• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Плотничья артель

Плотничья артель [4/4]

Скачать полное произведение

    К величайшему неудовольствию Давыда, я не допустил его произвести эффект, проезжая по улице села, а велел ехать задами и пошел сам пешком. У церковных ворот пересек мне дорогу маленький семинаристик, в длиннополом нанковом зеленом сюртучке.
     - Здравствуйте, папенька крестный, - проговорил он.
     Когда я его крестил, - совершенно не помню.
     - Здравствуй, милый! Ты чей?
     - Отца дьякона, папенька крестный, - отвечал он.
     - А! Отца дьякона! Это хорошо... Что, обедня идет или нет?
     - Начинается, папенька крестный, - отвечает он и, как человек привычный, пошел впереди, расталкивая для меня народ.
     В церкви, у левого клироса, стоят две барышни, небогатые прихожанки. Я убежден, что до моего появления они молились усердно, но как увидали меня, так и начали модничать. Мне всегда несколько грустно видеть их у прихода. Зачем они не ходят в просто причесанных волосах, а как-нибудь всегда их взобьют? Зачем они носят эти собственного рукоделья шляпы из полинялой шелковой материи с полинялыми лентами? Зачем так безбожно крахмалят свои кисейные платья и, наконец, зачем, по преимуществу старшая, произносят все в нос? Я подозреваю, что, говоря таким образом, она воображает, что говорит по-французски.
     После обедни я хотел было пройтись по ярмарке, но меня остановила проживающая в селе немолодая тоже девица из духовного звания, по имени Арина Семеновна, девица большая краснобайка и очень неглупая.
     - Позвольте, батюшка Алексей Феофилактыч, - начала она, - просить вас осчастливить меня вашим посещением. Я еще пользовалась милостями вашего папеньки, маменьки; по доброте своей и великодушию, они никогда не брезговали посещать мою сиротскую хижину. Слух тоже, батюшка, и про вас идет, что вы в папеньку - негордые.
     - С большим удовольствием, сударыня; но меня звал отец Николай; чтоб мне туда не опоздать, - сказал я.
     - Отец Николай, батюшка, долго еще изволят пробыть в церкви, так как теперича простой народ молебны будет служить, а вы по крайности тем временем чайку или кофейку у меня откушаете. Богато-небогато, сударь, живу, а все на прием таких дорогих гостей имею.
     - Очень хорошо, сударыня, извольте.
     - Не знаю, как и благодарить за ваши милости, - сказала мне с поклоном Арина Семеновна и отнеслась к идущим за мной двум барышням: - Нимфодора Михайловна, Минодора Михайловна, позвольте и вас просить к себе на чашку чаю: я у вас частая гостья, гощу-гощу и стыда не знаю, а вас в своем доме давно не имела счастия видеть.
     - О нет, вы этого не можете сказать: мы у вас тоже частые гости! - произнесла совершенно в нос старшая сестра, Нимфодора.
     - Кабы еще чаще, еще бы я была больше осчастливлена, - сказала Арина Семеновна.
     Все мы таким образом пошли к ней. Я видел, что барышням очень хочется заговорить со мной, но я, признаюсь, побаивался этого.
     - Как здоровье вашей супруги? - сказала наконец младшая, Минодора, говорившая меньше в нос, но зато, судя по выражению лица, должно быть, более желчная, чем старшая.
     Впрочем, обе они, как уже немолодые девицы, были немного злы и на меня, как я слышал, питали большую претензию за то, что я не знакомился с ними. Предчувствуя, что вопрос этот был сделан с ядовитой целью, я поспешил отвечать:
     - Слава богу, здорова, и мы с ней все сбираемся к вам.
     Что-то вроде улыбки пробежало по губам обеих барышень.
     - И скоро исполните ваше обещание? - сказала старшая, Нимфодора, еще более в нос.
     - На той неделе непременно, непременно, - опять поспешил я отвечать.
     - Очень приятно, конечно, будет нам видеть вас у себя, хоть, может быть, вам будет у нас и скучно, - ядовито заметила младшая, Минодора; но потом, как бы желая смягчить это замечание, прибавила: - Мы хоть не имели еще удовольствия видеть вашу супругу, но уж очень много слышали о них лестного.
     - А я, матушка, счастливее вас: имела честь видеть супругу Алексея Феофилактыча и вот при них скажу, не показалась она мне: старая, беззубая, нехорошая...
     - О нет, вы шутите! - произнесла старшая, Нимфодора, в нос.
     Арина Семеновна лукаво засмеялась.
     - Неужели, матушка, вправду говорю? - отвечала она. - Красавица, писаной красоты дама. Вот вы, барышни, больно у нас хорошие, а она, пожалуй, лучше вас.
     В такого рода разговорах мы шли, и я заметил, что если младшая, Минодора, язвила смертных больше словом, то старшая уничтожала их презрительным и гордым видом, особенно кланявшихся нам мужиков и баб.
     Когда мы пришли к Арине Семеновне, она, конечно, захлопотала о приготовлении угощения нам. У нее, впрочем, были уж в гостях две попадьи и дьяконица, которые нам церемонно поклонились. Барышни, чтоб не уронить своего достоинства, сели на диван, а я, признаться, чтоб избегнуть разговора с ними, нарочно поместился у окна: но вдруг, к ужасу моему, старшая, Нимфодора, встала и села около меня.
     - Что вы теперь сочиняете? - сказала она с улыбкою и слегка наклоняя голову.
     Вопрос этот обыкновенно и при других обстоятельствах и от других людей всегда меня конфузит.
     - Нет, я теперь ничего не сочиняю, - отвечал я, потупившись.
     - В деревенском уединении, я думаю, так приятно сочинять, - продолжала пытать меня Нимфодора, устремив прямо мне в лицо пристальный взгляд.
     - Да; но я занимаюсь больше хозяйством, - отвечал я, чтоб что-нибудь сказать ей.
     - О, так вы и хозяин хороший! Как приятно это слышать! - воскликнула Нимфодора.
     Почему это ей приятно слышать - не понимаю.
     - Я недавно читала, не помню чье, сочиненье, "Вечный Жид"{336} называется: как прелестно и бесподобно написано! - продолжала моя мучительница.
     "Что ж это такое?" - думал я, не зная, что с собой делать и куда глядеть.
     - Нынче, так это грустно, - снова продолжала Нимфодора, не спуская с меня пристального взгляда, - мы не имеем где книг доставать. Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч{336}, с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги. Тут я у них читала и ваше сочинение, "Тюфяк" называется - как смешно написано.
     Я начинал приходить в совершенное ожесточение. Чтоб спасти себя хоть как-нибудь от дальнейших разговоров с Нимфодорой, я высунул голову в окно и стал будто бы с большим вниманием глядеть на толпящийся тут и там народ. Из толпы, окружающей кабак, вышел Пузич с Козыревым; оба они успели, видно, порядочно выпить. Я еще прежде слышал, что Пузич подрядился у Фомкиной госпожи строить новый флигель, и у них, вероятно, были поэтому слитки{337}. Пузич, увидев меня, остановился и поклонился, а Козырев, нахмуренный и мрачный, немного пошатываясь и засунув руки в карманы плисовых шаровар, прошел было сначала мимо, но потом тоже остановился и, продолжая смотреть на все исподлобья, стал поджидать товарища.
     - Ваше высокоблагородие, позвольте с вами компанию иметь, - проговорил Пузич пьяным голосом.
     - Нет, братец, в другое уж время, - сказал я, показывая ему рукой, чтоб он отправлялся, куда шел.
     - Барин!.. Писемский!.. Господин! Позвольте с вами компанию иметь! - прокричал Пузич на всю уж улицу, так что Арина Семеновна, как хозяйка, обеспокоилась этим и подошла к окну.
     - Нехорошо, нехорошо, Пузич, - сказала она, - мужик вы хороший, богатый, а беспокоите господ. Ступайте, ступайте!
     - Арина Семеновна, позвольте компанию иметь! - воскликнул опять Пузич. - Ежели теперича барину, господину Писемскому, деньги теперича нужны - сейчас! Позови только Пузича: "Пузич, дай мне, братец, денег, тысячу целковых" - значит, сейчас, ваше высокопривосходительство. Что мне деньги! Денег у меня много. Мне барин, господин Писемский, его привосходительство, значит, отдал теперича все деньги сполна, и я благодарю, должон благодарить. Теперича господин Писемский мне скажет: "Подай мне, Пузич, деньги назад!" - "Изволь, бери..." Позвольте, ваше привосходительство, компанию мне с вами иметь?..
     В это время вышел из-за угла Матюшка, что-то с несвойственным ему печальным лицом, и робко подошел к Пузичу.
     - Дядюшка, дай два рублика-та, - пробормотал он.
     Физиономия Пузича в минуту изменилась: из глупо подлой она сделалась строгой.
     - Какие твои два рубли? - сказал он, обернувшись к Матюшке лицом и уставив руки в бока.
     - Мамонька наказывала серп купить, жать нечем, - проговорил тот.
     - Какие твои деньги у меня? За какие услуги? Говори! Ежели теперича ты пришел у меня денег просить, как ты смеешь передо мной и господином в шапке стоять? Тебе было сказано, на носу зарублено, чтоб ты не смел перед господами в шапке стоять, - проговорил Пузич и сшиб с Матюшки шапку.
     Тот только посмотрел на него.
     - Что дерешься? И на тебе шапка не притаченная, - проговорил он, поднимая шапку.
     - Молчать! Поговори еще у меня! - продолжал Пузич. - Когда, значит, подрядчик с тобой разговаривает, какой разговор ты можешь иметь!
     - Пузич, идемте, - проговорил октавой Козырев, которому уж, видно, наскучило ждать.
     - Идем, идем, Флегонт Матвеич, - отвечал Пузич, - дураков, значит, надо учить, ваше привосходительство, коли они неумны, - отнесся он ко мне и, очень довольный, что удалось ему перед всем народом покуражиться над Матюшкой, пошел с Козыревым опять, кажется, в кабак.
     Бедняга Матюшка издали последовал за ним.
     - Что? Тебя не рассчитывает подрядчик? - спросил я его.
     - То-то-тка, все вот жилит да дерется еще, - отвечал он, уходя.
     Не прошло четверти часа после этой сцены, мы сидели еще с барышнями у Арины Семеновны в ожидании отца Николая, который присылал из церкви с покорнейшею просьбою подождать его, приказывая, что, как он освободится, так сам зайдет просить достопочтенных гостей. Чтоб отклонить для Нимфодоры всякую возможность вступить со мною в разговор о литературе, я продолжал упорно смотреть в окно. "Однако отец Николай что-то долго нейдет, думал я, неужели он все еще молебны служит?" Около церкви никого уж не видать, а между тем в противоположной стороне, к кабаку, масса народа делается все гуще и гуще. Наконец, я увидел ясно, что туда идут и бегут.
     - Кажется, пожар! - сказал я, вставая.
     - Ах, боже мой! - воскликнула Нимфодора и даже Минодора с довольно, по-видимому, твердыми нервами.
     В это время вошел отец Николай, бледный и запыхавшийся.
     - Батюшка! Что такое случилось? Откуда вы? - спросил я.
     - Что, сударь! Случилось несчастье: убийство в кабаке! Сейчас ходил напутствовать дарами, да уж поздно - злодеи этакие!
     - Скажите! - произнесли опять Нимфодора и Минодора в один голос.
     - Кто такие? Кто кого убил? - спросил я.
     - Плотники... стали пьяные в кабаке с хозяином разделываться... слово за слово, да и драка... один молодец и уходил подрядчика насмерть, - отвечал отец Николай, садясь и утирая катившийся с лица его крупными каплями пот.
     - Не Пузича ли это? - сказал я.
     - Его, его, Пузича, коли знаете. Плутоватый был мужичонко.
     - Кто ж его убил? Он сейчас здесь был.
     - Да я уж и не знаю. Петром, кажется, зовут парня, высокий этакой, худой.
     - Батюшка! Нельзя ли еще как-нибудь помочь убитому? - воскликнул я.
     - Вряд ли! - отвечал отец Николай, сомнительно покачивая головой.
     Но я, схватив попавшийся мне на глаза перочинный ножик, чтоб пустить Пузичу кровь, пошел как мог проворно к кабаку. Место происшествия, как водится, окружала густая толпа; я едва мог пробраться к небольшой площадке перед кабаком, на которой, посредине, лежал вверх лицом убитый Пузич, с почерневшим, как утопленник, лицом, с следами пены и крови на губах. У поддевки его правый рукав был оторван, рубаха вся изорвана в клочки; правая рука иссечена цирюльником, но кровь уж не пошла. В стороне стоял весь избитый Матюшка и плакал, утирая слезы кулаком связанных рук. Сидевшему на лавочке Петру, тоже с обезображенным лицом и в изорванном кафтане, сотский вязал ноги.
     - Злодей, что ты наделал? - сказал я ему.
     Он взмахнул на меня глазами, потом посмотрел на церковь.
     - Давно уж, видно, мне дорога туда сказана! - проговорил он и прибавил сотскому: - Что больно крепко вяжешь? Не убегу.
     В толпе между тем несколько баб ревело, или, лучше сказать, голосило:
     - Батюшка, кормилец мой! - завывала одна.
     - Что ты надсажаешься? Али родня? - говорил ей мужской голос.
     - Ну, батюшка, как не надсажаться! Все человеческая душа, словно пробка выскочила! - отвечала женщина.
     - Пускай поревет; у баб слезы не купленные, - заметил другой мужской голос.
     - О, о, о, ой! - стонала еще другая баба. - Куда теперь его головушка поспела?
     - Удивительная вещь, удивительная вещь! - толковал клинобородый мужик с умным лицом и, должно быть, из торговцев.
     - Как у них это случилось? - отнесся я к нему.
     - Пьяные, сударь, - отвечал он, - Пузич с утра с Фомкой пьет; пьяные-с! Поначалу они принялись вдвоем в кабаке этого толсторожего пария бить; не знаю, про што его и связали: он ничем не причинен!.. Цаловальник видит, что дело плохо: бьют человека не на живот, а насмерть, караул закричал. Мы в кабак-то и вбежали, и Петруха-то вошел. "За что, говорит, парня бьете?" - и стал отымать, вырвал у них его, да и на улицу: они за ним, да и на него. Пузич за волосы его сгреб, а Фомка под ногу подшибает, и Петруха - на моих глазах это было - раза два их отпихивал, так Фомка и поотстал, а Пузич все лезет: сила-то не берет, так кусаться стал, впился в плечо зубами, да и замер. Мы было с сотским начали разнимать их - где тут! За ноги хотели было их растащить, так Пузич как съездил меня сапогом по голове, так шабаш - на-ли шабалка затрещала. Сотский стал уж кричать: "Воды! Водой разливайте!" Я было побежал зачерпнуть - прихожу: все уж порешено. Петруха, говорят, оборанивался, оборанивался, и как ухватит его запоперек, на аршин приподнял, да и хрясь о землю - только проохнул. А Козырев испугался, вскочил на своего живодерного коня и лупмя почал его лупить плетью, чтоб ускакать. Ребята тут смеются ему: "Возьми, говорят, кол; ишь плетью-то не пробирает, бока больно толсты!" Такой дурак: угнал - словно не найдут.
     Я вышел из толпы; мне попался старик Сергеич, проворно шедший туда своей заплетающейся походкой.
     - Дедушка! Слышал ли, что ваш Петр начудил? - сказал я ему.
     - Ой, государь милостивый! Слышал, слышал! За то его, батюшка, бог наказал, что родителя мало почитал. Тогда бы стерпел - теперь бы слюбилось, - отвечал старик и прошел.
     Потом меня нагнали барышни, перебиравшиеся от Арины Семеновны к отцу Николаю. По просьбе их я рассказал им все подробности.
     - Гм!.. - глубокомысленно произнесла младшая, Минодора.
     - Что за народ эти мужики! - сказала в нос старшая, Нимфодора.

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Плотничья артель