идиот, чтобы верить любой глупости. Вы влипли больше меня. Я помню об этом. И вы не забывайте тоже. - Фон Хальдорф открыл дверь и хлопнул в ладоши. Появилась охрана. Фашист жестко чиркнул указательным пальцем: - Увести.
     Опять мимо глыбоподобного гауптштурмфюрера, через коридор, вниз по лестнице в холл. Здесь столпились эсэсовцы, много эсэсовцев - тащили откуда-то снизу ящики, все потные, багровые.
     Граф стоял прямо напротив. Руки в карманах, ноги широко расставлены; лакированные краги отсвечивали густой медовой желтизной. Его взгляд выражал безграничное презрение ко всему окружающему: к этим смешным хоромам, к эвакуационной суете, к аресту русского разведчика. Когда Алексея Иннокентьевича проводили мимо, граф даже не поглядел в его сторону.
     Через двустворчатую дверь, из которой выносили ящики, они протиснулись в просторный тамбур. Здесь уже не было окон. Голые стены, оклеенные вощеными обоями с каким-то тусклым геометрическим рисунком; столик дежурного, над ним сепия - репродукция фото - фюрер окапывает дерево; рядом круглый дверной проем, оправленный в стальное кольцо; сверкающий никелем стальной диск двери с рукоятками управления, смотровыми глазками и пулеметными бойницами открыт вовнутрь. Дальше небольшая площадка (голый железобетон) и пологая лестница вниз.
     Вот и нехитрая разгадка. Само гнездо - в бункере, и можно только предполагать, как оно велико. А замок лишь для маскировки.
     Три десятка металлических ступеней. Снова тамбур со стальной круглой дверью. За ним длинный коридор в обе стороны. Ярко светятся плоские плафоны.
     Несколько шагов налево - и опять лестница вниз. На этот раз короче, хотя двери и здесь все той же внушительной конструкции. И возле обеих сидят дежурные с автоматами.
     Но Алексея Иннокентьевича повели еще ниже. Третья галерея оказалась совсем небольшой: две двери слева, две справа; на каждой запоры и смотровые оконца с задвижками. Камеры.
     Надзиратель сидел в тупике на прямом неудобном стуле; он был без сапог, в грубых шерстяных носках почти до коленей и в тапках. Он только что кончил говорить по телефону, даже трубку не положил.
     - Тони, я ни черта не понимаю! - раздраженно сказал он. - Для этого типа нужно освободить отдельную камеру?
     - Это не я придумал, Крысеныш, - ответил ефрейтор.
     - Но ведь все равно вывозить их будем в одном курятнике!
     - С твоей головой, Крысеныш, я б уж командовал дивизией! - весело хрюкнул ефрейтор. - Или городской тюрьмой.
     Алексею Иннокентьевичу велели стать лицом к стене. Он услышал, как открыли двери двух камер. "Шнель! Шнель!" Зашелестели непривычно легкие неподкованные шаги нескольких пар ног. Лязгнул запор. Алексея Иннокентьевича провели в освободившуюся камеру.
     Яркая лампочка. По бокам трехэтажные нары. Яркие желтые и зеленые поперечные полосы матрацев. Проход узкий, в длину шагов пять, не больше. На торцовой стене, ближе к полу, свежая штукатурка, даже закрасить не успели. Пахнет известью, а так воздух хорош, хоть здесь и сидели несколько человек сразу. Очевидно, принудительная вентиляция, понял Алексей Иннокентьевич и без труда нашел под потолком забранное прутьями отверстие.
     Он расстегнул мундир и лег на спину. Дело плохо, подумал он. Прямо скажем - не повезло. Уйти живыми им не удастся. Выходит, надо самим напасть на немцев. Поймет ли капитан Сад, что у них остался единственный выход напасть на замок? Немцев здесь много. Слишком много. Володе с ними не справиться. Замок неприступен, а поджидать их в пути, устроить засаду... Ну сколько они успеют убить? Ну двадцать фашистов, ну двадцать пять от силы, а потом придется спасаться самим... Это ничего, что я здесь, - заключил Алексей Иннокентьевич. - Барон заинтригован и напуган. И он будет меня таскать за собой до тех пор, пока не дознается об источниках.
     Спать он давно приучил себя в любой обстановке, и сейчас тоже заснул почти сразу. Разбудил его караульный - принес миску похлебки, большой ломоть хлеба и кружку кофе. Похлебка оказалась ничего, и хлеб хороший, а вот кофе был дрянной - коричневая бурда. Все же Алексей Иннокентьевич и его выпил и опять лег спать, а когда снова проснулся, в камере было темно и что-то лилось. Он сел и спустил с нар ноги, и они окунулись в воду почти до коленей, а вода все прибывала.
     15
     - Идем, тебя твой обер-лейтенант зовет, - сказал Сошникову низенький крепыш оберштурмфюрер, чем-то напоминающий издали Володьку Харитончука; только у того физиономия была - само добродушие, а эсэсовец глядел сквозь тонкие "золотые" очки, будто иглой колол.
     Сошников усмехнулся. Обычная история: в который раз его костлявая фигура ввела противника в заблуждение; почему-то худоба у всех ассоциировалась с отсутствием силы. Вот и теперь оберштурмфюрер так повелительно взял Сергея за предплечье, так цепко взял, что бери этого дурака на любой прием - можно шею ему свернуть, можно шарахнуть об стену или, уж самое безобидное, сломать эту руку, - а он и опомниться не успеет и не поймет, как это произошло.
     Сошников осторожно левой рукой убрал руку эсэсовца, закинул на плечо ремень автомата - пусть висит под мышкой, самое удобное положение, чтобы вдруг открыть огонь, - и сказал:
     - Пошли.
     Он понимал по-немецки почти все и даже кое-что говорил, но ему было далеко до Рэма, а главное - произношение хромало. Поэтому Сошников предпочитал говорить коротко или вовсе отмалчиваться.
     Пока все шло нормально.
     Успокаивало и то, что Алексей Иннокентьевич, которого несколько секунд было отлично видно в большом угловом окне второго этажа, держался уверенно и даже улыбнулся собеседнику, очевидно, самому фон Хальдорфу.
     "Если б они хотели со мной расправиться, они бы пристрелили меня издали, - рассуждал Сошников, поднимаясь на крыльцо. - Или попытались бы обезоружить. Но не тянули бы меня со всем арсеналом в дом. Ни к чему им это..."
     Уже шагнув за порог, первое, что он увидел, были глаза графа, и в них Сошников мгновенно прочел такое, что понял: сорвалось... А в следующую долю секунды он увидел, как на его тень, вырезанную черным на солнечном квадрате у ног, падает поперек шеи черная тень.
     И упал почти одновременно с ударом, как подрубленный.
     - Вот дохлятина, черт побери! - выругался оберштурмфюрер. - В чем душа держится, а ведь тоже - в разведку лезет! Только руки о них пачкать...
     Сошников лежал вялым комком и слушал. Вот сорвали автомат. Вынули гранаты. Пошарили - нашли пистолет. Еще ищут... Сколько их здесь было? - двое на верхней площадке, по-моему, безоружные, жаль, точно заметить не успел; один спускался по лестничной площадке с ящиком - точно без оружия; справа дежурный, этот при "шмайссере", конечно; и еще один или двое здесь же болтались; ничего о них вспомнить не могу... Ладно. Оберштурмфюрер в одиночку действовать не рискнул бы. Предположим, его страхуют еще двое, которых я заметить не успел. У эсэсовца только пистолет в кобуре. Но по шее мне двинули прикладом "шмайссера". Очевидно, и у другого то же... Итак: эти двое, обер с моим автоматом и дежурный. Остальные не в счет. Но и эти четыре автомата... Плохо дело.
     Ножа они все-таки не нашли. В левом голенище. Хороший широкий нож. Уже что-то для начала.
     Надо заметить, у кого мой автомат. Он на боевом взводя, в стволе патрон - шпарь сразу. Это выигранные полсекунды, может быть, даже целая секунда...
     Вот он, милый, в левой руке у обера...
     Сошникова уже волокли к входу в бункер. Оберштурмфюрер за левую руку, другой эсэсовец - за правую.
     - Обождите, гады. Один момент... Очухаюсь - сам пойду.
     Эсэсовцы отпустили руки. Сошников сел на полу. Потряс головой, фыркнул пару раз, потер шею, ноги...
     - Ты погляди на эту русскую свинью! - сказал с иронией в голосе оберштурмфюрер. - Он хочет...
     Фашист не договорил. Нож вошел в его сердце, а тело, с необыкновенной для такого веса легкостью, поворачиваясь в воздухе, рухнуло на стоявшего с другой стороны эсэсовца, и уже вдвоем они откатились под стену.
     Так и есть - страховали двое.
     Вот он, второй, мордастый, отъевшийся боров. Не умеешь даже со спины толково бить - получи от меня спереди.
     Три пули, как три пуговицы, прошили вертикальной строчкой его рубаху точно посередине. Эсэсовец еще стоял и глядел на Сошникова, ничего не понимая, но он уже был не в счет.
     Дежурный присел на тумбу письменного стола, но его "шмайссер", вон он, до него еще дотянуться надо.
     Сошников не целясь послал две пули под стену, где из-под обера выползал еще один его противник со "шмайссером", резко присел - и нападавший сзади эсэсовец провалился с неожиданным грохотом: он хотел ударить железным ящиком.
     Сзади стрелять не будут, не должны! Иначе конец, иначе все это без смысла...
     Сошников рванулся вперед и письменным столом двинул дежурного об стену. Тот сомлел. Или сделал вид, что сомлел. "А, собака, живи: пули мне сейчас дороже твоей жизни".
     Он выскочил наружу и стал рядом с дверью.
     Тишина. Все спокойно во дворе. Только возившиеся возле автофургонов эсэсовцы остановились на минуту, смотрят сюда, на него, на Сергея Сошникова.
     - Что там у вас? Кто-то стрелял?
     Сергей небрежно махнул рукой и отвернулся.
     Двенадцать шагов до бронетранспортера. Спокойно подойти, завести... До ворот метров тридцать - успею набрать неплохую скорость. С ходу шарахнуть в ворота - глядишь и вырвусь. А если нет - калитка рядом; а там под стеночкой, под стеночкой...
     А как же Алексей Иннокентьевич?..
     Из двери выскочил дежурный. Так ты еще жив? - удар в шею, второй - в переносицу.
     Следующий от удара сапогом в живот пролетел через весь холл к подножью лестницы.
     Сошников остановился в дверях и с бедра расстрелял остальных - веером. Чуть Райнера не срезал, когда тот шагнул навстречу.
     Огромными прыжками вверх по лестнице. Там уже двое. И еще один в стороне, над перилами изогнулся, тянется вперед, хлещет пулями, мазила. Получай! Получай! Получай!
     - Солдат! Эй, парень!.. - кричал ему вслед Райнер.
     - Отвяжись, ты, - пробормотал Сошников, вспоминая: "Алексей Иннокентьевич, кажется, был в левом крыле? Да, в левом..."
     Оттуда бегут двое, два непомерно больших черных силуэта на фоне торцового окна. И справа бегут еще несколько. Не уйти...
     Никто не стреляет.
     Своих боятся побить.
     Сошников с опущенным автоматом медленно двинулся им навстречу, и только когда они оказались совсем рядом, вдруг вскинул автомат и срезал их очередью. Потом он стал отступать вдоль стены, пятился, пробуя плечом, где дверь, стреляя в тех, что сначала догоняли его, а теперь стреляли лежа, так что весь коридор казался расцвеченным вспышками выстрелов и строчками трассирующих пуль. Он выпустил в них четыре пули, а потом автомат щелкнул впустую, но Сергей его не бросил, он все отступал вдоль стены, распластавшись по ней, пока не нащупал дверь и не провалился в нее.
     Здесь было светло. Очень светло. И хотя все качалось и глаза начинал застилать багровый туман. Сошников понял, что это еще не та комната. Та была еще левее, вот и дверь в нее, а эта только приемная, конечно, это только приемная...
     Из-за стола, став на колено и положив на согнутую в локте руку "парабеллум", быстро-быстро стрелял большеголовый, стриженный под машинку эсэсовец. Он слишком боялся и слишком быстро стрелял...
     "Сколько раз он выстрелил?.. Сколько раз... Не помню. Плохо дело, если уже выстрелы в меня из "парабеллума" не считаю..."
     А слева на столе лежал автомат.
     Сошников добрел до него и в голову эсэсовца врубил очередь, потом повернулся к двери и выпустил в нее - открытую створку и в закрытую тоже - не меньше десяти пуль. "Щедро?.. Для вас мне ничего не жалко, господа..."
     Держась за стену, почти ползя по стене, он добрался до двери в кабинет фон Хальдорфа. Вошел...
     Алексея Иннокентьевича здесь не было...
     Здесь не было никого...
     Прямо было большое, открытое настежь окно, а сбоку в нем сверкало озеро, а там вдали, так близко, совсем рядом, была часовня... ребята... капитан Сад...
     У него еще хватило сил подойти ближе и ощутить солнечное тепло на лице и груди... "Ребята..." Он улыбался и не слышал уже, как сзади стучат отбойные молотки, не видел, как материя на его груди разрывается фонтанчиками и превращается вся в темное рваное месиво... Он еще не знал, что уже умер.
     16
     Графа увидели сразу, едва он вылетел из калитки замка. Он тут же вскочил на ноги, размахивал кулаками и, наверное, что-то кричал, а потом поплелся по дороге, перекинув кожаную куртку через плечо, а потом вдруг бросился бежать и бежал очень быстро до самого леса, и, когда он остановился перед капитаном, дыхание у него было очень недурное - видать, в свое время получил хороший тренинг, да и нервная вспышка играла не последнюю роль: он не чувствовал ни расстояния, ни зарождавшегося зноя. Только вблизи стало видно, что рубаха на нем разорвана, на голове кровь и поперек левой щеки от глаза под ухо - продолговатый черный рубец, надо понимать, от удара прикладом. Капитан Сад все понял...
     - Я нашел этого негодяя! - проревел Райнер. - Я видел его вот так же близко, как вас. Идемте. Я придумаю для него такую кару!..
     - А как же дуэль?
     - Они били меня палками!.. - Райнер швырнул на землю куртку и стал топтать ее своими желтыми ботинками на каучуковой подошве.
     "Просто удивительно, - подумал капитан Сад, - что с него не сняли такие роскошные ботинки. Куда они там смотрели? А ведь они наверняка следят за ним, поэтому у нас один выход".
     Почему Райнер здесь, догадаться было нетрудно. Фон Хальдорф отпустил его на заведомую смерть. Граф вернулся один - кто ему поверит, что он не предал разведчиков? Фон Хальдорф хотел разделаться с противником чужими руками. Может быть, с кем другим этот фокус и получился бы, даже наверняка получился бы именно так, как хотел фон Хальдорф. Но для капитана уловка была слишком очевидной.
     Граф вдруг подскочил к капитану.
     - Вы пойдете со мной?
     - Нет.
     - Но там остались ваши люди. Обер-лейтенант, он еще жив. Его пытают, наверное. Ведь это СС! Вы знаете, что такое СС?
     - Да. Но мы туда не пойдем.
     - Пойдете!
     - Нет.
     Райнер ухватил капитана за ворот. Тот резко повернул голову, приказал:
     - Не стрелять! И вообще пусть этот дурак, этот идейный пацифист проваливает.
     Граф понял, подобрал куртку, повернулся и пошел через поляну в сторону моста.
     - Их много в замке? - крикнул вслед капитан Сад.
     - Я не шпион, - через плечо ответил Райнер.
     - Пусть фрица пропустят, - сказал капитан Сад.
     "Ладно, - подумал он, - сами разберемся. Если б немцев там было человек десять, с этими тремя им не управиться. Один граф чего стоит, да и Сережу голыми руками не возьмешь. Значит, не меньше взвода одной охраны. И они уже знают о нашем существовании. Ждут нового визита. Ждут сюрпризов. Попробуй подступись к ним теперь..."
     Ему пришлось прервать эти несложные размышления, потому что граф возвратился.
     - Капитан, - сказал он, стараясь быть сдержанным, - у меня к вам будет просьба, которая вас не затруднит. Дайте мне автомат.
     - Нет.
     - Уверяю вас: вам не придется жалеть об этом.
     - Нет.
     - Молю вас!.. Я видел замученных пленных. Это надо видеть...
     - Я забочусь о твоей душе, Райнер. Тебе придется делать все самому, Райнер. Уж такая это работа.
     Райнер ушел совсем, а капитан остался сидеть на опушке леса под дикой грушей. Тень она давала ерундовую, рябую, как россыпь серых пятаков, зато взобраться на нее не стоило труда, и, хоть обзор увеличивался ненамного, даже этой малости было довольно, чтобы видеть все озеро, и луг до замка, и луг позади него, незаметно, возле самой кромки дальнего леса переходивший в узкую болотистую низину. Впрочем, на грушу он позволил себе взобраться только однажды: он не любил начальников - суетливых хлопотунов, и, поскольку в своих бойцах предполагал сходную точку зрения, старался всегда держаться солидно. Одно дело - произвести рекогносцировку лично, и совсем другое - поминутно карабкаться на наблюдательный пункт или вообще не слезать с него часами, выдавая свою неуверенность и нетерпение. Нет, у командира другая забота - он должен думать.

/ Полные произведения / Акимов И. / Баллада об ушедших на задание