• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Погодин Р.П. / Трень-Брень

Трень-Брень [3/4]

Скачать полное произведение

    - Но ведь они тоже рыжие.
    Аркашка задумался.
    - Ха, - сказал он. - Осенью все листья рыжие. Все, понимаешь? Если бы
    все люди были рыжими, никто бы на тебя и внимания не обратил. Стань как
    все и живи себе преспокойно. Слушай, давай мы все-таки тебя перекрасим.
    - Чтобы перекраситься, в парикмахерскую идти нужно.
    - В парикмахерской не перекрасят. Ты еще несовершеннолетняя. Тебе
    сколько?
    - Двенадцать.
    - Прогонят.
    - А как же тогда?
    Аркашка подумал. Когда он думал, то втягивал голову в плечи. И чем
    крепче думал, тем глубже втягивал голову, словно старался плечами
    заслонить свои горемычные уши.
    - У нас в квартире одна тетка живет, Зоя Борисовна. У нее всяких
    красок навалом. Я у нее стяну что-нибудь подходящее. Тебе какой цвет?
    - Лучше бы черный, - сказала Ольга.
    Аркашка помчался домой.
    Ольга взяла книжку из Аркашкиного тайника, развернула. Стала читать:
    "Велик ваш грех перед господом нашим. Мерзкие отродья дьявола бродят
    по нашей планете, оскверняя образ божий, по которому он создал нас с вами.
    Я, ребята, имею в виду рыжих. Разве этот богомерзкий цвет волос был у
    наших прародителей, некогда изгнанных из рая? Нет, и тысячу раз нет! Рыжий
    цвет пошел от дьяволицы Лилит..."
    Ольга застонала, рванула себя за волосы.
    - За что? - сказала она. Сгребла книжки в охапку и запихала их
    обратно в тайник, словно в печку. И привалила камнем.
    Прибежал Аркашка с красивой черно-белой коробкой в руках.
    - Будешь как Кармен. Вот. "Суппергаммалонель" черный, - прочитал он
    надпись на коробке. - Подкраска для волос. Дает черный глубокий цвет с
    блеском. Нетоксична. Укрепляет корни волос. Придает волосам пышность.
    Одновременно является средством от облысения. Особо рекомендуется при
    раннем поседении. Подкраска легко смывается".
    Ольга взяла коробку.
    - "Нашей фирмой выпускается "Суппергаммалонель" всех цветов и всех
    существующих в природе оттенков. Тем самым фирма пытается разрешить
    большую гуманистическую проблему - цвет и настроение, цвет и жизненный
    тонус, цвет и работоспособность..."
    - Ты способ употребления читай, - подсказал ей Аркашка и сам принялся
    читать: - "Подкраска наносится на влажные, чисто промытые волосы
    нанизанным на расческу кусочком ваты. Волосы красятся по частям, прядь за
    прядью, до полного их потемнения". Айда в прачечную. Там вода есть
    нагретая. Там и свитер скинешь, чтобы не замарать.
    - Подкраска легко смывается, - сказала Ольга.
    - Ничего. Я с Зоей Борисовной поговорю, она тебя навсегда перекрасит.
    Ольга села, стиснула каменную скамейку пальцами.
    - Навсегда? И тогда мне всю жизнь придется лгать?
    Аркашка потянул ее за рукав.
    - Брось. Чего ты задумываешься?..
    Ольга вяло пошла за ним.
    Воробьи бросили мух ловить, уселись на нижние ветки и нахохлились.
    Из кустов вышел шут с балалайкой.
    Трень-брень.
    - Я пришел извиниться. Может быть, сегодня в театре присутствуют
    химики, парфюмеры и парикмахеры. Может быть, они скажут, что нет такой
    замечательной черной подкраски для волос, что покамест ее не придумали. Я
    напомню: история эта началась неизвестно когда и, наверно, не скоро
    закончится. Представьте, что действие моего рассказа происходит в том,
    будущем году, когда черная краска "Суппергаммалонель" уже изобретена и уже
    продается во всех киосках, как нынче продаются спички. Хотя мне очень
    желательно, чтобы такой рассказ в том, будущем году был невозможен.
    Надеюсь, благородные юные зрители, досточтимые пионеры, простят мне такое
    вольное передвижение во времени.
    Шут ударил по струнам своей балалайки.
    Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:
    "Будьте добры, причешите мне уши".
    Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
    Лицо вытянулось, как у груши.
    "СУМАСШЕДШИЙ!
    РЫЖИЙ!"
    Запрыгали слова.
    Ругань металась от писка до писка.
    И до-о-о-олго
    Хихикала чья-то голова,
    Выдергиваясь из толпы, как старая редиска*.
    _______________
    * В. М а я к о в с к и й. "Ничего не понимают".
    Двор зашумел контрабасовым голосом. Из подворотни появилась старуха
    Маша.
    - Милиция знает дело. Милиция уже по всему городу рыщет. Найдут. Тем
    более что она такая заметная. - Старуха Маша увидела на скамейке Аркашкину
    кепку. Взяла ее в руки и принялась по сторонам озираться.
    Пошарила за кустами, обошла вокруг вазы, в вазу заглянула. Встала на
    скамейку, посмотрела на дерево - может быть, ее внук в ветках спрятался.
    - Он же не воробей, - сказал ей шут с балалайкой.
    - Воробей не воробей, а он еще шустрее воробья. У меня от него каждый
    день седых волос прибавляется. - Старуха слезла со скамейки, недовольно
    глянула на шута. - Опять со своей трынкалкой?
    Шут струны погладил. Они тихонько запели.
    - Брось свою трынкалку, - строго сказала старуха Маша. - Культурный
    человек с балалайкой ходить постесняется.
    Шут поиграл немного "Наш паровоз летит вперед...".
    - Тьфу на тебя. Была бы жива твоя мать, она бы глаза со слезами
    выплакала. Я тебя вырастила с Дашей и Клашей. А ты кем стал? Шутом, прости
    господи.
    Шут ударил по струнам. Струны крикнули.
    - Шурка, - прошипела старуха, - я у тебя сейчас эту балалайку схвачу
    да как тебе по башке-то трахну... Из-за ней, из-за балалайки, ты холостой.
    Какая приличная девица на тебя с балалайкой поглядит?
    - Не отвлекайтесь, тетя Маша, - сказал ей шут (дядя Шура).
    Из прачечной вышли Аркашка и Ольга. Ольга - черноволосая. Ольга -
    пышноволосая. Аркашка вокруг нее вьется.
    - Законно. Кармен - как две капли.
    Ольга взяла у него зеркало, принялась волосы поправлять. Лицо у нее
    спокойное, как вода в тазу, и не понять, нравятся ей черные волосы или не
    нравятся.
    Старуха выскочила на середину двора.
    - Где ты был? - грозно спросила она у Аркашки.
    - Там.
    - Где это - там?
    - Ну там, в прачечной.
    - А это кто?
    - Ну, девчонка из нашего класса. Пришла, чтобы я ей объяснил уроки.
    - Ты ей уроки в прачечной объяснял? Что же это за уроки, скажите на
    милость?
    - Обыкновенные. Из двух труб вытекает вода...
    - За рояль!
    Скользкие Аркашкины уши выскользнули из старухиных пальцев. Аркашка
    нырнул в парадную.
    - За рояль! - Старуха Маша, как поршень, вошла вслед за ним.
    Тень опустилась на двор. Все во дворе замерло, будто гром сейчас
    грянет - огнем опалит. Двор зашумел грустно и жалобно. Из подворотни
    повеяло холодом.
    Ольга уходила, оглядываясь, словно прощалась. Но из подворотни
    навстречу ей появился Аркашка. Как он из парадной вылез, только ему
    известно. Недаром мальчишки знают дома лучше строителей и управхозов.
    - Не робей, - сказал он. - Дело обыкновенное.
    - Я улечу. Принеси мне, пожалуйста, мой портфель. Там у меня деньги и
    документы. Денег мне до Архангельска хватит. Дальше меня знакомые летчики
    довезут через Амдерму.
    - Я, может, тоже с тобой улечу. Папа по морям плавает, мама в
    командировке. Пускай сама сидит со своим роялем. Жди меня в охотничьем
    магазине на соседней улице. Если магазин закрыт или мало ли что, жди меня
    в парке. Там парк рядом.
    Парадная чмокнула, словно из бутылки пробку вытянули. Во двор
    выскочила Аркашкина бабушка.
    - Беги, Ольга. Жди, где условились.
    Аркашка попытался проскочить у бабушки под рукой. Она схватила его за
    ворот и торжествующе крикнула:
    - За рояль!
    Когда ее крик замолк, шут (дядя Шура) тронул струны своей балалайки.
    - Кстати о музыке, - сказал он. - Нас было трое в этом дворе. Мой
    старший брат, Матвей, ныне Аркашкин отец. Мой средний брат, Николай, и я,
    ныне шут. Мы все трое играли на балалайках. Мы выходили во двор, садились
    на эту скамейку - и со всех сторон отворялись окна, соседи слушали нас,
    заказывали свои любимые песни.
    Шут сыграл старинную песню. Двор, припомнив мелодию, начал вторить
    ему. Забубнили подвалы, затрубили водосточные трубы, чердаки загудели,
    словно фаготы.
    - Тогда мы были мальчишками. - Шут улыбнулся и еще поиграл немножко.
    Теперь он играл что-то очень печальное. - Но тете Маше показалось, что мы
    разбазариваем свои таланты, растрачиваем их не на том инструменте.
    Балалайку тетя Маша считает сувениром - и только, горькой памятью нашего
    прошлого, чем-то вроде лаптей.
    Она повела нас в Дом культуры работников просвещения. Старшего
    зачислила в класс органа, среднего определила учиться на арфе, меня
    записали в класс скрипки.
    Больше не открывались окна квартир. Музыка ушла со двора.
    Через месяц мы перестали ходить в Дом культуры работников
    просвещения.
    С тех пор тетя Маша нас всех немножечко ненавидит. Тетя Маша человек
    открытый. "Мне эта песня не нравится - стало быть, песня плохая", -
    говорит тетя Маша.
    "Мне эта сказка не нравится - значит, в печку ее", - говорит тетя
    Маша.
    "Мне эта рожа не нравится..." - и так далее.
    - Да здравствует тетя Маша!
    Тетя Маша - закон!
    Тетя Маша - судья.
    Тетя Маша - венец созданья. Посторонитесь вы, не похожие на нее!
    Шут поклонился:
    - Антракт.
    Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
    Когда солдат сражен ядром, его
    лохмотья приобретают величие царского
    пурпура.
    Г. Д. Т о р о
    КАРТИНА ШЕСТАЯ
    В магазине "Охота" торгуют хитроумными патентованными
    приспособлениями, искусственными приманками и острым металлом. В
    рыболовной стороне товар пестрый, но мелкий. В охотничьей - товар
    солидный. Матовый блеск ружей внушает почтение.
    Возле прилавка покупатели: шут с балалайкой, шофер такси, Боба,
    Тимоша и еще охотник.
    Охотник был поистине шикарен, одетый в кожаные болотные сапоги,
    кожаную куртку, парусиновые штаны с молниями, с кинжалом и патронташем на
    поясе, с ружьем в чехле. На голове у него - старенькая поблекшая
    тюбетейка.
    Шут (дядя Шура) разглядывал рыболовный товар. Из десяти его взглядов
    восемь приходилось на продавщицу. Она это чувствовала, то и дело
    поправляла рыжие, красиво прибранные волосы, а также яркий шарфик на шее.
    Глаза у продавщицы были голубого ясного цвета.
    Боба и Тимоша самозабвенно врали:
    - Лучшие в мире черви. Высший люкс. Экстра. Смотрите, как вьются.
    Смотрите, какие они жирные, как поросята.
    - Купите червей. На таких кто хочешь заберет, хоть судак, хоть сом.
    - Я уже взял на двугривенный, - сказал им таксист, - не мелькайте
    перед глазами. - Таксист уставился на продавщицу. - Какие у вас глаза.
    Хороший у вас магазин, самый прекрасный, по существу... у вас все есть для
    души.
    - Даже черви, - ответила ему продавщица. - Правда, это уже частный
    сектор, но тем не менее. - Продавщица смотрела на покупателей, как на
    больных детей, которым обязательно и сию же минуту дай погладить живого
    слона.
    Тимоша встряхнул банку с товаром.
    - Дяденька, купите червей. Уже немного осталось.
    - Я ловлю на блесну, - сказал шут с балалайкой.
    - А вы на блесну червяка насадите - знаете, как клюнет!
    - Я еще не выбрал блесну.
    Таксист посмотрел на него исподлобья.
    - Вы уже который день выбираете.
    - Извините, - сказал шут. - Клянусь вам, я не хотел этого.
    - Чего - этого? - насторожился таксист.
    - Того, о чем вы сказали.
    Шофер покрутил пальцами возле виска, снова повернулся к продавщице,
    показал рукой на полки с товарами.
    - Прекрасно для глаз. Так бы и забрал все это домой. Имею в виду -
    вместе с вами.
    Продавщица ему улыбнулась.
    - Дяденька, купите червей. Резвые, черти.
    - На любую рыбу. Универсалы. Скоростники.
    - Не занимаюсь, - сказал мальчишкам шикарный охотник. - Рыбная ловля
    не для меня. Рыбная ловля - занятие для глухонемых.
    Шофер покрылся пятнами по лицу.
    - Что вы сказали?
    - Я сказал: рыбная ловля - занятие для глухонемых.
    - Да вы имеете представление?!
    - Граждане, поступила новинка... - Продавщица поспешно достала
    новинку в коробочке. - Полюбуйтесь...
    Таксист набрал воздуху в широкие громкие ноздри.
    - Кровопускатель. Лесной гангстер. Болотный пират!
    - Вы только взгляните, - попросила его продавщица.
    - Беру... - Таксист спрятал новинку в карман и, заведя глаза ввысь,
    произнес: - Если бы рыба клевала на яблоки, рыбаки бы всю землю яблонями
    засадили.
    - А она не клюет, - ласково пробасил охотник.
    Рыбак грозно скрипнул зубами, но выдержка в нем была, недаром он
    работал в такси.
    - А бедные пташки плачут, - сказал он голосом мягким, как вазелин. -
    Бедные птенчики, несчастные сиротки. Кто ихнюю маму убил?
    Продавщица нервно поправила шарфик.
    - Граждане, обратите внимание. Блесна "Удача". Для мутной и
    полупрозрачной воды. - В ее руке блеснуло нечто золотое с красными
    перьями.
    Рыбак схватил блесну вместе с ее рукой.
    - Беру!
    Продавщица спросила шута (дядю Шуру):
    - А вы не хотите взглянуть?
    - Я смотрю, - сказал шут. - Мне очень нравится.
    - Тогда чего же вы ждете?
    - Не торопить события, ждать - вот мой удел.
    - И на эту не клюнет, - сказал рыбаку охотник.
    Таксист мощно задвигал локтями.
    - Я еще с вами договорю. Вы... вы медведь...
    - Кстати о медведях... - Охотник придвинулся к шуту (дяде Шуре).
    На улице нетерпеливо и нервно загудела машина.
    - Кто там сигнал трогает? Руки переломаю! - крикнул таксист. И тут же
    улыбнулся продавщице, и тут же сказал с печальной надеждой: - Извините,
    работа.
    - Рубль двадцать. За две блесны, - улыбнулась ему продавщица.
    Таксист отсчитал деньги.
    - Какие вечера у реки. Какие бывают ночи! Соловей мой, соловей...
    На улице снова загудело.
    - Ноги повыдергиваю! - заревел таксист и выскочил на улицу.
    Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина,
    охотник тронул дядю Шуру за локоть.
    - Кстати о медведях, - сказал он загадочным басом.
    Продавщица спрятала деньги в кассу.
    - Трудно, - сказала она.
    - Что трудно?
    - Трудно быть продавщицей. - Она сунула карандаш за ухо, руки потерла
    и заговорила чужим, скрюченным голосом: - Продавщица - это артистка. Ее
    дело - продать залежалый товар. - И добавила уже своим голосом: -
    Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: "Вы продавщица и
    не стройте из себя Дездемону". Когда я играю в самодеятельности, мне
    говорят: "Вы Дездемона - позабудьте, что вы продавщица". Видимо, артистам
    и продавцам многое следует забывать.
    - Учись, Боба, - сказал Тимоша.
    Шут вынул откуда-то из волос пушистую астру "страусовое перо".
    Протянул ее девушке-продавщице.
    - Учись, Тимоша, - сказал Боба.
    Девушка цветок понюхала. Улыбнулась задумчиво.
    - Цветы, как много в вас смысла. - И вдруг, вероятно вспомнив свои
    обязанности, спросила шута очень строго: - Вы наконец выбрали что-нибудь,
    гражданин?
    Охотник кашлянул деликатно.
    - Кстати о медведях...
    Дверь отворилась с мелодичным звоном. В магазин вошла Ольга. Она
    впустила с собой шум машин, говор прохожих, горький запах осенних садов.
    Она прошла мимо мальчишек.
    - Купите червей, - сказал ей Тимоша. - Первый сорт черви.
    - Высший люкс, - подхватил Боба. - Экстра... - Он хотел что-то еще
    добавить, да так и остался стоять с открытым ртом.
    Ольга остановилась у прилавка с пестрым товаром. Боба глядел на ее
    затылок, на ее черные, как березовый уголь, волосы. Рот у него открывался
    все шире и шире и захлопывался судорожно.
    - Кстати о медведях. Я, можно сказать, спал с медведем в обнимку.
    Жуткое дело...
    Боба наконец справился с зевотой.
    - Фантастика, - сказал он. - Не потерплю обмана.
    Продавщица вскинула на него фиолетовые от негодования глаза.
    - Мальчик, это еще что?
    Боба ее не слышал. Он шептал что-то Тимоше на ухо, показывал на
    Ольгу.
    Охотник смущенно откашлялся.
    - Балбесы... Жуткое дело.
    - Значит, спали в обнимку. - Продавщица поправила волосы.
    - Рыжая! - вдруг сказал Боба.
    Ольга пригнулась к прилавку, прилипла носом к стеклу. Продавщица
    уставилась на шута (дядю Шуру).
    - Зачем вы сюда ходите? Зачем вы подарили мне астру?
    - Рыжая! - еще громче сказал Боба.
    - Почему вы молчите? - заплакала продавщица. - Молчите, даже когда
    меня оскорбляют.
    Охотник уже держал Бобу за воротник. Тимоша отбежал к двери. Ольге
    удрать нельзя: у дверей Тимоша стоит.
    В голубых глазах продавщицы блестели голубые слезы.
    Боба понял свою ошибку.
    - Я не вас, - заскулил он. - Я же знаю, что вы не рыжая.
    - Какая вы рыжая, - подтвердил от двери Тимоша. - Вы в прошлый раз
    были белые, а еще позатот - розовые.
    - Белая лучше, - сказал шут.
    - Тогда я играла Офелию, - всхлипнула продавщица.
    - И розовая хорошо, - сказал шут.
    - Тогда я играла Джульетту, - всхлипнула продавщица.
    - А я рыжий, - сказал шут. - Я работаю клоуном в цирке.
    - Мы не вас, - сказал Боба.
    Продавщица еще раз всхлипнула:
    - А я обыкновенная. У нас молодежный экспериментальный театр. Мы ищем
    новые формы. Сейчас я играю мещанку - отрицательный персонаж.
    Охотник Бобу встряхнул.
    - Жуткое дело. Зачем ты кричал "рыжая"? Кого ты имел в виду?
    - Да вот эту, - сказал Боба. - Она и есть рыжая.
    Охотник посмотрел на Ольгу.
    - Не надо. Не надо оскорблять. Ты же отчетливо видишь, что она
    черная.
    - Прикинулась, - сказал Боба. - Могу биться - рыжая.
    - Она действительно рыжая, - вмешался шут (дядя Шура).
    - Балбесы. - Охотник выпустил Бобин ворот. - Даже если и рыжая.
    Нельзя указывать человеку на его природные недостатки.
    Продавщица тоже посмотрела на Ольгу. Вспомнив свои обязанности, она
    спросила:
    - Тебе чего, девочка?
    - Ружье.
    - Ружье?
    Ружья стояли в стойке, как строгие черные клавиши.
    - Ну, - сказала Ольга, - ружье, которое подешевле.
    Продавщица ей улыбнулась:
    - Ты, девочка, не в тот магазин пришла. Ружья - игра для взрослых. А
    взрослые игры не бывают дешевыми.
    - Мне не играть. Я кого-нибудь укокошу. - Ольга кинула взгляд на Бобу
    и отвернулась.
    - Что? - воскликнули охотник, продавщица, Тимоша и Боба в один голос.
    Шут достал откуда-то балалайку.
    - Укокошу, - повторила Ольга.
    Тимоша подошел к ней, осмотрел ее со всех сторон.
    - Зачем перекрасилась?
    - Авантюристка! - сказал Боба. - Мы у нее спросим, зачем она
    перекрасилась. Сегодня она волосы красит - раз. Завтра маникюр наведет -
    два. Послезавтра - губы намажет. Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно.
    Ольга схватила ружье. Вскинула его к плечу.
    - Убью!
    Боба упал на колени. Руки поднял.
    - Убьешь - ответишь!
    Тимоша снова спросил:
    - Зачем же ты перекрасилась?
    Охотник отобрал у Ольги ружье, поставил его на место.
    Боба дрожал всем телом.
    - Не дрожи, - сказала ему Ольга. - К сожалению, оно не заряжено.
    - А я от смеха дрожу.
    Охотник ткнул в ружье пальцем, затем этим же пальцем ткнул Ольге в
    лоб.
    - Запомни, этим не шутят.
    - Зато этим шутят. - Шут (дядя Шура) взлохматил Ольгины волосы. -
    Шутят сколько хотят, сколько угодно. Но если горбатому тысячу раз сказать,
    что он горбат, он кого-нибудь укокошит, и суд его оправдает.
    - Она не горбатая. Она красивая, - смутившись, поправила его
    продавщица.
    - Только рыжая, - подсказал Боба. - Страшное дело, если ружья вдруг
    попадут в руки к рыжим.
    Ружья стояли в стойке; они-то знали, что оружие только в умных руках
    безопасно. Но их продавали, не спрашивая, умен или глуп покупатель. Ружья
    были товаром, а как известно, товар владельца не выбирает.
    Шут (дядя Шура) тихонечко струны нащипывал.
    - Рыжий - чудак. Рыжий - забава. Я выхожу на арену в своем парике, и
    люди сразу же начинают смеяться. Это моя работа. Я еще не успел произнести
    ни одной глупости, а они уже улюлюкают. Когда я спотыкаюсь и падаю, они
    стонут от хохота. Я делаю благородное дело. Смех - витамин для нервной
    системы. Особенно им нравится, когда я плачу... Но иногда мне кажется:
    разреши им - и они начнут швырять в меня зонтиками и растаявшим эскимо.
    Из-за одного только рыжего парика. Но ведь я могу его снять, мой рыжий
    парик. А вы не задумывались, почему у клоуна рыжий парик? Не зеленый, не
    синий, а рыжий?
    Охотник посмотрел на шута с пониманием. Потом он снял свою тюбетейку.
    Голова у него оказалась лысая и блестящая, как плафон.
    - Вот, - сказал охотник. - Жуткое дело. Со времен гражданской войны.
    Я болел тифом. Тиф - болезнь военная, голодная. Во время тифа волосы у
    меня выпали и больше уже не выросли. Двадцати лет мне еще не было. Я
    смолоду лысый. Так меня Лысым и звали. На войне я даже имя свое забыл.
    Лысый так Лысый - какая разница на войне? Зато в мирное время у всех
    имя-отчество, а я опять Лысый. В трамвае кондуктор кричит: "Эй ты, лысый,
    деньги платил?" У других не спросит - у меня обязательно. Жуткое дело. В
    кинематографе в спину толкают: "Эй ты, лысина, не отсвечивай, спрячь
    отражатель за пазуху". На танцах девчата со мной танцевать не идут -
    стыдятся. Со всех сторон хихикают: "Эй ты, плешь. Эй ты, голова, как
    колено. Эй ты, кудрявый..." Сначала я объяснял: мол, потерял волос в
    сражениях войны за Советскую власть. Даже орден показывал. Да всем не
    накланяешься, и от рассказов кудри не нарастут. Я даже застрелиться хотел.
    Потом подумал, подумал и утих. Надел тюбетейку и так всю жизнь в тюбетейке
    прожил.
    - Что же мне делать? - спросила Ольга.
    Боба тут же сунулся с предложением:
    - Побрейся. Лучше быть лысым, чем рыжим. Могу биться.
    - А еще поэт, - сказала Ольга. -
    И он к устам моим приник
    И вырвал грешный мой язык,
    И празднословный, и лукавый...
    Разве ты когда-нибудь сможешь такие стихи написать!
    Девушка-продавщица погладила Ольгу по голове:
    - Ты хорошо читаешь. Не нужно бриться. Проще можно. Стань великим
    человеком - и все. Великим все разрешается. Великие могут быть рыжими,
    лысыми, бородатыми, даже лопоухими.
    - А если я не смогу?
    - Не надо, - сказал охотник. - Посмотри на меня. - Он приосанился,
    выставил ногу в болотном кожаном сапоге. - Видишь, как я одет? Я одет
    экстравагантно. А кто дал мне право так одеваться? Охотничий билет. Я
    охотнкк, и одеваюсь я, как охотник. Сними я ружьишко, патронташ, кинжал,
    всякий встречный-поперечный надо мной захохочет. А сейчас молчат - не
    смеются. Потому что у меня охотничий билет - разрешеньице. У меня, жуткое
    дело, все в соответствии с документом. - Охотник произнес как пророчество:
    - Удостоверение личности.
    Боба захохотал.
    - Она тоже охотница. Моржа один на один завалила.
    - Ну, завалила. Я его из винтовки.
    - Моржа? - Охотник поежился и засмеялся. - Кстати о медведях, -
    сказал он. - Я вам еще не поведал?
    - Она оленей била. - Боба от смеха скорчился. Он смеялся с подвизгом.
    Охотник смеялся сипло, словно из него пар выходил.
    Ольга бросилась к стойке с оружием. Они с продавщицей вместе схватили
    ружье и потянули его каждый к себе, позабыв, что в незаряженном ружье
    больше смешного, чем страшного.
    Охотник и Боба заливались, словно два саксофона.
    Тимоша молчал.
    Шут (дядя Шура) тоже смеялся. Он сидел на полу и смеялся голосом
    скрипки. Из его глаз длинными острыми струйками били слезы.
    Закатывался Боба:
    - Во врет - уметь надо. Ну и рыжая! Соври еще!
    Икал охотник:
    - Жуткое дело. Куда мне со своим медведем...
    Ольга выпустила ружье. Продавщица спиной ударилась в полку с
    товарами. Ольга тут же схватила другое. И... грохнул выстрел. Ольга
    испуганно посмотрела вокруг. Дыма не было, раненых тоже. Это выстрелил шут
    (дядя Шура) из дурацкого пистолета разноцветными кругленькими бумажками с
    очень вкусным названием - конфетти.
    - Почему вы смеетесь? - спросила Ольга. - Почему вы смеетесь, не
    зная? Почему вы ему верите, почему вы не верите мне?
    - Она нерпу сама себе настреляла на шубу, - взвизгнул Боба.
    Ольга выбежала на улицу.
    - Боба, имеешь, - тоскливо сказал Тимоша.
    - Посмеяться нельзя? Смех - витамин для нервной системы. - Боба снова
    застрекотал: - Ха-ха-ха!
    И никто не заметил, как в магазин тихонько вошел Аркашка с Ольгиным
    нерпичьим портфелем.
    - Ольга, - позвал он. - Ольга!.. Дядя Шура, где Ольга?
    - Убежала, - сказала ему шут (дядя Шура).
    Аркашка подошел к Бобе.
    - Здравствуй, старый бродяга, - сказал ему Боба. - Вижу, ты, брат, не
    изменился с той благословенной поры, когда ходили кожаные рубли и
    деревянные копейки, когда короны королей были доступны для нас, как теперь
    портсигары, когда принцессы были красивыми, а вино крепким, когда наши
    шпаги не знали ржавчины поражений...
    - Здравствуй, старый бродяга. Над Ольгой смеешься?
    - Угадал, гениальный ребенок.
    Аркашка трахнул Бобу портфелем по голове.
    - Еще хочешь?
    - Ты что, одурел? - спросил Боба. - Ты, старый бродяга...
    - Не за гениального ребенка - за Ольгу.
    Боба бросился на Аркашку, он бы смял его, но тут между ними встал
    Тимоша.
    - Отскочите, - сказал он. - Или оба в нокауте. Зачем ее портфель
    приволок?
    - Она улетать хочет. Вот уедет она, если все здесь над нею смеются. А
    тебя, Боба, я из рогатки достану.
    - Уехать? Ребенок! От себя куда уедешь? Нету таких колес. -
    Продавщица посмотрела в глаза дяде Шуре, в самую их сердцевину.
    Тимоша бросился к двери. На улицу выскочил.
    - Ольга!
    - Ольга! - передразнил его Боба. - Еще один спятил.
    Тимоша вернулся с улицы, к охотнику подошел:
    - А вдруг она не врала?
    - Маловероятно, - вздохнул охотник. - Хотя и другое - смеху не к
    спеху.
    - А вдруг она не врала? - спросил Тимоша у продавщицы.
    Продавщица кивнула:
    - Не врала.
    - А вдруг, - сказал шут, - а вдруг врала?
    Боба хихикнул, но, поймав скучный Тимошин взгляд, наглухо прикрыл рот
    ладонью.
    - А вдруг? - повторил шут. - Ай-яй-яй, и мы ей поверили.
    - Ну и что? Ну и поверили! - сказал Тимоша с сердитым напором.
    - Аркашка, где она может быть, твоя Ольга?
    - Она не моя. С какой стати она моя? Она такая же моя, как и твоя...
    - Короче, где она?
    - В парке.
    Тимоша выскочил, хлопнул дверью. За ним побежал Аркашка. И уже потом
    пошел Боба, почесывая затылок.
    Продавщица сказала:
    - Они встретятся в парке...
    Шут сказал, глядя в пол и краснея:
    - Там хорошее место для встречи...
    Охотник на цыпочках, чтобы не скрипнуть, пошел из магазина. Он шел
    затаив дыхание, он не хотел мешать.
    - В восемь вечера, - сказал шут.
    - В восемь вечера, - сказала ему продавщица.
    КАРТИНА СЕДЬМАЯ
    Осень пахнет забродившим яблочным соком. Листья на деревьях - будто
    крылья чудесных бабочек. Они, наверно, улетают с ветвей к желто-розовым
    зорям, к багряным закатам, мажутся в огненных красках и прилетают обратно,
    чтобы всех подразнить своим солнечным цветом.
    Осенью - ясным днем, темной ночью, даже в дождь, даже в бурю - слышен
    печальный какой-то звук, будто поезд уходит. Будто поезд этот последний.
    Шут (дядя Шура) бодро шел по аллее старинного, парка. Он говорил:
    - Убежала девочка плакать. Как говорится, не прижилась. Но сантименты
    нам не к лицу! Мы тверды и проворны. Ха-ха-ха... Перемелется - мука будет.
    Подумаешь, рыжая девчонка - частный случай. - Шут голову опустил. Руки
    развел. - А самое синее небо над нами. И самые теплые крыши над нами. И
    самые добрые люди вокруг. И очень хочется тихой красивой личной жизни.
    Особенно когда мы влюблены... Тс-с... Осторожно... - Шут оглянулся. - Это
    не детская тема. Я извиняюсь.
    * * *
    Ольга шла вдоль гранитного парапета, за которым текла речка. Эта
    речка - протока - впадала в другую речку, а уж та, своим чередом, - в
    море. Ольга трясла головой, черные, как березовый уголь, волосы падали ей
    на лоб густой челкой.
    Ольга не заметила, как к ней подбежал Боба.
    - Эй, ты! - крикнул Боба.
    Она не услышала.
    Боба дернул ее за рукав. Она остановилась и тотчас приняла
    оборонительную позицию.
    - Не надо, - сказал Боба. - Меня уже били. - Боба повис на скамейке,
    как тряпка, и звук у него выходил изо рта со свистом, словно Боба
    испортился. - Полный комфорт. Тимоша теперь за тебя заступается... Тимоша
    осел. - После этих слов Боба вскочил со скамейки и огляделся. - Я в
    переносном смысле...
    - Имя у него хорошее, - сказала Ольга. - Тимоша.
    - Да Юрик он, Юрик. У него фамилия Тимофеев. Ты на меня злишься?
    - Боба, я тебе прощаю. Я все-все прощаю. Я ни на кого не сержусь.
    Зачем? Злой бывает только глупость.
    Все птицы в парке громко и удивленно пискнули, словно им открылось
    нечто великое. Они все разом повернули головки и посмотрели на угрюмую
    серую ворону, которая сидела на самом высоком дереве. "Кар-р-р", - сказала
    ворона и, в свою очередь, посмотрела на ястреба, который дремал высоко в
    небе на распластанных крыльях.
    Боба уселся в небрежной позе - нога на ногу.
    - Угадай, я умный или глупый?
    Ольга сказала:
    - Наверно, ты не дурак.
    - Правильно.
    - Тогда зачем ты все время кривляешься?
    - Для балды. То есть для смеха. Без смеха кто я такой? Обыкновенный
    серый человек.
    - И тебе все равно, над чем смеяться?
    - Конечно.
    Ольга уселась рядом с Бобой.
    - Боба, только не врать. Если ты увидишь, что человек тонет, ты
    бросишься к нему на помощь?
    - В зависимости от желания утопающего, - сказал Боба. - Если
    утопающий, кричит: "Помогите, помогите!" - я брошусь его спасать. Я
    прилично плаваю, не хуже Тимоши. Если утопающий молча тонет, зачем мне
    мешать ему? Может, он от этого удовольствие получает.
    - Ну так вот, прощай, Боба. Я пришла сюда утопиться.
    Боба захохотал.
    - Нашла время. Сейчас вода холодная.
    - Утоплюсь, понятно тебе? Возьму и утоплюсь в самом деле.
    Что-то в Ольгином голосе насторожило Бобу.
    - Я тебе утоплюсь! - проворчал он. - Я, конечно, наговорил тебе
    гадостей, но я не со зла. Я просто поторопился.
    - Не уговаривай. Я все обдумала. Я не могу, чтобы меня каждый день
    изводили и надо мной издевались. Я не великий человек - мне рыжей нельзя
    быть. И я не актриса - мне нельзя красить волосы. И я не клоун - мне
    нельзя снять парик после работы. Но жить всю жизнь в тюбетейке я не желаю.
    Не хочу! Я решила: будет лучше для меня и для всех, если я утоплюсь. А теперь иди. Люди топятся в одиночестве. Передай привет всем... Ну, иди, иди. Боба стоял перед Ольгой, переминался с ноги на ногу. - Ну, чего не идешь? - Можно, я посмотрю? Я никогда не видел, как люди топятся. - Нельзя. Ты ведь не выдержишь - спасать бросишься. - Я же сказал - не брошусь. Во-вторых, я простуженный. - Все равно иди. - Прощай, - сказал Боба. - Прощай. Боба пошел, и Ольга пошла, каждый в свою сторону. Боба обернулся, крикнул через плечо, в его голосе прозвучала надежда: - Ольга, не топись, а? Ты хоть и рыжая, но хороший человек. Ольга вдруг бросилась на Бобу с кулаками: - Убирайся! Уходи! Что ты ко мне привязался? Ну, уходи, тебе сказано. Люди топятся в одиночестве. Боба закрыл голову руками и удрал в кусты. Ольга села на парапет. Посидела немного пригорюнясь и позвала тихим печальным голосом: - Боба, а Боба! Боба стоял за кустом. - Боба, а Боба! - еще раз позвала Ольга. Молчание. Гранит, синеватый с розовым, еще сохранял тепло. Вода в реке густого синего цвета. На ней листья красные и оранжевые. - Пора, - сказала Ольга, растерянно шмыгнув носом. Она встала на парапет, посмотрела в воду. - Вода, почему ты молчишь? А собственно, почему ты должна со мной разговаривать? С предателями не разговаривают... - Ольга руки раскинула - ей, наверно, казалось, что именно так, с раскинутыми руками, топятся люди. Боба за кустом заплакал, как грудной ребенок. Он захлебывался от горя. И утешал себя старушечьим голосом: - Не плачь, не рыдай. Ты мое дитятко. У маленького животик болит. А мы ему молочка дадим. Ольга села поспешно, ноги свесила и, когда плач утих, почесала одной ногой другую. - Не дают спокойно утопиться, ходят тут, будто другой дороги им нету... Туфли я, пожалуй, оставлю. Они еще совсем новые. - Ольга сняла туфли, обтерла с них пыль носовым платком, заодно нос вытерла и поставила туфли на парапет. Встала во весь рост... Птицы над ее головой примолкли, оцепенели от жгучего любопытства. Кроме вороны... - Прощайте, деревья. Птицы, прощайте. Вы меня никогда не презирали. Если разобраться, вы тоже рыжие. Вас тоже многие обижают. И ты, камень, прощай. - Ольга нагнулась, погладила теплый камень-гранит, отполированный многими прикосновениями. - Ну, а теперь пора. Еще раз прощайте. - Ольга руки раскинула... Боба за кустом взвизгнул и засмеялся. - Нетушки, нетушки, - затараторил он, как пятиклассница, у которой есть что сказать подружкам по большому секрету. - Нетушки, и не спорьте. Она сама мне сказала, что ей Танька сказала, а Танька слышала в щелку... Ха-ха-ха... Хи-хи-хи... Ольга опять села. - Бегают тут. Ходят всякие. Эй вы, уходите отсюда! - Она подождала, пока смех замолк. Повздыхала досадливо. - Свитер я тоже оставлю. Это хорошая вещь. Мне его мама вязала. Кому-нибудь пригодится. - Ольга стащила свитер, положила его рядом с туфлями. Встала, руки раскинула. - Прощайте, деревья. Листья, прощайте... Боба за кустом в один миг скинул кеды и куртку. Напружинился весь. - И вы, птицы, прощайте... Почему вы молчите? Вам противно со мной разговаривать? - Ольга почесала затылок, поежилась. - Холодно... Ворона снялась с дерева, полетела в другую часть парка, где карусели. - А почему я должна топиться? - сказала Ольга. - Если я утоплюсь, все будут ахать и охать, станут жалеть бабушку. Старуха Маша скажет, что я вся как есть в рыжую Марфу. Боба скажет: "Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно". Зачем это я должна топиться из-за дураков? - Ольга сунула руки в карманы. Птицы над ее головой запищали - принялись спорить, права Ольга или не права. Некоторые щеглы даже подрались между собой. Боба за кустом досадливо крякнул. - Такой был случай прославиться, - сказал Боба. Раздался свисток, и на аллее появился милиционер, он же шут (дядя Шура). - Что здесь происходит? Прекратить! Я вам сказал, прекратить стоять близко к воде! Нельзя вас оставить одних ни на минуту. Что это вы тут разделись? - Что, и раздеться нельзя? Может, мне жарко. - Не может быть жарко, потому что сегодня не жарко. - Может, мне изнутри жарко. - В таком случае вызывают врача, а не раздеваются возле самой реки. - Не нужно врача. Никого мне не нужно. Может, я искупаться хотела. - Сейчас же одеться! Ольга хотела возразить, но милиционер, он же шут (дядя Шура), поднял руку. - Р-разговорчики!.. Могу я, наконец, иметь личную жизнь? Боба за кустом второй кед натянул, куртку надел и куда-то пошел, по дальнейшим своим делам. Птицы разлетелись по всему парку, ничего интересного для них уже не предвиделось. Остались только воробьи - и то потому, что им лень летать на далекие расстояния. - А почему вы не извиняетесь перед публикой? Вы так любите это делать, - сказала Ольга довольно ехидным голосом. - Р-разговорчики! - Шут (дядя Шура) усмехнулся, снял милицейскую фуражку, сел рядом с Ольгой. - Устал я за вами бегать. Иногда очень хочется мне, чтобы все было тихо, спокойно. Чтобы у всех была красивая личная жизнь. - Тогда зачем вам эта милиционерская фуражка? Может, для страха? - Для авторитета. Милиционер всегда прав - в этом смысл его должности. Ты заметила - старые милиционеры похожи на генералов. У них жизнь нелегкая. Нелегко человеку, который всегда прав. Конечно, если он это понял. - Дядя Шура, у вас с собой нет чего-нибудь поесть, а? Я что-то есть захотела. - Живешь, если есть просишь. Бутерброд с сыром. - И вы, дядя Шура, поешьте. Я почему-то не умею есть в одиночестве. Ольга разделила бутерброд пополам. - Зачем, а? Зачем они мне не верят? - спросила она, набив рот. - Разве у меня на лбу написано, что я врунья? - А разве написано, что ты правдивая? - Шутите вы, - пробормотала Ольга. - Как же это можно не верить человеку, не зная его? - А может быть, он мазурик. - Да, но, может быть, он правдив, может быть, честен. Скажите, с чего мы должны начинать отношения? - С доверия. - Дядя Шура, а вы не писатель? - Ты же знаешь, у меня другая работа. - А может быть, вы пишете по ночам?.. Дядя Шура, если б вы были писателем... Шут провел по своим волосам рукой, стали они у него серебристыми. Он очки на нос надел и состарился. - Ну? - ...и вам бы потребовалось вставить в книжку мерзавца, - уважительным голосом прошептала Ольга. - Подлеца? - Ага... - Ольгин голос задрожал. - Каким бы вы его сделали внешне? - Я бы сделал его таким... пожалуй, немного усталым. - Усталым? - Ну да. У мерзавцев трудная жизнь. - А внешне? - Я бы сделал его остроумным. Если подлость не остроумна, она беспомощна. Я бы сделал его обходительным, энергичным и вежливым, кстати. Иначе его слишком легко было бы распознать. - Я про внешность спрашивала. - Это и есть внешность. Они помолчали немного. Ольга дожевала бутерброд, стряхнула крошки с колен. - Я бы не опоздала к началу занятий, - сказала она. - Но у нас на островах не было погоды. Пурга была. Самолеты не летали... Завтра я приду в школу. Учитель поставит меня у доски перед всеми ребятами. Расскажет им, кто я, откуда. А я буду смотреть в класс и буду видеть, как ребята перешептываются. Буду читать по губам слово "рыжая". Потом кто-нибудь самый смелый скажет громко: "Рыжая!" Класс засмеется. Учитель и я покраснеем, нам станет неловко за чужую глупость... Зачем, а? Почему так? - Напрасно ты беспокоишься, - грустно сказал ей шут. - Ничего этого не случится. Ты ведь теперь не рыжая. Ты теперь черная. Ольга провела рукой по волосам и бросилась к ступеням, которые уходили к реке. - Куда ты? - крикнул шут, в этом крике его прозвучала тревога. Он быстро надел фуражку. - А ну, прекратить! - Да я волосы вымою, - ответила Ольга снизу. - Пусть другие говорят, что они не рыжие. А я рыжая. - На, возьми полотенце. - Шут достал из кармана полотенце, бросил его вниз и ушел. Воробьи прилетели крошки клевать. Они разодрались, как водится. И, как водится, не успели попировать в свое удовольствие: к парапету подошли два бородатых парня с рюкзаками и подвесным мотором "Москва". Они сложили рюкзаки и мотор на траву возле кустов. - Когда она обещала прийти? - спросил парень, у которого росла черная борода. - В семь, - ответил другой, с бородкой разноцветной. Парни уселись на парапет. Одежда у них потертая, будто прошагали они тысячу километров. Косынки на шее, как у туристов сейчас полагается, и шляпы на голове. Кроме всего прочего, была у парней гитара. Парни запели туристскую песню, подыгрывая себе на гитаре. Спели. Чернобородый увидел Ольгин свитер на камне. - Кто-то свитер оставил. - Он взял свитер, помял его. - Шикарный свитер, где бы такой связать? Эй! - крикнул он. - Кто тут свитер оставил? - Я, - ответила Ольга снизу. - Это мой свитер. Парни перегнулись через гранит. - Что ты там брязгаешься в нашей лодке? Не зачерпни воды. Когда они обернулись, перед ними стоял гражданин в макинтоше. Макинтош переливался, менял окраску из зеленой в фиолетовую, как спинка жука-скарабея. И шарф и шляпа у гражданина были разноцветными и невпопад. - Прекрасная осень, - сказал гражданин. - Люблю этот старинный парк. Поэзия... Извините, но я не понимаю: зачем вам, молодым людям, бороды? Зачем вам уродовать ваше лицо? - Вы сегодня трехсотый, - сказал гражданину пестробородый парень. - Не понимаю. - Мало понять - важно почувствовать. Пока мы не отрастили бород, мы даже и не подозревали, как густо мир заселен парикмахерами. Вы как бреете, с мылом или без мыла? - Да я сторонник прогресса. Парни захохотали. - Над чем смеетесь? - спросил гражданин протестующим голосом. - Просто так. - Для души. - Просто так не смеются. Смеются всегда над чем-нибудь или над кем-нибудь. Над чем вы смеялись? - Ну, просто так. - Для души. - Допустим. Но и просто так нельзя. Смех всегда подозрителен. - Гражданин оглядел себя, даже умудрился себе на спину поглядеть. - Ничего нет смешного. - Конечно, - сказал ему парень с разноцветной растительностью. - Вы элегантны, как торшер. Гражданин отпустил ему терпеливую вежливую улыбку. - Я человек широких взглядов, но ведь существуют общие эстетические нормы. Зачем вам эта растительность на подбородке? Вы под кого? Под Сурикова или под Хемингуэя? - Мы просто так. - Для души. - Своеобразие от недомыслия. Самобытность от неумения вести себя в обществе. А ведь еще Антон Павлович Чехов говорил на эту тему... - Поцелуйте вашу милую кошечку Розу, - сказал ему чернобородый. - Не забудьте полить ваш любимый кактус, - сказал ему пестробородый. - Я от вас этого не ожидал. А еще образованные. - Элегантный гражданин отошел. Ему, наверное, очень хотелось уйти совсем, но что-то удерживало его, что-то невысказанное. - Бескультурье, - сказал он. - Деревенщина в шляпах! Парень с разноцветной бородой улыбнулся и, надеясь вернуть разговор в русло поэзии, протянул гражданину руку. - Пусть жертвенник разбит - огонь еще пылает. - Неандертальцы! - закричал гражданин петушиным криком. Поправил сбившийся галстук и ушел, презрительно и гневно выпрямив спину. - Этот не умрет - культурен до упора. - Чернобородый сплюнул. - Павлин! За его спиной послышался смех. Над парапетом торчала Ольга. Волосы ее горели осенним пламенем. Ольга смеялась, била кулаком по граниту. - Да здравствует солнце, да скроется тьма! - сказал ей чернобородый. - Чего смеешься? Смех всегда подозрителен, - сказал другой. - И вас дразнят. - Ольга залезла на парапет. Уселась между парнями. - И меня дразнят. - Нас не дразнят. Нам просто не доверяют. Ольга провела по голове расческой. Волосы ее подсохли и теперь сияли под солнцем. - Я думала, мне плохо. А вам еще хуже. Вы бородатые, я рыжая. Вот встретились... А этот мужчина дальтоник. Он не различает красок. Парни захохотали. - Павлин-дальтоник... Ольга спрыгнула с парапета. Надела свитер. Поежилась. - Хорошо, что я вас встретила. Теперь мне будет гораздо легче. Почему, а? Я знаю, что смеются не только надо мной одной, - и мне легче. А вы не великие люди? - Нет пока. Но мы постараемся, - серьезно ответил ей парень с разноцветной растительностью. - Постарайтесь, а то вам житья не дадут. Бороды разрешаются только великим. - Вдруг Ольга потускнела и сникла. - Хотя что вам, вы можете бороды сбрить. - Что ты! Слово даем! - Мы уже столько вытерпели. Мы теперь как булат. - Я тоже не стану расстраиваться, - развеселилась Ольга. - Это зачем же я должна расстраиваться из-за дураков? - Ты уже почти гениальная, - сказал ей чернобородый. - Смейтесь, я не обижусь. Я рыжая, вы бородатые. Нам бы сюда еще лысого. Полный набор. Прямо к ним по дорожке шагал подвыпивший старикан с продуктовой сумкой. Он остановился, хихикнул: - Р-рыженькая... - Сделал из пальцев козу, пощекотал Ольгу и еще хихикнул: - Рыжик! - Потом он оглядел парней и насупился. - Папаша, вы, конечно, культурный человек, - торопливо сказал ему парень с разноцветной бородой. - Мы вас очень уважаем, папаша. Не нужно нас разочаровывать. Не надо. Мы все знаем. Мы исправимся. - Я ч-человек к-культурный. Я к к-культуре всю жизнь стремлюсь и приближаюсь. - Старикан сделал строгие глаза, скомандовал: - Обрить! Наголо! Парень с разноцветной бородой отвел старика в сторону. - Идите, папаша, отдыхайте. Дома вас старушка ждет, пирогов напекла с яблоками. - Напекла? - спросил старикан недоверчиво. - Точно знаешь? Старуха меня уважает. И я ее уважаю. Сонюшка, я иду-у!.. - заорал он нараспев. Потом подмигнул и спросил хитро: - Ребятушки, а зачем вам эти бороды проклятые? Вы же русские люди, зачем вам волосья жевать? А может, вы не русские? Может, скрываетесь? А ну, покажь документы! Парень с разноцветной бородой снова обхватил старика за плечи. - А чего ты мне сказать не даешь? Отпусти меня, я сказать желаю. Требую разговора! Ребятушки, вы же советские люди. Зачем вам эта гадость на подбородке? - Дураков считать, - угрюмо сказал чернобородый. Старик хихикнул, кашлянул. - Молодец, сынок. Люблю молодцов. Я молодой был проворный... Погоди, это ты кого дураком назвал? Ага, пьяного обидели. Я вам в папаши годен, а вы обижать. Советская молодежь... "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью..." - запел он строго и величественно, отчего задрожал весь. Потом плюнул себе на подбородок, утерся и сказал: - Тьфу на вас. - Вы, папаша, не плюйтесь, вы прямо кулаком действуйте, - посоветовал ему чернобородый. - Прямо в зубы. - Э-э, не обманешь. Нынче народ не тот. Ему в морду дашь, а он драться лезет. Сбрейте, а? - Старик повесил сумку на сучок, снял пиджак, сложил его аккуратно, оправил рубашку под ремнем, выпятил грудь и рукой взмахнул. - Я что сказал?! - закричал он. - Развелось всяких рыжих и бородатых. - И заплакал: - Сбрейте, а? Дайте мне сто лет прожить. - Пожалуйста, - сказал парень с бородой разноцветной. - Мы подарим вам вечность. Нам, папаша, не жалко. - Ау-у! О-ля-ля! Где вы? - На дорожку выбежала запыхавшаяся девушка в джинсах. - Поехали! - Она увидела Ольгу, сказала: - Абрикосинка, подосиновик, настурция! И не успела Ольга ответить, девушка уже командовала: - Пошевеливайтесь, до нуля остались мгновения... Не мешкайте, бородатые. Обленились тут без меня. Парни подхватили рюкзак и мотор. - Куда ж вы, сынки? - обиженно спросил старик. - И не поговорили как следует... Снизу, с воды, раздался хохот, загремели уключины. Звук весел пошел по воде, удаляясь. - А может, всех бородатых в застенок? А может, всех бородатых на каторгу? И наголо! - бормотал старик в неуверенности. Ольга от него отвернулась. Старик пиджак свой поднял, почистил. - "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью..." - запел он. - Слушай мою команду! Обрить! Наголо! Когда Ольга обернулась, старик сказал ей: - Умные? Им кажется, что они выше? А почему они выше? Хамье! - И запел нежно: - Сонюшка, я иду-у... - И пошел сквозь кусты. - Я знаю, что я теперь буду делать, - сказала Ольга. - Я теперь буду смеяться. Мимо нее по дорожке шла сиреневая женщина с заграничным портфельчиком. Вслед за женщиной, словно на поводке, торопилась девчонка с черными кудрями, та самая девчонка, которая, конечно, покрасивее Ольги. - Вы только на меня посмотрите, - говорила эта девчонка. - Я для вас в самый раз. - Я на тебя уже посмотрела. - Я сниматься хочу. - Все хотят. - А я больше всех хочу. Я три года перед зеркалом упражнялась. - Все упражняются. И не морочь ты мне голову. - Я умею петь басом. - Девчонка запела на непонятном языке с восточным акцентом. И заплясала. И так увлеклась, что не заметила даже, как женщина скрылась. - Тьфу! - сказала она, обнаружив побег. - Стоило глотку портить. Строит из себя режиссершу, а сама ассистентка. Что она понимает! Уж если я им не нравлюсь, тогда понятно, почему нет хороших картин. Ольга вскочила на парапет. - Ничего тебе не понятно. Черная ты ворона. Бутылка из-под чернил! Кривляка! Ну, что уставилась? - Ольга принялась петь, кстати, тоже на непонятном языке, и плясать. - Подумаешь, - сказал она, отдуваясь. - Так петь и плясать все могут, только стесняются. Еще перед зеркалом упражнялась три года. Не могла это время на дело потратить. Черная ночь ты. Копоть! Девчонка попятилась. Ольга соскочила с парапета, взмахнула руками. - Кар-ррр! Ты в зеркало не видела, какая ты уродина? Ты посмотри и умри от досады. Я сейчас прысну! Девчонка вскрикнула и пустилась бежать. - Наповал! - сказала Ольга. Посмотрела вокруг, в глазах ее сверкал боевой огонь. - Берегитесь, - сказала она. - Я буду смеяться над всеми! КАРТИНА ВОСЬМАЯ Вечер приблизился к городу, он развел темные краски на площадях и на улицах. На другом берегу реки дома тесно прижались друг к другу, как заговорщики. Ветер утих. Из парка на набережную вышла Ольга. Увидела шута (дядю Шуру), обрадовалась. Шут стоял с букетом цветов, важный и бледный. - Дядя Шура! - крикнула Ольга. Шут вздрогнул, поморщился от досады. - Опять ты? Могу я иметь личную жизнь? Ольга засмеялась. - Чего ты смеешься? Не смейся. Ольга уселась рядом. - Дядя Шура, у вас глупый вид. Ха-ха-ха. Ну до чего же у вас глупый вид! - Перестань хохотать, - сказал ей шут (дядя Шура). - Это тебя не касается, какой у меня вид. - Как же... Вы, наверно, влюбились. Потеха. Комедия... Дядя Шура, вы элегантны, как торшер. Шут посмотрел на Ольгу печальными глазами. - Иди-ка ты лучше домой. - А что, и смеяться нельзя? - спросила Ольга. - Смейся, - сказал ей шут. - Ну и буду. Я теперь решила так жить. Я теперь над всеми буду смеяться. Я теперь всем покажу. - Смейся, - сказал шут (дядя Шура). - Показывай. - Сейчас. - Ольга огляделась. По набережной гуляли нарядные люди - воскресенье было. Прямо к ним шел Тимоша. Он смотрел на Ольгу большими глазами. - Ага! - Ольга заерзала от нетерпения. - Иди, иди. Ну, подходи поближе... - Голос ее стал мягким и сладким, как пастила. Тимоша подошел, облокотился на парапет. - Хорошо, что я тебя разыскал. - Это просто отлично, даже прекрасно, - сказала Ольга. - Дорогой Тимоша. Юрик! Тимоша помигал немного. - Ты на нас не сердись... Ольга перебила его: - Что это у тебя с носом? - А что? - Тимоша потрогал свой нос. - Он же у тебя как огурец. Ты, когда чай пьешь, лимон носом давишь. А уши! Уши - как у слона. Ты, когда спишь, ушами глаза закрываешь. Тимоша слегка отодвинулся. - Ну, ты даешь, ну, я пошел. - Иди, иди, - Ольга ему улыбнулась. - Иди червяков копай. Носатый крот. Неудачный потомок слона. Червячный спекулянт. Лопоухий щенок. Ушастый головастик. Боевая киса-мяу. Шестью шесть! Тимоша сжал кулаки, пододвинулся к Ольге и, не зная, как ему поступить, спросил дядю Шуру: - Что с ней? Дядя Шура пожал плечами. Тимоша снова уставился на Ольгу. - Неужели? - прошептал он. - Ой-ей-ей... Может, ты пить хочешь? Я сейчас. Я тебе принесу лимонаду. - Он оглядывался на бегу и сокрушенно качал головой. Ольга откашлялась. - Вот балбес! Он что, не понимает, что я над ним смеюсь? Бывают такие, которые не понимают. - Смейся, смейся, - сказал дядя Шура. - Показывай. Над товарищами смеяться легче всего. На крайний случай, их можно обвинить в отсутствии чувства юмора. - Какой он товарищ! Все они только и думают, как бы меня побольнее боднуть. Как раз в этот момент мимо них проходил гражданин в макинтоше. Он остановился напротив шута (дяди Шуры). - Здравствуйте, - сказала Ольга. - Вы еще не поправились? Вы меня узнали? - Здравствуйте, дитё, - ответил ей гражданин. - Во-первых, я никогда не болел. Во-вторых, я тебя, конечно, узнал. Мне это легко дается. Хоть я лично и не имею детей, но все дети мира - мои дети. Цветы жизни... - Гражданин потянул носом. - Аромат. - Он наклонился к дяди Шуриному букету. - Разрешите насладиться? Прекрасные эфироносы. Дары природы. Он посмотрел величественным взором вдаль. - Да, ничего не скажешь, наша река одна из красивейших городских рек мира. Не правда ли, в этом понятии есть какая-то глубина. - И ширина, - пискнула Ольга. - И ширина, - согласился мужчина. - И длина, - рискнула Ольга. - И длина, - спокойно и терпеливо согласился мужчина. - А между прочим, вы ведь прохожих ногами мараете. Вы уже не дети, чтобы сидеть верхом на парапете. - А где нужно сидеть? На тротуаре? - спросила Ольга. Гражданин улыбнулся ей: - Я терпелив. Дома сидеть нужно. Изучать классику высочайших умов. На реке печально прокричал буксир, и, словно эхо, откликнулся ему другой голос: - Сынки-и, где вы-ы? Уплыли! - На набережную вылез подвыпивший старикан с продуктовой сумкой. - Сынки-и, я вас простил. Мне с вами поговорить желательно. Я без разговора болею... - Старикан увидел Ольгу - обрадовался. Сделал из пальцев козу. - Рыженькая. Забодаю, забодаю. Рыжичек, я их простил, а они уплыли. Я им в папаши годен, в деды. А может быть, наголо? - Старик махнул рукой, словно у него в руке была сабля. - Всех - наголо! - А вы не кричите, - сказал ему гражданин в макинтоше. - Люди любуются красотой нашего прекрасного города, а вы кричите. Старикан приподнял свою сумку. - Наклонись, милый. У меня в этой сумке два утюга лежат. Я тебе дам по кумполу, ты и расколешься, как арбуз. - Что?! - Гражданин в макинтоше голос повысил: - Вы, простите, ихтиозавр. - А ты-то? Верблюд нестриженый. Павлин! - Старое чудовище! - Чертополох мокрый. Горшок с букетом. - Ха-ха-ха, - сказала Ольга. - Я прысну. Шут (дядя Шура) вытащил милиционерский свисток. Свистнул, призывая к порядку. Гражданин в макинтоше и старикан разом повернулись. - Мы ничего, - сказал старикан. - Мы вот встретились. - Старикан обнял макинтоша. - Здравствуй, друг Петя! - То есть как это - ничего? Сначала обзывает, а потом ничего? Я вам не Петя! Старикан посмотрел на него с презрением. Обнял шута (дядю Шуру). - Действий не было. Нецензурщины - не дай бог. Сынок, закон не нарушен!.. Георгинчик! - сказал он гражданину и пошел, потряхивая сумкой. - Сонюшка, я иду-у!.. Гражданин в макинтоше приподнял свою модную шляпу. - Извините, закон действительно не нарушен. Не смею мешать. Я все понимаю. Вы на посту. - И он удалился на цыпочках, чтобы ни звука, ни шороха. - Смейся, ты хотела смеяться, - сказал Ольге шут. - Сейчас. - Ольга прокашлялась. Прибежал Тимоша с бутылкой. - На, попей лимонаду. Ольга взяла у него лимонад, отпила глоток. Вдохнула свежего воздуха, который, как и подобает, немножко припахивал нефтью. - У тебя что, никакого самолюбия нет? И ты не обиделся? Серый ты, как туман. Тимоша крепился, хотя видно было по всему, что это дело дается ему с трудом. - Что ж на тебя обижаться? Смешно на тебя обижаться. Мне тебя очень жаль. - Это почему тебе меня жаль? - воскликнула Ольга. - Это зачем? - Что я, не человек? Что, у меня сердца нет? Ты не волнуйся, тебе вредно волноваться. Хочешь, я тебе мороженое принесу? Ольга повернулась к шуту (дяде Шуре). - Чего он ко мне лезет с нежностями? Он что, с ума сошел? - Ты не волнуйся, ты не волнуйся, - сказал Тимоша. Ольга уставилась перед собой, окончательно сбитая с толку. - Дядя Шура, что происходит? Может, он принимает меня за сумасшедшую? Асфальтовая голова. Зоопарк в одном лице. - Смейся, - сказал ей шут. Тимоша тронул его за локоть. - Вы "скорую помощь" вызвали? - Он спросил это шепотом, но Ольга услышала. - С чего это ты придумал? Зачем "скорую помощь"? Я не больная. - А чего ты кричишь как сумасшедшая? - озлился Тимоша. - Чего ты говорила, что у меня уши глаза закрывают? Ольга сложила руки на коленях, сгорбилась. - Так, значит, над тобой смеяться нельзя? - А чего надо мной смеяться? Уши у меня как уши, как у всех людей. Нос как нос. Голова как голова, как у всех головы. - И у меня волосы как волосы! Как у всех волосы. Видели, дядя Шура, лучше быть сумасшедшей, чем рыжей. Сумасшедшей почтение, и ласковое обхождение, и лимонад. - Она бросила бутылку в реку и захохотала. Смеялась она сухим неестественным смехом, похожим на плач. Что-то ломалось в этом смехе, стонало и вот-вот должно было рухнуть. - Юрик, я сумасшедшая! Живо за лимонадом! Ха-ха-ха... В шорохе, в треске нейлона возникла возле них сиреневая женщина с заграничным портфельчиком в клетку. - Прелесть! Находка! Ты думаешь, это легко? Напрасно ты так думаешь, - сказала она полным восхищения и усталости голосом. - А глаза! Какие глаза. Крупным планом. Все будут в восторге. Ольга отодвинулась от нее. - Что с вами? - Вы, наверно, побывали на юге и перегрелись, - сказал Тимоша. Женщина не обратила внимания на эти слова. Она смотрела на Ольгу, как смотрят художники на еще не законченное полотно. - Ты нам подходишь. Роль прямо для тебя написана. - Женщина спохватилась, объяснила: - Я с киностудии. Мы тебя будем пробовать. Ты рада? - Ужасно рада, - сказала Ольга. - Я вся в восторге. Я умею петь басом. - Ольга запела: - Ля-лям-ля-лям, ля-ли-ля-лям... Женщина остановила ее: - Это детали... - И заговорила так, словно перед ней был еще некто и к этому некто она обращала свои слова: - Представьте себе: умная девочка, одаренная, смелая. В силу этих перечисленных качеств она всех презирает, даже мальчика, в которого влюблена. Трагично. Как ты находишь? - спросила она у Тимоши. - Я в этом не понимаю, - сказал Тимоша. - Я сяду. Я так устала. - Женщина уселась на парапет. - Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - с ума сойти... Итак, в своем тщеславии наша героиня пытается встать над обществом. Ничего не прощая, взыскательная и надменная, поднимается наша героиня к своему неизбежному краху. Ее ненавидит весь класс, ненавидит вся школа. Но ничего не могут с ней поделать. Все хлопочут вокруг нее одной. А что поделать? Она хорошо учится. Выгонять из школы нельзя. А как быть? Поэтому крах у нее будет моральный. - Ну, вы даете, - сказал Тимоша. - Таких не бывает. Такую бы в два счета приземлили. - Ничего не понимает, - сказала Ольга и улыбнулась женщине. Потом она строго посмотрела на Тимошу. - Ну что ты можешь понимать, ты, серый, как туман? - Да, да, конечно. Хорошая фраза. - Женщина посмотрела на Ольгу и слегка от нее отодвинулась. - Эту фразу мы впишем в сценарий. Ты ее сама придумала? Голова кругом. "И мальчики кровавые в глазах..." Ольга кивнула: - Сама. Тимоша сжал кулаки. - Шестью шесть, - сказала Ольга. Тимоша сжал кулаки еще крепче. - Зоопарк в одном лице, - сказала Ольга. - Ну, ударь, ударь. Я теперь актриса, я теперь на вас чихаю. - Ольга захохотала, а когда отсмеялась, спросила у женщины: - Хотите, я научу вас сводить бородавки? - Но у меня нет бородавок, - сказала женщина. Ольга оглядела ее с головы до ног. - Как мне вас жаль. Ничего-то у вас нет: ни красоты, ни вкуса, ни такта, ни даже бородавок. Женщина еще дальше отодвинулась от Ольги. Поежилась. - М-да, - сказала она. - Находка, нечего сказать. - И кисло добавила: - Прелестно, этот текст мы впишем в сценарий. В жизни не соглашусь работать на детской картине. Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - и все поют басом. Повальное бедствие. - Не хочу я сниматься, - сказала Ольга тоскливым, затравленным голосом. - Оставьте меня в покое. - Ай, не морочь ты мне голову. Ты нам подходишь. Я за тобой уже целый час наблюдаю. - Вы считаете такой срок достаточным? - спросил шут (дядя Шура). - А вы кто такой, чтобы интересоваться? Шут достал из-за парапета милиционерскую фуражку. Надел ее на голову. Сиреневая женщина посмотрела на него долгим, сожалеющим взглядом. - Умоляю. Я видела фильмы о милиционерах. Довольно плохие. Но фильма, сделанного милиционером, не видела, даже плохого. Шут (дядя Шура) развел руками. Ольга резко повернулась к женщине. - Вы всерьез думаете, что я мерзавка? Я не такая! - Какая разница, такая ты или не такая. Не такая - научим. Важны задатки. Чтоб я еще пошла работать на детскую картину! - А кто вас заставляет? - спросил Тимоша. - А ты молчи, боевая киса-мяу. Зоопарк в одном лице. Тимоша снова сжал кулаки. Женщина вытащила из сумки открытку. - Возьми. Здесь написан наш адрес и мое имя. Покажешь на проходной. Я тебя жду. Я уверена, мы полюбим друг друга. - Женщина погладила Ольгу по щеке. Пошла сгорбившись. Дядя Шура отобрал у Ольги открытку, разорвал ее и бросил клочки в воду. - А я, может быть, славы хочу, - вяло возразила Ольга. - Хватит! Прославилась. - Не хватит! - крикнула Ольга. - Не кричи. Я взываю к твоему рассудку. Короче - к уму. - Это самое легкое! Когда нельзя воззвать к рассудку того, кто виноват, взывают к рассудку того, кто прав. Почему, когда один обидел другого, обиженному говорят: прости его, ты должен быть умнее? Почему обиженные всегда должны быть умнее обидчиков? Почему умному всегда говорят - уступи? Почему дуракам и хамам такая привилегия? - Почему? - угрюмо спросил Тимоша. Шут (дядя Шура) снял фуражку, лоб вытер носовым платком. Открыл рот, и изо рта у него стали вылезать шарики - розовенькие, голубенькие, зелененькие, лимонные, ясненькие, - короче говоря, разноцветные шарики. - Не знаете, - грустно сказала Ольга. - Эй! - раздался крик. - Эй, где вы?! - На набережную вылетели Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем и Боба. - Вот вы где! Мы запарились. Мы весь парк обегали. Ольга взяла у Аркашки портфель. Аркашка старательно дышал, обогащая свою загнанную кровь кислородом. Он отдышался наконец. Стащил Ольгу с парапета. - Прячься быстрее. Сюда бабушки мчатся. Три квартала висели у меня на пятках. В парке я их сбросил со следа. Они сейчас здесь будут, зуб даю - у моей бабушки нюх чувствительный. - Дядя Шура, спрячьте меня, - попросила Ольга. Дядя Шура открыл дверь будки. В этой будке некогда стоял милиционер-регулировщик, но повесили над перекрестком светофор-автомат - и регулировщик оказался ненужным. Будку оставили на всякий случай: вдруг автомат испортится. Первой на набережную выбежала старуха Маша, за нею - старуха Даша. Они подозрительно оглядели компанию. - Кто ее видел? - Куда она делась? - Шурка, отвечай, ты ее схватил? - спросила старуха Маша и, не дав времени шуту на ответ, заголосила: - Вся в рыжую Марфу! Родная бабка лежит под уколом, валерьяновку стаканами пьет. А она гуляет. Она обиделась. У нее нервы. Где она? - Я сказал - топиться пошла, - ответил за всех Аркашка. - А я тебя за ухо. Аркашка безучастно подставил голову. - Отрывайте, все равно когда-нибудь оторвете. Боба вступил в игру печально возвышенный, закатив глаза к небу: - Она утопилась. Она действительно утопилась. Встала на парапет. Руки вот так. Сказала: "Я всех прощаю, всех, всех". Потом сказала: "Прощайте, природа и небо, одни только вы меня понимали". И бултых... - Господи, твоя воля! - Старуха Маша перекрестилась. Спину выпрямила и заговорила грустным возвышенным голосом: - Что же мы Клаше-то скажем?.. Такая хорошенькая, славная такая. А уж вежливая, а уж воспитанная. Умница. А какие у нее волосики были чудесные. Я таких отродясь никогда не видела, как огонек... - И ты не бросился ее спасать, такую девчонку? - тихо спросила Бобу старая дворничиха. - Я не мог. Я простуженный. - Боба закашлялся хрипло и засипел: - У меня катар. - А ты? Почему не прыгнул? - спросила дворничиха у Тимоши. - Я? Вы меня спрашиваете? - Бестолковый! Тебя, а то кого же? - Я? Почему я не прыгнул? - Тимоша не сразу нашелся. - На меня столбняк напал. Я вроде окаменел. Вот так, - Тимоша выпрямился, нижняя челюсть у него на минуточку отвалилась. Дворничиха засмеялась, на него глядя, но вдруг сморщилась вся и заплакала. - Ты чего? - Старуха Маша бросилась к подруге, принялась тормошить ее, утешать. - Что ты, что ты, Даша? Ты, никак, плачешь? Если уж Даша заплакала, значит, в самом деле что-то серьезное произошло, - сказала она и снова принялась тормошить и утешать подругу. - Даша, не плачь. Ну, Даша. Такая девчонка была! Абрикосинка наша-а-а!.. Плакала Маша. Плакала Даша. - Такая девчонка была... За такую девчонку не только в воду - в огонь можно прыгнуть. А они, видишь, простуженные, в столбняке. Лоботрясы. Я бы на их-то месте в такую девчонку влюбилась по гроб жизни. - Спокойно, тетя Даша, спокойно, - остановил ее шут. - Это другая тема. Сегодня мы ее не касаемся. - Про любовь в твоем театре нельзя, - вздохнула дворничиха. - Говори, куда ты дел Ольгу? Ее бабка в постели лежит, в ожидании инфаркта, мы по городу бегаем на больных ногах. Куда ты ее дел? - Куда ты ее дел? Говори, Шурка, - поддакнула старуха Маша. - Никуда, - ответил шут. - Она домой поехала. - Врешь ведь. - Точно. Взяла такси и поехала. Все видели. Старая дворничиха оглядела всех. Все смотрели на нее искренними, правдивыми глазами. - У, мазурики! - Аркадий, пойдем. Пойдем, внучек. Аркашка увернулся от ласковой руки своей бабушки. - Чего это ты от бабушки бегаешь? - изумилась старуха Маша и, увидев, что старая дворничиха уже направилась уходить, крикнула ей: - Даша, ну куда ты? Раз она живая, можно не торопиться. - И тут же ловко ухватила зазевавшегося Аркашку за ухо - даже вазелин не помог. - Домой, - прошептала она сладострастно, - за рояль! Аркашка вопил: - Отпусти ухо! Я этого не потерплю. - Потерпишь. Мы и не такое терпели, и ты потерпишь. Нас родители вожжами учили поперек спины - мы молчали. А вас за ухо тронешь - вы в крик. Щепетильные шибко. Когда она уволокла Аркашку, Ольга вылезла из будки регулировщика. - Я и не знала, что я такая хорошая, - сказала она. - Как странно. Это зачем, дядя Шура? - Не задавай вопросов - тема исчерпана, - сказал ей шут. - Но... - сунулся Боба. Шут (дядя Шура) милиционерскую фуражку надел и в милиционерский свисток засвистел. - Пр-рекратить! По свистку остановилась проходившая мимо "Волга". Таксист подбежал к дядя Шуре. - Нарушил, товарищ начальник. Я понимаю. Осознаю. Нарушил. - По-моему, вы ехали как положено. - Шутите. Ха-ха-ха! Милиция всегда права. Милиция не останавливает тех, кто правильно ездит. Клянусь, больше не повторится. Не везет мне. Кругом не везет. Таксист сказал шуту на ухо: - Фиаско. Пардон, я вас и в этой красивой фуражке узнал. И я вам скажу - фиаско. Я ей, простите, предложение сделал. - Согласилась? - нервно поинтересовался дядя Шура. Таксист посмотрел на него понимающе. - Я же говорю: фиаско. Поясняю: наотрез отказала. Дядя Шура вздохнул облегченно, лоб платком вытер, достал из-за парапета свой красивый букет. - Отвезите домой эту девочку. - Эту рыженькую? Какой рыжик, морковочка. А ну, молодые люди, в машину. - Дядя Шура, оштрафуйте его, - попросила Ольга. - Поедем, морковочка. Штрафы, рыженькая, не твое дело. - Дядя Шура, оштрафуйте его хоть совсем ненамного. Хоть на десять копеек, - попросила Ольга. Таксист взял ее и понес. И когда машина отъехала, шут снял с головы фуражку. - Что я могу поделать, если нет такого закона, по которому бы штрафовали за слово "РЫЖИЙ". Девушка-продавщица бежала по набережной. Она махала рукой дяде Шуре и улыбалась. Шут (дядя Шура) быстро фуражку спрятал, с гранитного парапета букет цветов взял, девушке навстречу шагнул, сам себе нечаянно на ногу наступил и упал - растянулся. Рассыпались цветы. Шут сел, сам над собой заплакал. А вокруг смеются. Все смеются, все, кто участвовал в этой истории. Бабки-старухи смеются, шикарный охотник смеется, гражданин в макинтоше смеется, бородатые парни и девушка в джинсах, старик с продуктовой сумкой смеется. Тимоша, Боба, Аркашка смеются. Ольга тоже. Шут встал, отряхнулся. Послал девушке-продавщице воздушный поцелуй - мол, не огорчайся. Смеются вокруг. А девушка чуть не плачет. - Не торопитесь смеяться, - грустно сказал шут. Он вынул из-за пазухи розу, подал ее девушке-продавщице. Роза заполнила обе ее ладони, яркая, жгучая, необыкновенно прекрасная. - О досточтимый зритель, - сказал шут, - не торопитесь смеяться...

/ Полные произведения / Погодин Р.П. / Трень-Брень