• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Виконт де Бражелон или десять лет спустя

Виконт де Бражелон или десять лет спустя [26/123]

Скачать полное произведение

    - Вот как! Между домами есть сообщение, - сказал ДаАртаньян. - Вероятно, это какой-нибудь любопытный, пришедший посмотреть на казнь.
     В эту минуту крики и шум в комнатах кабачка вдруг прекратились. Тишина в таких случаях поражает не меньше, чем удвоившийся шум. ДаАртаньяну захотелось узнать причину этого внезапного безмолвия.
     Он заметил, что незнакомец в нарядной одежде, войдя в главную залу, обратился к присутствующим с речью; все слушали его с глубоким вниманием. ДаАртаньян мог бы разобрать и слова, если бы их не заглушал гомон уличной толпы. Впрочем, речь скоро закончилась, и все посетители стали небольшими группами покидать залу. Скоро в ней осталось всего шестеро, в их числе был человек со шпагой, который, отведя в сторону хозяина, видимо, старался занять его каким-то разговором, в то время как остальные разводили огонь в очаге, - непонятно для чего, при такой жаре.
     - Странно, - сказал даАртаньян Раулю. - Мне кажется, я знаю этих людей.
     - Не находите ли вы, что пахнет дымом? - спросил Рауль.
     - Нет, скорее тут пахнет заговором.
     Не успел он договорить, как четверо из оставшихся в зале спустились во двор и стали на часах по сторонам калитки, бросая изредка на даАртаньяна многозначительные взгляды.
     - Черт возьми! Тут что-то не так, - шепнул он Раулю. - Тебе не интересно узнать, в чем дело?
     - Не особенно, господин даАртаньян.
     - А меня, как старую кумушку, разбирает любопытство. Пройдем-ка наверх, оттуда видна вся площадь.
     - Нет, господин даАртаньян, я не в состоянии равнодушно смотреть на смерть этих несчастных.
     - А я, по-твоему, дикарь, что ли? Мы вернемся сюда, когда придет время. Идем же!
     Они вошли в дом и поместились у окна, которое все еще было незанятым, что показалось им не менее подозрительным, чем все прочее.
     Двое оставшихся в комнате собутыльников, вместо того чтобы смотреть в окно, поддерживали огонь. Увидев даАртаньяна и его спутника, они пробормотали:
     - А, вот и подкрепление!
     ДаАртаньян подтолкнул Рауля локтем.
     - Да, братцы, подкрепление, - проговорил он. - Славный огонь развели вы тут. Что это вы собираетесь жарить?
     Незнакомцы весело расхохотались и вместо ответа подбросили еще дров.
     ДаАртаньян не спускал с них глаз.
     - Вы, верно, посланы сказать нам, когда начинать? - спросил один из незнакомцев.
     - Конечно, - отвечал даАртаньян, надеясь выведать что-нибудь. - Для чего же я здесь, как не для этого?
     - Ну, так становитесь у окна и следите.
     Подавив улыбку, даАртаньян сделал знак Раулю и с удобством расположился у окна.
    XIV. ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОЛЬБЕР!
     Жуткое зрелище представляла собою Гревская площадь. Сплошное море голов, волнующихся, как колосья в поле. При каждом отдаленном шуме все эти головы приходили в движение, миллионы глаз сверкали: все сильнее бушевал этот живой океан, и волны его, точно волны прилива, бились о сплошную стену стрелков, окружавшую виселицы. Тогда рукоятки алебард опускались на головы и плечи подступавших смельчаков, и рядом с виселицей возникало свободное пространство, а задние ряды внезапным напором оттеснялись к самым перилам набережной Сены.
     С высоты окна, из которого открывался вид на площадь, даАртаньян с тайным удовольствием наблюдал, как находившиеся в толпе мушкетеры и гвардейцы успешно прокладывали себе дорогу, работая кулаками и рукоятками шпаг. Они образовали уже плотную группу человек в пятьдесят. Но не это привлекало внимание даАртаньяна: вокруг виселиц и вдоль аркады Сен-Жан кипел настоящий живой водоворот. Среди тупых и равнодушных физиономий мелькали люди со смелыми, решительными лицами, которые обменивались друг с другом какими-то таинственными знаками. В одной из наиболее оживленных групп даАртаньян заметил незнакомца, пришедшего из соседнего сада и державшего речь в кабаке. Теперь он, по-видимому, собирал людей и отдавал им приказания.
     - Так и есть, - воскликнул даАртаньян, - я не ошибся! Я знаю этого человека: это - Менвиль. Что он тут делает, черт побери?
     Глухой шум, усиливавшийся с каждым мгновением, отвлек его внимание в другую сторону. Шум этот был вызван появлением осужденных. На углу площади показался шедший впереди отряд стрелков. Гул и говор толпы превратился в оглушительный рев.
     Видя, что Рауль побледнел, даАртаньян ударил его по плечу.
     Стоявшие у очага люди, услышав крики, обернулись и спросили, в чем дело.
     - Ведут осужденных, - отвечал даАртаньян.
     - Отлично! - сказали оба и принялись еще усерднее разжигать огонь.
     ДаАртаньян поглядывал на них с беспокойством. Ему было ясно, что эти люди, разводившие без всякой надобности такой сильный огонь, затеяли что-то недоброе.
     Между тем осужденные уже появились на площади.
     Перед ними шел палач, а по сторонам по пятидесяти стрелков. Оба были одеты во все черное, - оба бледные, но спокойные.
     ДаАртаньян заметил, что они почти на каждом шагу приподнимались на носках и нетерпеливо смотрели через головы толпы.
     - Гм! - произнес он. - Как они стремятся поскорее увидеть виселицу.
     Рауль отступил назад, не будучи, однако, в состояния совершенно покинуть окно. Ужасные зрелища также обладают притягательной силой.
     - Смерть им! Смерть! - кричали пятьдесят тысяч глоток.
     - Да, смерть им, смерть! - ревело несколько десятков особенно яростных голосов, точно отвечая толпе.
     - Вздернуть их, вздернуть! Да здравствует король! - кричала толпа.
     - Король? - пробормотал ДаАртаньян. - Удивительно! Я полагал, что не король, а Кольбер приказал их повесить.
     В эту минуту в толпе началась давка; шествие осужденных остановилось.
     Люди со смелыми, решительными лицами, которых заметил ДаАртаньян, так поспешно и энергично толкались, протискивались и напирали, что добрались почти до цепи стрелков. Процессия снова тронулась. Вдруг люди, приковавшие к себе внимание даАртаньяна, с криком "Да здравствует Кольбер! - бросились на конвойных, которые тщетно старались от них отбиться. Позади надвигалась толпа.
     Поднялся невообразимый шум и сумятица, слышались вопли ужаса, стук сабель, алебард и мушкетные выстрелы. Словом, наступил хаос, в котором ДаАртаньян уже ничего не мог разобрать. Однако вскоре среди этого хаоса начало выясняться какое-то определенное намерение, чья-то воля.
     Осужденные оказались вдруг вырванными из цепи конвоя; их потащили к кабачку под вывеской "Нотр-Дам". Увлекавшие их кричали: "Да здравствует Кольбер!" Толпа колебалась, не зная, чью сторону принять: стрелков или зачинщиков драки. Ее смущало то, что кричавшие: "Да здравствует Кольбер! - принялись также кричать: "Долой виселицы! В огонь их! В огонь! Сжечь живьем этих воров, сжечь кровопийц!"
     Эти крики решили дело. Толпа собралась сюда смотреть на казнь, и вдруг у нее явилась возможность совершить казнь самой, а это большой соблазн! Поэтому в одну секунду вся толпа оказалась на стороне бунтарей и тоже стала вопить: "В огонь грабителей! Да здравствует Кольбер!"
     - Черт возьми! - вскричал ДаАртаньян. - Дело, кажется, принимает серьезный оборот!
     Один из людей, стоявших у очага, подошел к окну с горящей головней.
     - Жарко становится! Ну, сигнал дан! - сказал он, обернувшись к товарищу, и вдруг поднес головню к деревянной обшивке стены. Дом был старый и вспыхнул в одно мгновение. Пламя с треском поднялось кверху.
     К реву толпы присоединились крики поджигателей. ДаАртаньян, который ничего не заметил, потому что смотрел на площадь, почувствовал, что его душит дым и жжет пламя.
     - Э, да вы устроили здесь пожар! - вскричал он, обернувшись. - С ума вы спятили, что ли, голубчики?
     Оба незнакомца посмотрели на него с удивлением.
     - Да ведь так было приказано, - сказали они.
     - Приказано сжечь мой дом?! - загремел ДаАртаньян, вырывая из рук поджигателя головню.
     Второй незнакомец поспешил было на помощь товарищу, но Рауль схватил его в охапку и выбросил в окно, в то время как ДаАртаньян спускал первого с лестницы. Рауль сорвал кусок загоревшейся обшивки и швырнул на пол. Убедившись, что пожара нечего больше опасаться, ДаАртаньян снова подбежал к окну.
     Сумятица на площади достигла предела. Вопли "В огонь!", "На костер!", "Да здравствует Кольбер!" - смешивались с криками "На виселицу!", "Да здравствует король!".
     Толпа буянов, освободившая осужденных, тащила их к кабаку. Менвиль во главе этой шайки кричал громче всех:
     - В огонь! В огонь! Да здравствует Кольбер!
     ДаАртаньян начал понимать, что осужденных хотят сжечь живьем, а его дом превратить в костер для этого.
     - Стой! - крикнул он, став одной ногой на подоконник и обнажив шпагу. - Менвиль, что вы тут делаете?
     - Дорогу, господин ДаАртаньян! Дорогу! - крикнул тот в ответ.
     - В огонь, в огонь воров! Да здравствует Кольбер! - продолжала реветь толпа.
     Эти крики наконец вывели даАртаньяна из себя.
     - Черт возьми, что за гнусность! - воскликнул он. - Сжечь живьем людей, приговоренных лишь к повешению!
     Перед дверьми толпа зевак, притиснутая к стене, загородила путь Менвилю с его отрядом. Менвиль выбивался из сил.
     - Дорогу, дорогу! - кричал он, угрожая пистолетом.
     - Сжечь их! Сжечь! - ревела толпа. - В кабаке разведен костер. Сожжем воров вместе с кабаком!
     Не оставалось больше сомнения: дом даАртаньяна был избран для зверской расправы с осужденными.
     ДаАртаньян припомнил старый боевой клич, всегда оказывавший свое действие, и крикнул громовым голосом, способным заглушить пушечную пальбу, рев моря - и вой бури:
     - Ко мне, мушкетеры!
     Ухватившись рукой за косяк, он прыгнул в самую середину толпы, которая в испуге шарахнулась от дома.
     В один миг Рауль также очутился внизу. Оба обнажили шпаги. Мушкетеры, столпившиеся на площади, услышали призыв и, обернувшись, узнали даАртаньяна.
     - Наш капитан! Капитан! - закричали они в один голос.
     Толпа расступилась под их дружным натиском, как расступаются волны перед кораблем. В этот момент ДаАртаньян и Менвиль очутились лицом к лицу.
     - Дорогу, дорогу! - кричал Менвиль, видя, что до двери осталось каких-нибудь два шага.
     - Стой! - отвечал ДаАртаньян.
     - Погоди же! - крикнул Менвиль, целясь в него в упор.
     Но прежде чем грянул выстрел, ДаАртаньян шпагой толкнул руку Менвиля и затем проткнул ему бок.
     - Говорил я, чтобы ты вел себя смирно, - заметил даАртаньян Менвилю, свалившемуся к его ногам.
     - Дорогу, дорогу! - продолжали кричать товарищи Менвиля, которые пришли было в замешательство, но ободрились, увидев, что у них всего двое противников.
     Однако эти двое оказались настоящими сторукими гигантами. Шпаги в их руках сверкали, точно огненный меч архангела: с каждым взмахом на землю падал человек.
     - За короля! - кричал ДаАртаньян.
     - За короля! - вторил ему Рауль.
     Вскоре этот клич подхватили мушкетеры, присоединившиеся к даАртаньяну.
     Между тем стрелки после временного замешательства пришли в себя и ударили по бунтовщикам с тыла, сбивая и опрокидывая все на пути.
     Толпа, видя сверкающие сабли и льющуюся кровь, шарахнулась назад, увеличивая давку.
     Послышались крики о пощаде, вопли отчаяния: то были последние возгласы побежденных. Осужденные снова попали в руки стрелков.
     ДаАртаньян, приблизившись к ним и видя, что они бледны и полумертвы от ужаса, сказал:
     - Успокойтесь, бедняги, вы не подвергнетесь ужасной казни, которой угрожают вам эти негодяи. Король присудил вас к повешению, и вы будете только повешены... Пусть их повесят.
     В кабачке водворилась полная тишина. За отсутствием воды огонь был залит двумя бочками вина. Заговорщики убежали через сад. Стрелки потащили осужденных к виселице.
     С этой минуты дело быстро пошло вперед. Палач спешил кончить с казнью и, не заботясь о соблюдении всех формальностей, в одну минуту вздернул на виселицу обоих несчастных.
     ДаАртаньяна обступили со всех сторон, осыпая поздравлениями. Он отер пот со лба, кровь со шпаги и пожал плечами, глядя, как Менвиль корчится в судорогах.
     Рауль отвел глаза от тяжелого зрелища, а ДаАртаньян, указав мушкетерам на виселицы с казненными, проговорил:
     - Бедняги! Надеюсь, они умерли, благословляя меня, что я избавил их от костра.
     Эти слова долетели до Менвиля в ту минуту, когда он сам испускал последний вздох. Мрачная улыбка мелькнула на его губах; он хотел что-то сказать, но это усилие стоило ему жизни. Он скончался.
     - О, как все это ужасно! - произнес Рауль. - Уйдемте отсюда, господин ДаАртаньян.
     - Ты не ранен? - спросил его мушкетер.
     - Нет, не беспокойтесь.
     - Экий храбрец! У тебя голова отца, а руки Портоса. Эх, если бы Портос был здесь, ему было бы на что полюбоваться! Куда он мог запропаститься, черт побери! - пробормотал даАртаньян.
     - Пойдемте же, господин даАртаньян, - настаивал Рауль.
     - Одну минуту, мой друг. Я сейчас получу свои тридцать семь с половиной пистолей и затем буду к твоим услугам... Дом действительно доходный, - прибавил он, направляясь к кабаку, - но я предпочел бы иметь что-нибудь поспокойнее и в другой части города.
    XV. О ТОМ, КАК БРИЛЬЯНТ Д'ЭМЕРИ ПОПАЛ В РУКИ Д'АРТАНЬЯНА
     Пока на Гревской площади разыгрывалась вышеописанная кровавая сцена, несколько заговорщиков собрались у калитки, которая вела в соседний сад. Вложив свои шпаги в ножны, они помогли одному из товарищей сесть на ожидавшую в саду лошадь, а потом, точно спугнутая стая птиц, разлетелись в разные стороны: кто перелез через забор, кто проскользнул в калитку.
     Всадник вонзил шпоры в бока лошади с такой силой, что она чуть не перепрыгнула через стену; как молния, пронесся он через площадь Бодуайе, затем по улицам, опрокидывая и давя встречных. Через десять минут он очутился перед дверью главного казначейства, дыша так же тяжело, как и его конь.
     Услышав стук копыт по мостовой, аббат Фуке поспешил к окну и, высунувшись, крикнул всаднику, еще не успевшему соскочить с лошади:
     - Ну что, Даникан?
     - Все кончено, - отвечал тот.
     - Они спасены?
     - Нет, напротив, повешены.
     - Повешены! - повторил аббат, побледнев.
     Внезапно отворилась боковая дверь, и в комнату вошел министр Фуке с бледным, искаженным от горя и гнева лицом. Остановившись на пороге, он прислушивался к разговору, который велся через окно.
     - Негодяи! - вскричал аббат. - Так-то вы дрались!
     - Мы дрались, как львы.
     - Вернее, как трусливые псы!
     - Сударь...
     - Сто хорошо вооруженных бойцов стоят десяти тысяч стрелков, захваченных врасплох. Где Менвиль, этот хвастунишка, уверявший, что он или победит, или умрет?
     - Он сдержал слово, господин аббат: он мертв.
     - Мертв? Кто его убил?
     - Какой-то демон в образе человека, гигант, у которого словно десять огненных мечей в руках. В одну минуту он потушил огонь, усмирил бунт и вызвал из-под земли сотню мушкетеров.
     Фуке поднял голову, на лбу у него выступил пот.
     - О, Лиодо! О, д'Эмери! - прошептал он. - Они умерли, и я обесчещен!
     Аббат обернулся и, увидев брата в таком подавленном состоянии, сказал ему:
     - Полно, не следует так убиваться, сударь. Это судьба! Раз не получилось, как мы хотели, значит, бог...
     - Молчите, аббат, молчите! - воскликнул Фуке. - Ваши утешения - богохульство... Прикажите лучше этому человеку войти и рассказать, как совершилось это ужасное дело.
     - Но, брат мой...
     - Повинуйтесь, сударь!
     Аббат сделал Даникану знак, и через минуту на лестнице послышались его шаги.
     В это время за спиной Фуке появился Гурвиль. Приложив палец к губам, он старался удержать министра от слишком бурного проявления отчаяния.
     Фуке, раздавленный горем, старался сохранить спокойствие.
     В комнату вошел Даникан.
     - Докладывайте, - обратился к нему Гурвиль.
     - Сударь, - начал гонец, - нам было дано приказание похитить осужденных и кричать при этом: "Да здравствует Кольбер!"
     - Похитить, чтобы сжечь их живьем, не так ли, аббат? - прервал Гурвиль.
     - Да, таков был приказ, данный Менвилю, который понимал, что он означает. Но Менвиль убит.
     Это известие скорее успокоило, чем опечалило Гурвиля.
     - Чтобы сжечь их живьем? - повторил гонец, как будто сомневаясь в возможности подобного приказания, хотя сам участвовал в его исполнении.
     - Ну, конечно, чтобы сжечь живьем! - грубо оборвал его аббат.
     - Так, так, сударь, - сказал тот, стараясь по выражению лиц своих собеседников разгадать, в каком духе вести рассказ.
     - Ну, рассказывайте же, - повторил Гурвиль.
     - Осужденных, - продолжал Даникан, - привели на Гревскую площадь; тут народ как с цепи сорвался и стал кричать, чтобы их сожгли живьем, а не повесили.
     - Народ имел на то свои основания, - заметил аббат. - Продолжайте.
     - Стрелков было оттеснили; в доме, который должен был служить костром для осужденных, вспыхнул пожар, но тут, откуда ни возьмись, тот сумасшедший, тот дьявол, тот гигант, о котором я говорил, - он оказался хозяином этого самого дома, - с помощью еще какого-то молодого человека выбросил из окна поджигателей, кликнул из толпы мушкетеров, выпрыгнул сам из окна на площадь и принялся так работать шпагой, что стрелки взяли верх, Менвиль пал на месте, осужденных отбили и в три минуты казнили.
     Несмотря на свое самообладание, Фуке не мог сдержать глухого стона.
     - А как зовут хозяина этого дома? - спросил аббат.
     - Не знаю, я его не видал; я все время оставался на страже в саду и знаю обо всем с чужих слов. Мне было приказано, как только все будет кончено, скакать к вам, чтобы рассказать, как было дело. И вот я здесь.
     - Хорошо, больше нам ничего не нужно от вас, - сказал аббат, все более и более падавший духом при мысли, что он сейчас останется с глазу на глаз с братом.
     - Вот вам двадцать пистолей, - сказал Гурвиль. - Ступайте и старайтесь впредь так же, как в этот раз, защищать подлинные интересы короля...
     - Слушаю, сударь, - сказал гонец, кланяясь и пряча деньги в карманы.
     Не успел он выйти из комнаты, как Фуке очутился между аббатом и Гурвилем.
     Оба одновременно раскрыли рот, чтобы заговорить.
     - Нет, не оправдывайтесь, - вскричал Фуке, - и не сваливайте вину на других! Если бы я был истинным другом д'Эмери и Лиодо, я никому не доверил бы заботы об их спасении. Виноват я один, и лишь я должен сносить все упреки и угрызения совести. Оставьте меня, аббат.
     - Но, надеюсь, вы не помешаете мне разыскать негодяя, который, в угоду Кольберу, расстроил весь наш превосходно задуманный план? Благое дело - любить своих друзей, но не дурно, мне кажется, и преследовать врагов.
     - Довольно, аббат, уйдите, прошу вас, и не являйтесь до новых приказаний. Я считаю, что мы должны вести себя крайне осторожно. У вас перед глазами ужасный пример. Господа, я запрещаю вам обоим всякие насилия.
     - Никакие запрещения, - проворчал аббат, - не могут помешать мне отомстить врагу за оскорбление нашей фамильной чести.
     - А я, - произнес Фуке тоном, не терпящим возражений, - при малейшем нарушении моей воли немедленно брошу вас в Бастилию. Примите это к сведению, аббат.
     Аббат поклонился, покраснев.
     Фуке сделал знак Гурвилю следовать за ним и направился к своему кабинету. Но в эту минуту, лакей громко доложил:
     - Господин даАртаньян.
     - Это кто такой? - небрежно спросил министр у Гурвиля.
     - Отставной лейтенант мушкетеров его величества, - тем же тоном ответил Гурвиль.
     Не придав значения словам Гурвиля, Фуке двинулся дальше.
     - Виноват, монсеньер, - сказал Гурвиль. - Я полагаю, что этот мушкетер, оставивший королевскую службу, пришел за получением пенсии.
     - Черт с ним! - возразил министр. - Он явился совсем не вовремя.
     - Позвольте, монсеньер, передать ему ваш отказ: я с ним знаком. Это такой человек, в лице которого нам при нынешних обстоятельствах лучше иметь не врага, а друга.
     - Передавайте что хотите, - сказал Фуке.
     - Передайте ему, - произнес аббат со злобой, присущей служителям церкви, - что денег нет, особенно для мушкетеров.
     Но не успел он вымолвить эти слова, как полуоткрытая дверь распахнулась, и в комнату вошел даАртаньян.
     - О господин Фуке, я наперед знал, что для мушкетеров у вас нет денег. Я шел сюда с тем, чтобы получить не деньги, а отказ. Считаю, что уже получил его, благодарю и желаю вам всего доброго. Пойду теперь за деньгами к господину Кольберу.
     И, довольно небрежно поклонившись, он вышел.
     - Гурвиль, верните этого человека, - приказал Фуке.
     Гурвиль догнал даАртаньяна на лестнице. Услыхав за спиною шаги, даАртаньян обернулся и узнал Гурвиля.
     - Хороши порядки, сударь, у ваших господ финансистов, - сказал мушкетер. - Я прихожу к господину Фуке получить сумму, назначенную мне его величеством, а он встречает меня так, словно я нищий, явившийся просить милостыню, или жулик, готовый стянуть что-нибудь из серебра.
     - Но вы, кажется, произнесли имя Кольбера, дорогой господин даАртаньян? Вы сказали, что идете к нему?
     - Да, я иду к нему, хотя бы для того, чтобы получить сведения о людях, которые поджигают чужие дома, крича: "Да здравствует Кольбер!"
     Гурвиль насторожился.
     - Ах, вы намекаете на то, что произошло на Гревской площади?
     - Ну конечно.
     - Но разве эти события как-нибудь коснулись вас?
     - Кольбер превращает мой дом в костер, и это, повашему, не касается меня!
     - Ваш дом... Ваш дом хотели сжечь?
     - Ну да.
     - Значит, это вы владелец кабачка под вывеской "Нотр-Дам"?
     - Да, я стал им с неделю тому назад.
     - Уж не вы ли тот отважный военный, который рассеял бунтовщиков, собиравшихся сжечь живьем осужденных?
     - Поставьте себя на мое место, господин Гурвиль. Я - военный и в то же время домовладелец. Как военный, я должен содействовать исполнению приказа короля, как собственник - охранять свой дом от огня. Я и выполнил разом обе обязанности, отдав господ Лиодо и д'Эмери в руки стрелков.
     - Так это вы выбросили кого-то из окна?
     - Да, я, - скромно отвечал даАртаньян.
     - И убили Менвиля!
     - Пришлось, к сожалению, - заявил мушкетер с поклоном, точно принимая поздравления.
     - Словом, это вы были причиной того, что осужденные повешены?
     - Да, вместо того чтобы быть заживо сожженными. И я горжусь этим, сударь. Я избавил этих несчастных от ужаснейших мучений. Понимаете ли, господин Гурвиль, их хотели сжечь заживо! Ведь это превосходит всякое воображение.
     - Не стану вас больше задерживать, господин д'Артаньян, - сказал Гурвиль, желая избавить министра от встречи с человеком, нанесшим ему такой тяжелый удар.
     - Нет, нет, - вмешался Фуке, стоявший все время за дверью и слышавший весь разговор. - Напротив, прошу вас войти, господин даАртаньян.
     - Простите, господин министр, - заговорил даАртаньян, - но мне время дорого. Я должен еще побывать у господина Кольбера, чтобы переговорить с ним и получить следуемые мне деньги.
     - Вы можете получить их здесь, сударь, - сказал Фуке.
     ДаАртаньян с удивлением взглянул на министра.
     - Вам дали здесь необдуманный ответ, я слыхал его, - продолжал Фуке. - А между тем человек ваших достоинств должен быть известен всем.
     ДаАртаньян поклонился.
     - У вас есть ордер? - спросил Фуке.
     - Да, господин министр.
     - Я сам выдам вам деньги. Пройдите со мною.
     Сделав Гурвилю и аббату знак остаться в комнате, он увел даАртаньяна в свой кабинет.
     - Сколько вам следует получить, сударь? - спросил он.
     - Что-то вроде пяти тысяч ливров, монсеньер.
     - Это, вероятно, оставшееся за казною жалованье?
     - Нет, это жалованье за четверть года вперед.
     - Вы получаете за четверть года пять тысяч ливров? - спросил министр, внимательно всматриваясь в мушкетера. - Значит, король назначил вам двадцать тысяч ливров в год?
     - Да, монсеньер, я получаю в год двадцать тысяч ливров. Вы находите, что это слишком много?
     - Я? - с горькой улыбкой возразил Фуке. - Если б я умел распознавать людей, если б во мне было побольше осторожности и рассудительности вместо легкомыслия я ветрености, - словом, если бы я, подобно иным людям, умел устраивать свою жизнь, вы получали бы не двадцать, а сто тысяч ливров в год и служили бы не королю, а мне.
     ДаАртаньян слегка покраснел. В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.
     Министр выдвинул ящик стола, достал четыре свертка монет и положил их перед мушкетером.
     Гасконец развернул один из них.
     - Здесь золото, - сказал он.
     - Да, оно меньше обременит вас, сударь.
     - Но ведь в этих свертках двадцать тысяч ливров, монсеньер, а мне нужно только пять.
     - Я хочу избавить вас от труда являться в главное казначейство четыре раза в год.
     - Монсеньер, вы подавляете меня своей любезностью.
     - Я только исполняю свой долг, шевалье. Надеюсь, вы не сохраните дурного чувства ко мне под влиянием необдуманных слов моего брата. Это человек с очень вспыльчивым, своенравным характером.
     - Монсеньер, - возразил даАртаньян, - поверьте, меня огорчают только ваши извинения.
     - Так я не буду больше извиняться, попрошу вас только оказать мне любезность.
     - Любезность? О, монсеньер!
     Фуке снял с пальца брильянтовый перстень, стоимостью, по крайней мере, в тысячу пистолей.
     - Сударь, - обратился он к даАртаньяну, - этот брильянт был подарен мне другом детства, человеком, которому вы оказали огромную услугу.
     Голос его заметно дрогнул.
     - Услугу? - с удивлением произнес даАртаньян. - Я оказал услугу одному из ваших друзей?
     - Да, и вы не могли еще позабыть о ней, так как сделали это не далее как сегодня.
     - Как же звали вашего друга?
     - Д'Эмери.
     - Но ведь это один из казненных!
     - Да, одна из жертв... Итак, господин даАртаньян, в память услуги, оказанной вами Д'Эмери, прошу принять от меня этот перстень. Сделайте это из чувства расположения ко мне.
     - Но, монсеньер...
     - Примите, примите его, прошу вас. Сегодня у меня день глубокой печали... Позже, быть может, вы все узнаете. Сегодня я потерял друга и стараюсь найти нового.
     - Но, господин Фуке...
     - Прощайте, господин даАртаньян, или, лучше сказать, до свиданья! - воскликнул Фуке, чувствуя, что его сердце разрывается от скорби.
     С этими словами министр вышел из кабинета, оставив даАртаньяна с двадцатью тысячами ливров и с перстнем в руке.
     - Гм! - в мрачном раздумье произнес мушкетер. - Ничего не могу понять... Одно могу сказать: это благородный человек... Пойду-ка теперь к Кольберу... Может быть, он объяснит мне что-нибудь.
     И он направился к выходу.
    XVI. КАКУЮ СУЩЕСТВЕННУЮ РАЗНИЦУ НАШЕЛ Д'АРТАНЬЯН МЕЖДУ МОНСЕНЬЕРОМ СУПЕРИНТЕНДАНТОМ И Г-НОМ ИНТЕНДАНТОМ
     Кольбер жил на улице Нев-де-Пти-Шан, в доме, принадлежавшем Ботрю. Крепкие ноги даАртаньяна донесли его туда в какие-нибудь четверть часа.
     Когда даАртаньян пришел к новому фавориту, весь двор его дома был полон стрелков и полицейских, собравшихся, чтобы принести ему свои поздравления или извинения, смотря по тому, будет ли он их хвалить или бранить.
     Льстивость у подобных людей - такой же инстинкт, как чутье у животных. Они отлично понимали, что доставят удовольствие Кольберу, рассказав, какую роль играло его имя в недавних уличных беспорядках.
     ДаАртаньян попал как раз в тот момент, когда начальник конвоя докладывал Кольберу. Не замеченный последним, мушкетер стал позади стрелков, у самых дверей.
     Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:
     - Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.
     - Трижды дурак! - вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. - Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?
     - Но, сударь, ведь они кричали: "Да здравствует Кольбер! - возразил начальник конвоя в сильном смущении.
     - Какая-нибудь горсточка бунтарей...
     - Нет, сударь, вся площадь.
     - Неужели народ в самом деле кричал: "Да здравствует Кольбер!"? - спросил интендант, просветлев. - Уверены ли вы в том, что говорите?
     - Крики были такие, что глухой услышал бы.
     - И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?
     - Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.
     - Очень хорошо, - произнес Кольбер, всецело занятый своими мыслями. - Так вы полагаете, что сжечь осужденных было желанием народа?
     - О да, конечно.
     - Это дело другое... Вы дали хороший отпор?..
     - Мы потеряли трех человек.
     - Но, надеюсь, вы никого не убили?
     - На месте осталось несколько убитых бунтарей, и между ними один человек не простой...
     - Кто это?
     - Некто Менвиль, за которым давно уже следила полиция.
     - Менвиль! - вскричал Кольбер. - Не тот ли, что убил на улице Юшет человека, требовавшего жирного цыпленка?
     - Он самый, сударь.
     - И этот Менвиль тоже кричал: "Да здравствует Кольбер!"?
     - Кричал, и даже громче всех, как бешеный.
     Лицо Кольбера снова омрачилось и приняло озабоченное выражение; осветившее было его сияние горделивой радости сразу погасло.
     - Так что же вы говорите, - разочарованно произнес он, - что почин в этом деле шел от народа? Менвиль был моим врагом; он отлично знал, что рано или поздно я непременно повешу его. Он - один из наемников аббата Фуке... Все это было, несомненно, подстроено самим Фуке, ведь казненные - друзья его детства!
     "Вот как! - подумал даАртаньян. - Теперь мне все ясно. И все-таки Фуке, что бы о нем ни говорили, - благородный человек".
     - Уверены ли вы, что Менвиль убит? - спросил Кольбер офицера.

/ Полные произведения / Дюма А. / Виконт де Бражелон или десять лет спустя

Смотрите также по произведению "Виконт де Бражелон или десять лет спустя":

• Краткое содержание