• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Хемингуэй Э. / Праздник, который всегда с тобой

Праздник, который всегда с тобой [2/9]

Скачать полное произведение

    -- Я пыталась читать его романы. Он невозможен. Жалок и нелеп. И пишет, как больной.
     -- А мне понравились "Сыновья и любовники" и "Белый павлин",-- сказал я.-- Последний, пожалуй, меньше. А вот "Влюбленных женщин" я дочитать не мог.
     -- Если вы не хотите читать плохих книг, а хотите прочесть что-то более увлекательное и по-своему прекрасное, почитайте Мари Беллок Лаундс.
     Я впервые услышал это имя, и мисс Стайн дала мне почитать "Жильца" -- изумительную повесть о Джеке Потрошителе -- и еще один роман -- об убийстве, происшедшем в некоем предместье Парижа, напоминающем Энгиен-ле-Бэн. Обе книги были великолепны для чтения после работы, их герои были достаточно жизненны, а поступки и ужасы вполне убедительны. Для чтения после работы лучшего и придумать нельзя, и я прочитал все ее книги, что мог достать, но ни одна не могла сравниться с первыми двумя, и пока не появились отличные книги Сименона, мне не удавалось найти ничего равного им для чтения в пустые дневные и ночные часы.
     Думаю, что мисс Стайн понравились бы хорошие вещи Сименона -- первым, что я прочитал, было не то "L'Ecluse Numйro 1", не то "La Maison du Canal" (2) -- а впрочем, не уверен, потому что, когда я познакомился с мисс Стайн, она не любила читать по-французски, хотя ей очень нравилось говорить на этом языке. Первые две книги Сименона, которые я прочел, дала мне Дженет Флэннер. Она любила читать французские книги и читала Сименона, когда он был еще полицейским репортером.
     За три-четыре года нашей дружбы я не помню, чтобы Гертруда Стайн хоть раз хорошо отозвалась о каком-нибудь писателе, кроме тех, кто хвалил ее произведения или сделал что-нибудь полезное для ее карьеры. Исключение составляли Рональд Фэрбенк и позже Скотт Фицджеральд. Когда я познакомился с ней, она не говорила о Шервуде Андерсоне как о писателе, но зато превозносила его как человека, и особенно его прекрасные итальянские глаза, большие и бархатные, его доброту и обаяние. Меня не интересовали его прекрасные итальянские глаза, большие и бархатные, но мне очень нравились некоторые его рассказы. Они были написаны просто, а иногда превосходно, и он знал людей, о которых писал, и очень их любил. Мисс Стайн не желала говорить о его рассказах, она говорила о нем только как о человеке.
     -- А что вы думаете о его романах?-- спросил я ее. Она не желала говорить о творчестве Андерсона, как не желала говорить и о Джойсе. Стоило дважды упомянуть Джойса, и вас уже никогда больше не приглашали в этот дом. Это было столь же бестактно, как в разговоре с одним генералом лестно отозваться о другом. Допустив такой промах однажды, вы больше никогда его не повторите. Зато, разговаривая с генералом, разрешается упоминать о том генерале, над которым он однажды одержал верх. Генерал, с которым вы разговариваете, будет восхвалять побитого генерала и с удовольствием вспоминать подробности того, как он его разбил.
     Рассказы Андерсона были слишком хороши, чтобы служить темой для приятной беседы. Я мог бы сказать мисс Стайн, что его романы на редкость плохи, но и это было недопустимо, так как означало бы, что я стал критиковать одного из ее наиболее преданных сторонников. Когда он написал роман, в конце, концов получивший название "Темный смех", настолько плохой, глупый и надуманный, что я не удержался и написал на него пародию (3) мисс Стайн не на шутку рассердилась. Я позволил себе напасть на человека, принадлежавшего к ее свите. Прежде она не сердилась. И сама начала расточать похвалы Шервуду, когда его писательская репутация потерпела полный крах.
     Она рассердилась на Эзру Паунда за то, что он слишком поспешно сел на маленький, хрупкий и, наверно, довольно неудобный стул (возможно, даже нарочно ему подставленный) и тот не то треснул, не то рассыпался. А то, что он был большой поэт, мягкий к благородный человек и, несомненно, сумел бы усидеть на обыкновенном стуле, во внимание принято не было. Причины ее неприязни к Эзре, излагавшиеся с великим и злобным Искусством, были придуманы много лет спустя.
     Когда мы вернулись из Канады и поселились на улице Нотр-Дам-де-Шан, а мисс Стайн и я были еще добрыми друзьями, она и произнесла свою фразу о потерянном поколении. У старого "форда" модели "Т", на котором в те годы ездила мисс Стайн, что-то случилось с зажиганием, и молодой механик, который пробыл на фронте последний год войны и теперь работал в гараже, не сумел его исправить, а может быть, просто не захотел чинить ее "форд" вне очереди. Как бы там ни было, он оказался недостаточно sйrieux (4), и после жалобы мисс Стайн хозяин сделал ему строгий выговор. Хозяин сказал ему: "Все вы -- gйnйration perdue!"
     -- Вот кто вы такие! И все вы такие!-- сказала мисс Стайн.-- Вся молодежь, побывавшая на войне. Вы -- потерянное поколение.
     -- Вы так думаете?-- спросил я.
     -- Да, да,-- настаивала она.-- У вас ни к чему нет уважения. Вы все сопьетесь...
     -- Разве механик был пьян?
     -- Конечно, нет.
     -- А меня вы когда-нибудь видели пьяным?
     -- Нет, но ваши друзья -- пьяницы.
     -- Мне случалось напиваться,-- сказал я.-- Но к вам я никогда не приходил пьяным.
     -- Конечно, нет. Я этого и не говорила.
     -- Наверняка хозяин вашего механика в одиннадцать утра был уже пьян,-- сказал я.-- Потому-то он и изрекал такие чудесные афоризмы.
     -- Не спорьте со мной, Хемингуэй. Это ни к чему не приведет. Хозяин гаража прав: вы все -- потерянное поколение.
     Позже, когда я написал свой первый роман, я пытался как-то сопоставить фразу, услышанную мисс Стайн в гараже, со словами Екклезиаста. Но в тот вечер, возвращаясь домой, я думал об этом юноше из гаража и о том, что, возможно, его везли в таком же вот "форде", переоборудованном в санитарную машину. Я помню, как у них горели тормоза, когда они, набитые ранеными, спускались по горным дорогам на первой скорости, а иногда приходилось включать и заднюю передачу, и как последние машины порожняком пускали под откос, поскольку их заменили огромными "фиатами" с надежной коробкой передач и тормозами. Я думал о мисс Стайн, о Шервуде Андерсоне, и об эготизме, и о том, что лучше -- духовная лень или дисциплина. Интересно, подумал я, кто же из нас потерянное поколение? Тут я подошел к "Клозери-де-Лила": свет падал на моего старого друга -- статую маршала Нея, и тень деревьев ложилась на бронзу его обнаженной сабли,-- стоит совсем один, и за ним никого! И я подумал, что все поколения в какой-то степени потерянные, так было и так будет,-- и зашел в "Лила", чтобы ему не было так одиноко, и прежде, чем пойти домой, в комнату над лесопилкой, выпил холодного пива. И, сидя за пивом, я смотрел на статую и вспоминал, сколько дней Ней дрался в арьергарде, отступая от Москвы, из которой Наполеон уехал в карете с Коленкуром; я думал о том, каким хорошим и заботливым другом была мисс Стайн и как прекрасно она говорила о Гийоме Аполлинере и о его смерти в день перемирия в 1918 году, когда толпа кричала: "A bas Guillaume!" (5), а метавшемуся в бреду Аполлинеру казалось, что эти крики относятся к нему, и я подумал, что сделаю все возможное, чтобы помочь ей, и постараюсь, чтобы ей воздали должное за все содеянное ею добро, свидетель бог и Майк Ней. Но к черту ее разговоры о потерянном поколении и все эти грязные, дешевые ярлыки. Когда я добрался домой, и вошел во двор, и поднялся по лестнице, и увидел пылающий камин, и свою жену, и сына, и его кота Ф. Киса, счастливых и довольных, я сказал жене:
     -- Знаешь, все-таки Гертруда очень милая женщина.
     -- Конечно, Тэти.
     -- Но иногда она несет вздор.
     -- Я же не слышу, что она говорит,-- сказала моя жена.-- Ведь я жена. Со мной разговаривает ее подруга.
     (1) Потерянное поколение (франц.).
     (2) "Шлюз No 1" и "Дом на канале" (франц.).
     (3) "Весенние ручьи".-- Прим. автора.
     (4) Серьезен (франц.).
     (5) Долой Вильгельма! (франц.).
    "Шекспир и компания"
     В те дни у меня не было денег на покупку книг. Я брал книги на улице Одеон, 12, в книжной лавке Сильвии Бич "Шекспир и компания", которая одновременно была и библиотекой. После улицы, где гулял холодный ветер, эта библиотека с большой печкой, столами и книжными полками, с новыми книгами в витрине и фотографиями известных писателей, живых и умерших, казалась особенно теплой и уютной. Все фотографии были похожи на любительские, и даже умершие писатели выглядели так, словно еще жили. У Сильвии было подвижное, с четкими чертами лицо, карие глаза, быстрые, как у маленького зверька, и веселые, как у юной девушки, и волнистые каштановые волосы, отброшенные назад с чистого лба и подстриженные ниже ушей, на уровне воротника ее коричневого бархатного жакета. У нее были красивые ноги, она была добросердечна, весела, любознательна и любила шутить и болтать. И лучше нее ко мне никто никогда не относился.
     Когда я впервые пришел в ее лавку, я держался очень робко -- у меня не хватало денег, чтобы записаться в библиотеку, -- Сильвия сказала, что я могу внести залог позже, когда мне будет удобнее, завела на меня карточку и предложила взять столько книг, сколько я захочу.
     У нее не было никаких оснований доверять мне. Она меня не знала, адрес же, который я ей назвал,-- улица Кардинала Лемуана, 74,-- говорил только о бедности. И все-таки Сильвия была мила, обаятельна и приветлива, а за ее спиной поднимались к потолку и тянулись в соседнюю комнату, выходившую окнами во двор, бесчисленные книжные полки со всем богатством ее библиотеки.
     Я начал с Тургенева и взял два тома "Записок охотника" и, если не ошибаюсь, один из ранних романов Д. Г. Лоуренса "Сыновья и любовники", но Сильвия предложила мне взять еще несколько книг. Я выбрал "Войну и мир" в переводе Констанс Гарнетт и Достоевского "Игрок" и другие рассказы.
     -- Если вы собираетесь прочитать все это, то не скоро зайдете снова,-- сказала Сильвия.
     -- Я приду заплатить,-- ответил я.-- У меня дома есть деньги.
     -- Я не это имела в виду,-- сказала она.-- Заплатите, когда вам будет удобно.
     -- Когда у вас бывает Джойс?-- спросил я.
     -- Как правило, в конце дня,-- ответила она.-- Разве вы его никогда не видели?
     -- Мы видели, как он с семьей обедал у Мишо,-- сказал я.-- Но смотреть на людей, когда они едят, невежливо, и это дорогой ресторан.
     -- Вы обедаете дома?
     -- Чаще всего,-- ответил я.-- У нас хорошая кухарка.
     -- По соседству с вашим домом, кажется, нет никаких ресторанов?
     -- Нет. Откуда вы знаете?
     -- Там жил Ларбо,-- сказала она.-- В остальном ему там все нравилось.
     -- Ближайший к нам недорогой ресторанчик находится возле Пантеона.
     -- Я не знаю вашего района. Мы обедаем дома. Приходите к нам как-нибудь с женой.
     -- Подождите приглашать, ведь я еще не заплатил вам. Во всяком случае, большое спасибо.
     -- Читайте не торопясь,-- сказала она.
     Нашим домом на улице Кардинала Лемуана была двухкомнатная квартирка без горячей воды и канализации, которую заменял бак, что не было таким уж неудобством для тех, кто привык к мичиганским уборным во дворе. Зато из окна открывался чудесный вид. На полу лежал хороший пружинный матрац, служивший удобной постелью, на стенах висели картины, которые нам нравились, и квартира казалась нам светлой и уютной.
     Вернувшись домой с книгами, я рассказал жене, какое замечательное место я нашел.
     -- Но, Тэти, ты должен сегодня же пойти туда и отдать деньги,-- сказала она.
     -- Ну, конечно,-- сказал я.-- Мы пойдем вместе. А потом мы спустимся к реке и погуляем по набережным.
     -- Давай пойдем по улице Сены и будем заходить во все лавки торговцев картинами и рассматривать витрины магазинов.
     -- Обязательно. Мы пойдем, куда захотим, а потом зайдем в какое-нибудь новое кафе, где мы никого не знаем и где нас никто не знает, и выпьем по рюмочке.
     -- Можно и по две.
     -- Потом мы где-нибудь поужинаем.
     -- Вот уж нет. Не забывай, что нам нужно заплатить в библиотеку.
     -- Тогда мы вернемся ужинать домой и закатим настоящий пир и выпьем бона из магазина напротив -- видишь на витрине бутылку бона, там и цена указана. А потом мы почитаем и ляжем в постель и будем любить друг друга.
     -- И мы всегда будем любить только друг друга и больше
    никого.
     -- Да. Всегда.
     -- Какой чудесный вечер. А сейчас неплохо было бы пообедать.
     -- Ужасно хочется есть,-- сказал я.-- Я работал в кафе на одном cafй-crиme (1).
     -- Как шла работа, Тэти?
     -- По-моему, хорошо. Так мне кажется. Что у нас на обед?
     -- Молодая редиска и отличная foie de veau (2) с картофельным пюре, салат и яблочный пирог.
     -- И теперь у нас будут книги, какие мы только захотим, и мы станем брать их с собой, когда куда-нибудь поедем.
     -- А это честно?
     -- Конечно.
     -- Как хорошо!-- сказала она.-- Нам повезло, что ты отыскал это место.
     -- Нам всегда везет,-- сказал я и, как дурак, не постучал по дереву, чтобы не сглазить. А ведь в той квартире всюду было дерево, по которому можно было постучать.
     (1) Кофе со сливками (франц.).
     (2) Телячья печенка (франц.).
    Люди Сены
     С дальнего конца улицы Кардинала Лемуана к реке можно спуститься разными путями. Самый ближний -- прямо вниз по улице, но она очень крута, и когда вы добирались до ровного места и пересекали начало бульвара Сен-Жермен с его оживленным движением, она выводила вас на унылый, продуваемый ветрами участок набережной слева от Винного рынка. Этот рынок не похож на другие парижские рынки, а скорее на таможенный пакгауз, куда привозят вино и платят за него пошлину, и своим безрадостным видом напоминает не то казарму, не то тюремный барак.
     По ту сторону рукава Сены лежит остров Сен-Луи с узенькими улочками, старинными высокими красивыми домами, и можно пойти туда или повернуть налево и идти по набережной, пока остров Сен-Луи не останется позади и вы не окажетесь напротив Нотр-Дам и острова Ситэ.
     У книготорговцев на набережной иногда можно было почти даром купить только что вышедшие дешевые американские книги. Над рестораном "Серебряная башня" в те времена сдавалось несколько комнат, и те, кто их снимал, получали в ресторане скидку; а если они оставляли какие-нибудь книги, valet de chambre (1) сбывал их букинистке на набережной, и вы могли купить их у нее за несколько франков. Она не питала доверия к книгам на английском языке, платила за них гроши и старалась поскорее их продать с любой даже самой небольшой прибылью.
     -- А есть среди них хорошие? -- как-то спросила она меня, когда мы подружились.
     -- Иногда попадаются.
     -- А как это узнать?
     -- Я узнаю, когда читаю.
     -- Все-таки это дело рискованное. Да и так ли уж много людей читает по-английски?
     -- Ну, тогда откладывайте их и показывайте мне.
     -- Нет, откладывать их я не могу. Вы ведь не каждый день ходите этим путем. Иногда вас подолгу не видно. Нет, я должна продавать их, как только представится случай. Ведь они все-таки чего-то стоят. Если бы они ничего не стоили, мне б ни за что их не продать.
     -- А как вы определяете ценную французскую книгу?
     -- Ну, прежде всего проверяю, есть ли в ней иллюстрации. Затем смотрю на качество иллюстраций. Большое значение имеет и переплет. Если книга хорошая, владелец обязательно переплетет ее как следует. Английские книги тоже в переплетах, но в плохих. О таких книгах очень трудно судить.
     От этого лотка около "Серебряной башни" и до набережной Великих Августинцев букинисты не торговали английскими и американскими книгами. Зато дальше, включая набережную Вольтера, было несколько букинистов, торговавших книгами, купленными у служащих отелей с левого берега Сены, в частности, отеля "Воль-тер", где, как правило, останавливались богатые люди. Как-то я спросил у другой букинистки -- тоже моей хорошей приятельницы,-- случалось ли ей покупать книги у самих владельцев?
     -- Нет,-- ответила она.-- Это все брошенные книги. Потому-то они ничего и не стоят.
     -- Их дарят друзьям, чтобы они не скучали на пароходе.
     -- Возможно,-- сказала она.-- Наверно, их немало остается на пароходах.
     -- Да,-- сказал я.-- Команда их не выбрасывает, книги отдают в переплет и составляют из них судовые библиотечки.
     -- Это очень разумно,-- ответила она.-- Во всяком случае, это книги в хороших переплетах. А такая книга уже имеет ценность.
     Я отправлялся гулять по набережным, когда кончал писать или когда мне нужно было подумать. Мне легче думалось, когда я гулял, или был чем-то занят, или наблюдал, как другие занимаются делом, в котором знают толк. Нижний конец острова Ситэ переходит у Нового моста, где стоит статуя Генриха IV, в узкую стрелку, похожую на острый нос корабля, и там у самой воды разбит небольшой парк с чудесными каштанами, огромными и развесистыми, а быстрины и глубокие заводи, которые образует здесь Сена, представляют собой превосходные места для рыбной ловли. По лестнице можно спуститься в парк и наблюдать за рыболовами, которые устроились здесь и под большим мостом. Рыбные места менялись в зависимости от уровня воды в реке, и рыболовы пользовались складными бамбуковыми удочками, но с очень тонкой леской, легкой снастью и поплавками из гусиных перьев; они искусно подкармливали рыбу в том месте, где ловили. Им всегда удавалось что-нибудь поймать, и часто на крючок попадалась отличная, похожая на плотву рыба, которую называют goujon. Зажаренная целиком, она просто объедение, и я мог съесть полную тарелку. Мясо ее очень нежно и на вкус приятнее даже свежих сардин и совсем не отдает жиром, и мы съедали рыбу прямо с костями.
     Лучше всего ее готовили в открытом речном ресторанчике в Нижнем Медоне, куда мы обычно ездили проветриться, когда у нас бывали деньги. Он назывался "Чудесная рыбалка", и в нем подавали отличное белое вино типа мюскаде. Здесь все было как в рассказах Мо-пассана, а вид на реку точно такой, как на картинах Сис-лея. Конечно, чтобы поесть goujon, не нужно было ездить так далеко. На острове Сен-Луи готовили отличную friture (2)
     Я знал кое-кого из тех, кто удил в самых рыбных местах Сены, между островами Сен-Луи и площадью Верт-Галант, и иногда, в ясные дни, я покупал литр вина, хлеб и колбасу, садился на солнышке, читал только что купленную книгу и наблюдал за рыбной ловлей.
     Авторы путевых очерков любят изображать парижских рыболовов так, словно это одержимые, у которых рыба никогда не клюет, но на самом деле это занятие вполне серьезное и даже выгодное. Большинство рыболовов жило на скромную пенсию, еще не подозревая, что инфляция превратит ее в ничто, но были и заядлые любители, проводившие на реке все свободное время. В Шарантоне, где в Сену впадает Марна, и за городом рыбалка была лучше, но и в самом Париже можно было неплохо порыбачить. Сам я не удил, потому что у меня не было снасти, и я предпочитал откладывать деньги, чтобы поехать удить рыбу в Испанию. Кроме того, я сам точно не знал, когда закончу работу или когда буду в отъезде, и поэтому не хотел связывать себя рыбной ловлей, заниматься которой можно только в определенные часы. Но я внимательно следил за рыболовами, и мне всегда было приятно сознавать, что я разбираюсь во всех тонкостях, а мысль о том, что даже в этом большом городе люди удят рыбу не для забавы и улов приносят домой для friture, доставляла мне радость.
     Рыболовы и оживленная река, красавицы баржи с их особой жизнью на борту, буксиры с трубами, которые откидывались, чтобы не задеть мосты, и тянущаяся за буксиром вереница барж, величественные вязы на одетых в камень берегах, платаны и кое-где тополя,-- я никогда не чувствовал себя одиноким у реки. Когда в городе так много деревьев, кажется, что весна вот-вот придет, что в одно прекрасное утро ее неожиданно принесет теплый ночной ветер. Иногда холодные проливные дожди заставляли ее отступить, и казалось, что она никогда не вернется и что из твоей жизни выпадает целое время года. Это были единственные по-настоящему тоскливые дни в Париже, потому что все в такие дни казалось фальшивым. Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь.
     Впрочем, в ту пору весна в конце концов всегда наступала, но было страшно, что она могла и не прийти.
     Коридорный (франц.).
     Жареная рыба (франц.).
    Обманная весна
     Когда наступала весна, пусть даже обманная, не было других забот, кроме одной: найти место, где тебе будет лучше всего. Единственное, что могло испортить день,-- это люди, но если удавалось избежать приглашений, день становился безграничным. Люди всегда ограничивали счастье -- за исключением очень немногих, которые несли ту же радость, что и сама весна.
     Весной я обычно работал рано утром, когда жена еще спала. Окна были распахнуты настежь, и булыжник мостовой просыхал после дождя. Солнце высушивало мокрые лица домов напротив моего окна. В магазине еще не открывали ставен. Пастух гнал по улице стадо коз, играя на дудке, и женщина, которая жила над нами, вышла на тротуар с большим кувшином. Пастух выбрал черную козу с набухшим выменем и подоил ее прямо в кувшин, а его собака тем временем загнала остальных коз на тротуар. Козы глазели по сторонам и вертели головами, как туристы. Пастух взял у женщины деньги, поблагодарил ее и пошел дальше, наигрывая на своей дудке, а собака погнала коз, и они затрусили по мостовой, встряхивая рогами.
     Я снова принялся писать, а женщина с молоком поднялась по лестнице. Она была в шлепанцах на войлочной подошве, и я слышал только ее тяжелое дыхание, когда она остановилась на нашей площадке, а потом стук закрывшейся за нею двери. В нашем доме, кроме нее, никто не пил козьего молока.
     Я решил выйти на улицу и купить утреннюю программу скачек. Даже в самом бедном квартале можно было найти, по крайней мере, один экземпляр, но в такой день программу следовало купить пораньше. Я нашел ее на углу улицы Декарта и площади Контрэскарп. Козы спускались по улице Декарта, а я глубоко вдохнул утренний воздух и быстро зашагал обратно, чтобы поскорее подняться к себе и закончить работу. Я чуть не поддался соблазну и не пошел вслед за козами по утренней улице, вместо того чтобы вернуться домой. Однако прежде чем начать писать, я заглянул в программу. В этот день скачки проводились в Энгиене на небольшом, симпатичном и жуликоватом ипподроме -- пристанище аутсайдеров (1).
     Значит, когда я кончу работать, мы отправимся на скачки. Торонтская газета, куда я писал, прислала небольшой гонорар, и мы решили сделать крупную ставку, чтобы выиграть приличную сумму. Моя жена как-то поставила в Отейле на лошадь по кличке Золотая Коза, за нее выдавали сто двадцать к одному, и она уже вела на двадцать корпусов, но упала на последнем препятствии, безвозвратно лишив нас сбережений, которых хватило бы нам на полгода. Мы старались не вспоминать об этом. В тот год мы все время выигрывали до этого случая с Золотой Козой.
     -- А у нас есть деньги, чтобы по-настоящему играть, Тэти?-- спросила жена.
     -- Нет. Надо будет рассчитать и потратить столько, сколько возьмем с собой. Но, может быть, ты хочешь истратить их на что-то другое?
     -- Как тебе сказать,-- сказала она.
     -- Понимаю. Все это время нам очень трудно жилось, и я был скаредом.
     -- Нет,-- сказала она,-- но...
     Я знал, как я был строг в расходах и как плохо все складывалось. Того, кто работает и получает удовлетворение от работы, нужда не огорчает. Ванные, души и теплые уборные я считал удобствами, которые существуют для людей во всех отношениях ниже нас, нам же они доставляли удовольствие во время путешествий, а мы путешествовали часто. А так -- в конце улицы у реки были бани. Моя жена никогда не жаловалась на все это, как и не плакала из-за того, что Золотая Коза упала. Помню, она заплакала, потому что ей стало жаль лошадь, но не деньги. Я вел себя глупо, когда ей понадобился серый цигейковый жакет, но, когда она купила его, он мне очень понравился. Я вел себя глупо и в других случаях. Но все это было следствием борьбы с бедностью, которую можно победить, только если не тратить денег. И особенно когда покупаешь картины вместо одежды. Но дело в том, что мы вовсе не считали себя бедными. Мы просто не желали мириться с этой мыслью. Мы причислявши себя к избранным, а те, на кого мы смотрели сверху вниз и кому с полным основанием не доверяли, были богатыми. Мне казалось вполне естественным носить для тепла свитер вместо нижней рубашки. Странным это казалось только богатым. Мы хорошо и недорого ели, хорошо и недорого пили и хорошо спали, и нам было тепло вместе, и, мы любили друг друга.
     -- По-моему, нам следует поехать,-- сказала жена.-- Мы так давно не были на скачках. Возьмем с собой чего-нибудь поесть и немного вина. Я сделаю хорошие бутерброды.
     -- Мы поедем поездом, и, кстати, это дешевле. Но если ты считаешь, что нам не следует этого делать, то давай не поедем. Что бы мы сегодня ни решили, все хорошо. Сегодня чудесный день.
     -- По-моему, надо поехать.
     -- А может быть, тебе приятней будет истратить деньги на что-нибудь еще?
     -- Нет,-- ответила она высокомерно. Ее высокие скулы были точно созданы для высокомерия.-- Кто мы такие, в конце концов?
     Мы сели в поезд на Северном вокзале, проехали через самую грязную и унылую часть города и от платформы пешком добрались до зеленого ипподрома. Было еще рано, мы расстелили мой дождевик на только что подстриженной траве, сели и позавтракали,-- мы пили вино прямо из бутылки и смотрели на старые трибуны, на коричневые деревянные будки тотализатора, на зеленую траву ипподрома, темно-зеленые заборы и коричневый блеск воды в канавах, на выбеленные каменные стенки и белые столбы и перила, на загон под зазеленевшими деревьями и на первых лошадей, которых туда выводили. Мы выпили еще немного вина и внимательно изучили программу скачек, и моя жена прилегла на дождевик вздремнуть, подставив лицо солнцу. Я отошел к трибунам и вскоре встретил человека, которого знавал еще в Милане. Он подсказал мне двух лошадей.
     -- Они, конечно, не золотое дно. Но не пугайтесь ставок.
     На первую из них мы поставили половину денег, которые собирались истратить, и она принесла нам выигрыш двенадцать к одному, великолепно взяв препятствия, обогнав остальных на последней прямой и финишировав на четыре корпуса впереди всех. Мы отложили половину выигрыша, а другую половину поставили на вторую лошадь, которая сразу вырвалась вперед, вела скачку на всех препятствиях, а на прямой чуть было не проиграла -- фаворит настигал ее с каждым скачком, и хлысты обоих жокеев работали вовсю.
     Мы пошли выпить по бокалу шампанского в баре под трибунами и подождать, пока будет объявлена выплата.
     -- Все-таки скачки страшно выматывают,-- сказала моя жена.-- Ты видел, как та лошадь чуть не пришита первой?
     -- У меня до сих пор все внутри дрожит.
     -- Сколько будут платить?
     -- Котировка была восемнадцать к одному. Но, возможно, в последнюю минуту на нее сделали много ставок.
     Мимо провели лошадей, наша была вся в мыле, ее ноздри широко раздувались, и жокей оглаживал ее.
     -- Бедняжка,-- сказала жена.-- А мы-то ведь только ставим деньги.
     Мы смотрели, пока лошади не прошли, и выпили еще по бокалу шампанского, и тут объявили выплату: восемьдесят пять. Это означало, что за эту лошадь платили по восемьдесят пять франков за десятифранковый билет.
     -- Должно быть, под конец на нее очень много поставили,-- сказал я.
     Но мы выиграли большие деньги, большие для нас, и теперь у нас была весна и еще деньги. И я подумал, что ничего другого нам не нужно. Такой день, даже если выделить каждому из нас на расходы по четверти выигрыша, позволял отложить еще половину в фонд для скачек. Фонд для скачек я хранил в секрете и отдельно от всех других денег.
     Как-то в том же году, когда мы вернулись из одного нашего путешествия и нам снова повезло на скачках, мы по пути домой зашли к Прюнье, чтобы посидеть в баре, предварительно ознакомившись со всеми чудесами витрины, снабженными четкими ярлычками с ценой. Мы заказали устриц и crabe mexicaine (2) и запили их несколькими рюмками сансерра. Обратно мы шли в темноте через Тюильри и остановились посмотреть сквозь арку Карусель на сады, за чопорной темнотой которых светилась площадь Согласия и к Триумфальной арке поднималась длинная цепочка огней. Потом мы оглянулись на темное пятно Лувра, и я сказал:
     -- Ты и в самом деле думаешь, что все три арки расположены на одной прямой? Эти две и Сермионская арка в Милане?
     -- Не знаю, Тэти. Говорят, что так, и, наверно, не зря. Ты помнишь, как мы карабкались по снегу, а на итальянской стороне Сен-Бернара сразу попали в весну, и потом ты, Чинк и я весь день спускались через весну к Аосте?
     -- Чинк назвал эту вылазку: "В туфлях через Сен-Бернар". Помнишь свои туфли?
     -- Мои бедные туфли! А помнишь, как мы ели фруктовый салат из персиков и земляники в высоких стеклянных бокалах со льдом у Биффи в Galleria и пили капри?

/ Полные произведения / Хемингуэй Э. / Праздник, который всегда с тобой