Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Бальзак О. / Тридцатилетняя женщина

Тридцатилетняя женщина [10/13]

  Скачать полное произведение

    -- Я ничего не слышу, -- сказал генерал.
     -- Вам нет нужды, как мне, прислушиваться.
     -- Вы в крови, уж не дрались ли вы на дуэли? -- спросил генерал, встревоженный цветом пятен, которые расползлись по одежде его гостя.
     -- Вот именно, на дуэли, -- подтвердил незнакомец, и его губы тронула желчная усмешка.
     В этот миг издали послышался топот копыт: несколько лошадей неслись галопом; но звуки эти были слабы, как первые проблески зари. Привычное ухо генерала уловило, что скачут вымуштрованные кавалерийские лошади.
     -- Это жандармы, -- произнёс он.
     Он взглянул на своего пленника так, словно хотел рассеять сомнения, которые, вероятно, внушил ему своей невольною нескромностью, взял свечу и спустился в гостиную. Не успел он положить ключ ог верхней комнаты на камин, как топот конницы стал явственнее; она приближалась к особняку с такой быстротой, что генерал вздрогнул. И действительно, лошади остановились у подъезда. Один из всадников, обменявшись несколькими словами с товарищами, соскочил и так громко постучался, что генералу пришлось отворить дверь. Он не мог совладать с тайным волнением, увидев шесть жандармов в шапках с серебряными галунами, блестевшими при лунном свете.
     -- Ваша светлость, -- обратился к нему бригадир, -- вы не слышали, не пробежал ли сейчас к заставе человек?
     -- К заставе? Нет, не слышал.
     -- Вы никому не отпирали двери?
     -- Вы что же, думаете, что я всегда сам отпираю двери?
     -- Прошу извинить, ваше превосходительство, но мне показалось...
     -- Это ещё что за шутки! -- сердито крикнул маркиз. -- Как вы смеете?..
     -- Не извольте гневаться, ваша светлость, -- смиренно продолжал бригадир. -- Извините нас за старание. Мы отлично знаем, что пэр Франции не станет впускать в свой дом убийцу, но мы хотим получить некоторые сведения...
     -- Убийцу! -- воскликнул генерал. -- И кого же он?..
     -- Сейчас зарубили топором барона де Мони, -- подхватил жандарм. -- Но за убийцей снарядили погоню. Мы уверены, что он где-нибудь тут, неподалёку, и устроим облаву. Прошу прощения, ваше превосходительство.
     Говоря это, жандарм уже вскочил на лошадь и, к счастью, не мог видеть лица генерала. Бригадир привык строить всевозможные предположения, и, взгляни он на это открытое лицо, где так ясно отражались все движения души, он мог бы что-нибудь заподозрить.
     -- А кто убийца, известно? -- спросил генерал.
     -- Нет, -- отвечал всадник. -- В конторке были банковые билеты и золото, но они не тронуты.
     -- Значит, это месть, -- заметил генерал.
     -- Да что вы -- старику-то? Нет, грабителю просто помешали.
     И жандарм поскакал вдогонку за своими спутниками, которые были уже далеко. Генерал не мог опомниться, и это вполне понятно. Вскоре он услышал, что возвращаются его слуги; они о чём-то с жаром рассуждали, голоса их доносились с перекрёстка Монтрей. Когда они пришли, генерал, которому надо было излить свой гнев, обрушился на них. От громовых раскатов его голоса содрогался весь дом. Но генерал тотчас же утих, когда камердинер, самый смелый и находчивый из его слуг, объяснил, что они опоздали потому, что у самого Монтрейя их задержали жандармы и агенты полиции, которые разыскивают какого-то убийцу. Маркиз замолчал. Слова эти напомнили ему, к чему его обязывает создавшееся нелепое положение; он сухо приказал слугам немедленно же ложиться спать, а они были до крайности удивлены, что генерал так легко поверил выдумке своего камердинера.
     Но пока во дворе разыгрывались эти события, случай, как будто маловажный, изменил положение участников этой драмы. Едва маркиз вышел, как жена его, бросавшая взгляды то на ключ от мансарды, то на Елену, в конце концов наклонилась к дочери и произнесла вполголоса:
     -- Елена, отец оставил ключ на камине.
     Девушка подняла голову и робко взглянула на мать, глаза которой загорелись от любопытства.
     -- Так что же, маменька? -- смущенно спросила она.
     -- Мне бы хотелось знать, что происходит наверху. Там никто даже не шелохнется. Сходи-ка туда...
     -- Сходить туда? -- испуганно переспросила девушка.
     -- Ты боишься?
     -- Нет, маменька, но мне послышались там мужские шаги.
     -- Если б я могла пойти сама, Елена, то не стала бы просить вас об этом, -- высокомерно продолжала мать. -- Если отец вернётся и не застанет меня, он, пожалуй, спросит, где я, а вашего отсутствия он не заметит.
     -- Если вы мне велите, я пойду; но я потеряю уважение отца...
     -- Ах, вот что! -- насмешливо промолвила маркиза. -- Вы приняли шутку всерьёз, так теперь я приказываю вам пойти и посмотреть, что делается наверху. Вот ключ, Елена!.. Отец потребовал, чтобы вы молчали о том, что сейчас происходит в доме, но он вовсе не запрещал вам заглянуть в ту комнату. Ступайте и помните, что дочь не имеет права судить свою мать.
     Произнеся последние слова со всей строгостью оскорблённой матери, маркиза взяла ключ и передала его Елене; та молча встала и вышла из гостиной.
     "Мать всегда сумеет добиться у него прощения; а я, я-то погублю себя в его глазах! Уж не хочет ли она, чтобы отец разлюбил меня, не хочет ли выжить меня из дому?"
     Такие мысли мелькали в её уме, пока она шла по тёмному коридору, в конце которого была дверь потайной комнаты. Когда она подошла к ней, в смятении мыслей её было что-то роковое. От этих смутных размышлений хлынули через край чувства, до сих пор затаённые в её сердце. Она, вероятно, и так уже не надеялась на счастливое будущее, в этот же страшный миг она совсем отчаялась; она дрожала, поднося ключ к замочной скважине, и её волнение было так велико, что ей пришлось с минуту постоять, приложив руку к сердцу, будто она могла успокоить его сильные и звучные толчки. Наконец она отперла дверь. Скрип петель, по-видимому, не привлёк внимания убийцы. Он был так углублён в свои мысли, что, невзирая на тонкий слух, стоял неподвижно, прислонившись к стене, словно был пригвождён к ней. Его чуть озарял светлый круг, отброшенный фонарем, и в этой полутьме он походил на сумрачные статуи рыцарей, стоящие по углам мрачных усыпальниц в готических часовнях. Капли холодного пота выступили на его смуглом высоком лбу. Удивительной отвагой дышали эти черты, искажённые страданием. Горящие, неподвижные и сухие глаза, казалось, наблюдали битву, происходящую перед ним в темноте; вихрь мятежных мыслей отражался на его лице, а твёрдое и решительное выражение говорило о возвышенной душе. Стан незнакомца, поза, сложение были под стать его бунтарской душе. Человек этот, полный какой-то дикой, могучей силы, пристально смотрел во мрак, словно предвидя свое будущее. Генерал, привыкший к мужественным лицам выдающихся людей, окружавших Наполеона, и занятый больше мыслью о том, что представляет собою душа этого странного гостя, не обратил внимания на его удивительную наружность; но Елена, на которую, как на всех женщин, производило сильное впечатление всё внешнее, была потрясена игрою света и тени, поэтическим хаосом, величием и страстностью лица, которые придавали незнакомцу сходство с Люцифером, воспрянувшим после падения. Внезапно буря, омрачавшая его лицо, утихла, как по волшебству, и неизъяснимая, властная сила, олицетворением которой, быть может помимо своей воли, был этот человек, захватила его с быстротою наводнения. Поток мыслей внутренним светом залил его лоб, морщины разгладились. И девушка, _завороженная_ то ли необычайной встречею, то ли тайной, которой она коснулась, теперь могла любоваться его приятным, привлекательным лицом. Она простояла несколько мгновений молча, словно очарованная, во власти волнений, доселе неведомых её молодой душе. Но скоро, потому ли, что у Елены вырвалось восклицание или жест, или потому, что убийца из мира грёз вернулся в мир действительный и услышал чьё-то дыхание, он повернул голову и, едва различив в полумраке прекрасное лицо и величавый стан девушки, должно быть, принял эту неподвижную фигуру за ангела, за призрачное видение.
     -- Сударь... -- промолвила Елена дрожащим голосом.
     Убийца вздрогнул.
     -- Женщина? -- негромко воскликнул он. -- Да возможно ли это! Покиньте меня, -- произнёс он. -- Я ни за кем не признаю права жалеть меня, прощать или осуждать. Я должен жить один. Ступайте, дитя моё, -- прибавил он с величественным жестом, -- плохо отблагодарю я хозяина этого дома, если позволю кому-нибудь из его домочадцев дышать одним со мной воздухом. Я вынужден подчиняться законам света.
     Последняя фраза была произнесена еле слышно. С редкостным своим умением предвидеть он постиг все несчастья, которые возвещает эта печальная истина, и, бросив на Елену пронизывающий взгляд, всколыхнул в голове необыкновенной девушки целый мир мыслей, ещё дремавших в ней. То был свет, как бы озаривший ещё неведомые ей страницы жизни. Её душа была подавлена, покорена, она не находила в себе сил, не могла защититься от магнетической власти взгляда, даже невольно брошенного на неё. Она была в смятении и дрожа выбежала из комнаты. Она вернулась в гостиную всего лишь за минуту до возвращения отца и ничего не успела рассказать матери.
     Генерал был озабочен; скрестив руки, он молча и мерно шагал от окон, выходивших на улицу, к окнам, из которых виден был сад. На руках его жены лежал уснувший Абель. Моина безмятежно спала в кресле, как птичка в гнездышке. Старшая дочь не сводила глаз с огня; в одной руке у неё был клубок шёлковых ниток, в другой -- иголка. В гостиной, во всём доме и на улице царила глубокая тишина, и её нарушали только неторопливые шаги слуг, расходившихся на покой; слышались взрывы приглушённого смеха -- то были последние отзвуки весёлой свадебной пирушки; да ещё хлопали двери, когда слуги отворяли их, переговариваясь, и потом затворяли вновь. Из комнат, где они укладывались спать, доносился глухой шум. Упал стул. Чуть слышно раздался кашель старого кучера и смолк. И вскоре настала суровая тишина, в которую погружается полуночной порою заснувшая природа. Во мраке блестели одни лишь звёзды. Холод сковал землю. Всё молчало, всё было недвижно. Только потрескивали дрова в камине, словно для того, чтобы люди, сидевшие в гостиной, почувствовали всю глубину безмолвия ночи. Часы в Монтрейе пробили час. В это время на лестнице послышались лёгкие шаги. Маркиз и его дочь, уверенные, что убийца г-на де Мони заперт, решили, что идёт кто-нибудь из служанок, и не обратили внимания на то, что отворились двери из соседней комнаты. И вдруг появился убийца. Ужас, охвативший маркиза, живое любопытство его жены и изумление дочери позволили незнакомцу беспрепятственно дойти почти до середины гостиной, и он сказал генералу спокойным и на редкость приятным голосом:
     -- Сударь, два часа на исходе.
     -- Вы здесь! -- воскликнул генерал. -- Каким чудом?..
     Он грозно и вопрошающе посмотрел на жену и детей. Елена вспыхнула.
     -- Вы, вы среди нас! -- продолжал генерал взволнованным голосом. -- Убийца, обагрённый кровью, -- здесь! Вы оскверняете эту комнату! Прочь! Прочь отсюда! -- яростно добавил он.
     При слове "убийца" у маркизы вырвался вопль. Лицо же Елены -- а слово это, очевидно, решило её судьбу -- не выразило ни малейшего удивления. Казалось, она давно ждала этого человека. Всё, о чём она так много думала, теперь приобрело смысл! Кара небесная, которая суждена была за её проступок, разразилась. Она считала себя преступницей, такой же, как этот человек, и смотрела на него ясным взглядом: она его подруга, его сестра. Она видела во всём этом волю божию. Прошло бы несколько лет, и её рассудок справился бы с муками совести, но сейчас она была в каком-то исступлении. Незнакомец стоял неподвижно и был невозмутим. Презрительная усмешка скользнула по его лицу, тронула полные алые губы.
     -- Я благородно поступаю по отношению к вам, но вы этого не цените, -- тихо произнёс он. -- Я не хотел прикасаться рукою к стакану, из которого я пил, когда меня томила жажда. Я даже не хотел обмыть свои окровавленные руки под вашей кровлей; я ухожу, оставив от моего "преступления" (при этих словах его губы сжались) одно лишь воспоминание, ибо я старался пройти так, чтобы здесь от него не сохранилось ни малейшего следа. Я не допустил, чтобы ваша дочь...
     -- Моя дочь! -- воскликнул генерал, с ужасом посмотрев на Елену. -- Вон отсюда, негодяй, или я убью тебя!
     -- Два часа ещё не истекли. Вы не можете ни убить меня, ни выгнать, не потеряв уважения к самому себе... и моего уважения.
     Тут ошеломлённый генерал попытался смерить взглядом преступника, но принужден был опустить глаза; он чувствовал, что не в силах выдержать взор незнакомца, нестерпимо блестящий взор, вторично смутивший его душу. Он испугался, что снова смягчится, так как сознавал, что воля его слабеет.
     -- Убить старика! Вы, должно быть, и понятия не имеете о том, что такое семья? -- проговорил он, с отеческой нежностью указывая на жену и детей.
     -- Да, старика, -- повторил незнакомец, нахмурив брови.
     -- Бегите! -- крикнул генерал, не смея взглянуть на непрошеного гостя. -- Наш договор нарушен. Я не предам вас. Нет! Я никогда не стану поставлять людей на эшафот. Но уходите, вы нам гадки.
     -- Я знаю, -- покорно ответил преступник. -- Во Франции нет ни клочка земли, куда бы я мог ступить с безопасностью для себя; но если бы правосудие, подобно богу, судило всякого по его деяниям, ежели бы оно соблаговолило расследовать, кто чудовище -- убийца или его жертва, -- я бы мог с гордостью остаться среди людей. Вам ли не знать преступлений человека, которого только что обезглавили! Я стал судьёй и палачом, я заменил собою беспомощное человеческое правосудие. Вот в чём моё преступление. Прощайте, сударь. Ваше гостеприимство было отравлено для меня, тем не менее я не забуду о нём. Я сохраню в душе чувство благодарности к одному-единственному человеку на свете, и этот человек -- вы... Но мне бы хотелось, чтобы вы были великодушнее.
     Он направился к двери. В этот миг Елена наклонилась к матери и что-то шепнула ей на ухо,
     -- Ах, замолчи!..
     Возглас этот вырвался из груди маркизы, и генерал, услыхав его, вздрогнул так, словно увидел, что Моина умерла. Елена встала, и убийца невольно обернулся; по его лицу было видно, что он тревожится за эту семью.
     -- Что с вами, дорогая? -- спросил маркиз у жены.
     -- Елена хочет бежать с ним, -- сказала она.
     Убийца покраснел.
     -- Маменька неверно объясняет вырвавшиеся у меня слова, -- тихо произнесла Елена. -- Ну что ж, я осуществлю её желание.
     Девушка окинула всех горделивым, пожалуй, даже ожесточенным взглядом и потупилась; поза её была полна скромности.
     -- Елена, -- спросил генерал, -- вы ходили в комнату, куда я поместил...
     -- Да, отец.
     -- Елена, -- проговорил он, и голос его изменился от внутренней дрожи, -- вы впервые видите этого человека?
     -- Да, отец.
     -- В таком случае ваше намерение совершенно нелепо...
     -- Пусть нелепо, но я решилась...
     -- Ах, дочь моя!.. -- произнесла маркиза негромко, но так, чтобы муж услышал её. -- Елена, вы идёте наперекор правилам чести, скромности, добродетели, которые я старалась внушить вам. Если мы до этого рокового часа обманывались в вас, то вы недостойны и сожаления. Ведь не нравственное же совершенство этого незнакомца пленило вас? Или вас влечёт сила, которая надобна лишь преступникам?.. Нет, нет, я хорошо вас знаю и не могу предположить...
     -- О! Предполагайте всё, что вам угодно, -- холодно заметила Елена.
     Но, несмотря на твёрдость характера, которую Елена проявила в этот час, нелегко было пламени, горевшему в её глазах, осушить набежавшие слёзы. Увидев слёзы девушки, незнакомец понял, о чём говорит мать; он бросил на маркизу орлиный взор, и какая-то непреодолимая власть заставила её взглянуть на страшного соблазнителя. Но когда глаза её встретились с ясными и блестящими глазами незнакомца, она вздрогнула -- так вздрагиваем мы, увидя змею или прикоснувшись к лейденской банке.
     -- Друг мой, -- крикнула она мужу, -- это дьявол! Он разгадывает всё.
     Генерал вскочил, собираясь схватить шнурок от звонка.
     -- Он вас погубит, -- сказала Елена убийце.
     Незнакомец усмехнулся, сделал шаг, отвёл руку маркиза, устремив на него свой пристальный взгляд, от которого все цепенели, и генерал потерял почву под ногами.
     -- Я отплачу вам за ваше гостеприимство, -- промолвил убийца, -- и мы сочтёмся. Я избавлю вас от позора и выдам себя сам. Ну зачем мне теперь жить?
     -- Вы ещё можете раскаяться, -- ответила Елена, глядя на него с тою надеждой, которая светится лишь в глазах юных девушек.
     -- Раскаиваться я никогда не стану, -- ответил убийца звучным голосом, гордо вскинув голову.
     -- Его руки запятнаны кровью, -- сказал Елене отец.
     -- Я оботру их, -- ответила она.
     -- Но вы даже не знаете, нужны ли вы ему, -- возразил генерал, не осмеливаясь указать на неизвестного.
     Убийца приблизился к Елене; её прекрасное лицо, целомудренное и строгое, было освещено внутренним светом, отблески которого озаряли и как бы выделяли каждую черту и самые тонкие линии; бросив на прекрасную девушку нежный взгляд, огонь которого ещё вселял ужас, он взволнованно сказал:
     -- Из любви к вам и из желания отблагодарить вашего отца за два часа жизни я отказываюсь от вашего самопожертвования.
     -- И вы тоже отталкиваете меня! -- воскликнула Елена голосом, раздирающим сердце. -- Прощайте же все, я умру!
     -- Что всё это означает? -- закричали отец и мать в один голос.
     Девушка не проронила ни слова и, посмотрев на маркизу вопрошающим выразительным взглядом, опустила глаза. С той минуты, как генерал и его жена попытались воспротивиться словами и действием странному вторжению незнакомца в их семейный круг, и с той минуты, как он устремил на них какой-то ошеломляющий, горящий взгляд, оба они впали в необъяснимое оцепенение, и их онемевший рассудок не мог отразить сверхъестественную власть, которая их подчинила. Они чувствовали, что им не хватает воздуха, они задыхались, но не могли обвинить в этом того, кто так угнетал их, хотя внутренний голос подсказывал им, что именно в этом человеке, в этом чародее таится причина их безволия. Генерал, чувствуя упадок духа, понял, что он должен собрать все силы и образумить дочь: он обнял Елену и отошел с нею к окну, подальше от убийцы.
     -- Дорогая моя девочка, -- вполголоса сказал он, -- если какая-то необыкновенная любовь вдруг родилась в твоём сердце, то вся жизнь твоя, чистота твоих помыслов, твоя невинная и набожная душа доказали мне, что у тебя стойкий характер, и я думаю, что силы у тебя довольно, чтобы не поддаться минутному безумию. Значит, в поведении твоём кроется тайна. Так вот, моё сердце полно отеческой снисходительности, доверься ему, и если ты даже ранишь его, я заглушу свои страдания, я никому не расскажу о твоей исповеди. Послушай, может быть, ты ревнуешь нас к своим братьям, к сестрице? Что с тобой? Любовь ли смутила твою душу или ты несчастлива дома? Скажи мне, что заставляет тебя оставить нас, покинуть семью, лишить её того, что всего в ней милее, бросить мать, братьев, сестру?
     -- Папенька, -- ответила она, -- я не ревную, я ни в кого не влюблена, даже в вашего друга, господина де Ванденеса.
     Маркиза побледнела, и дочь, наблюдавшая за нею, умолкла.
     -- Но ведь мне рано или поздно придётся покинуть вас и жить под покровительством мужа.
     -- Ты права.
     -- Разве мы знаем тех, с кем связываем свою судьбу? А в этого человека я верю.
     -- Дитя, -- заметил генерал, повышая голос, -- ты не представляешь себе страданий, которые ждут тебя.
     -- Я думаю о его страданиях.
     -- Что за жизнь предстоит тебе! -- промолвил отец.
     -- Жизнь женщины, -- прошептала дочь.
     -- Вот как! Откуда у вас такая осведомлённость? -- воскликнула маркиза, обретая дар слова.
     -- Сударыня, вопрос подсказывает мне, как ответить. Извольте, я буду говорить яснее...
     -- Говорите всё, дитя моё!.. Ведь я мать.
     Тут дочь взглянула на маркизу, и этот взгляд заставил мать умолкнуть.
     -- Елена, я стерплю все ваши упрёки, если вы найдёте причину для упрёков, только бы не видеть, что вы последуете за человеком, от которого все бегут с ужасом.
     -- Вы сами понимаете, сударыня, что без меня он будет совсем одинок.
     -- Довольно! -- крикнул генерал. -- Отныне у нас только одна дочь.
     И он взглянул на спавшую Моину.
     -- Я вас заточу в монастырь, -- прибавил он, повернувшись к Елене.
     -- Воля ваша, отец, -- ответила она с спокойствием отчаяния. -- Тогда я умру. Вы держите ответ за мою жизнь и за его душу только перед господом богом.
     Наступило тяжелое молчание. По обычным представлениям светских людей, сцена эта была позорной, и никто не решался посмотреть друг другу в глаза. Тут маркиз заметил свои пистолеты, схватил первый попавшийся, взвёл курок и навел дуло на неизвестного. Обернувшись на шум, незнакомец спокойно и пристально посмотрел на генерала, рука которого, дрогнув от непреодолимой слабости, тяжело опустилась и выронила пистолет.
     -- Дочь моя, -- сказал тогда отец, изнемогая от этой страшной борьбы, -- вы свободны. Поцелуйте свою мать, если она согласится на это. Я же больше не хочу вас видеть, не хочу слышать вас...
     -- Елена, -- обратилась мать к девушке, -- подумайте, ведь вы станете нищей!
     Хриплый стон вырвался из широкой груди убийцы и привлёк к нему все взгляды. На его лице было написано презрение.
     -- Гостеприимство, которое я вам оказал, обходится мне дорого! -- воскликнул генерал, вставая. -- Вы убили не одного старика, вы убиваете целую семью. Что бы там ни было, а этот дом погрузится в безысходную печаль.
     -- А если ваша дочь будет счастлива? -- спросил убийца, пристально смотря на генерала.
     -- Если она будет счастлива с вами, -- ответил отец, делая невероятное усилие над собой, -- я не буду горевать о ней.
     Елена, робея, опустилась на колени перед отцом и ласково сказала ему:
     -- Отец, я люблю вас и почитаю, станут ли мне напутствием сокровища вашей доброты или суровая немилость... И я заклинаю вас, пусть последние слова ваши не будут внушены гневом.
     Генерал не решался посмотреть на дочь. В этот миг к ним подошёл незнакомец и, улыбаясь Елене улыбкой, в которой было что-то и демоническое и небесное, сказал:
     -- Ангел милосердия, которого не страшит убийца, нам пора уходить, раз вы твёрдо решили вручить мне свою судьбу.
     -- Нет, это непостижимо! -- воскликнул отец.
     Маркиза бросила на дочь какой-то странный взгляд и протянула к ней руки. Елена, рыдая, бросилась в её раскрытые объятия.
     -- Прощайте, маменька, прощайте! -- повторяла она.
     Елена смело кивнула незнакомцу, и он вздрогнул. Она поцеловала руку отцу, торопливо, без нежности поцеловала Моину и маленького Абеля и исчезла вслед за убийцей.
     -- Куда они пошли? -- закричал генерал, прислушиваясь к шагам беглецов. -- Сударыня, -- обратился он к жене, -- да не сон ли это? Тут скрывается какая-то тайна. Вы, должно быть, знаете её.
     Маркиза затрепетала.
     -- С некоторых пор, -- отвечала она, -- Елена сделалась до крайности романтична и восторженна. Хоть я и старалась побороть эту склонность её характера...
     -- Это не совсем понятно...
     Но генералу послышалось, будто в саду раздаются шаги дочери и незнакомца, он замолчал и быстро растворил окно.
     -- Елена! -- крикнул он.
     Его голос потерялся во мраке ночи, словно напрасное пророчество.
     Произнося это имя, на которое некому уже было отозваться, генерал, словно по мановению волшебного жезла, нарушил чары, владевшие им как дьявольское наваждение. По лицу его было видно, что он вдруг опомнился. Он ясно представил себе сцену, которая только что разыгралась, он начал проклинать свою непостижимую слабость. Кровь горячей волной хлынула от его сердца к голове, к ногам; он пришёл в себя, он стал страшен, его охватила жажда мести, и он крикнул громовым голосом:
     -- На помощь! На помощь!
     Он бросился к шнуркам звонков, рванул их, оборвал, и необычайный перезвон разнёсся по всему дому. Слуги сразу проснулись. А он всё кричал, он распахнул окна на улицу, стал звать жандармов, схватил пистолеты и начал стрелять, чтобы поторопить конную полицию, чтобы скорее поднять на ноги слуг, всполошить соседей. Собаки узнали голос хозяина и залились лаем, лошади заржали и стали бить землю копытами. Поднялся оглушительный шум, нарушивший ночную тишину. Сбегая по лестнице в погоне за дочерью, генерал увидел, что со всех сторон спешат перепуганные слуги.
     -- Мою дочь... Елену... похитили! Скорее в сад... охраняйте улицу!.. Откройте ворота жандармам! Все за убийцей!
     И с силою, порождённой яростью, он разорвал цепь, которой был привязан огромный сторожевой пёс.
     -- Елена! Елена! -- твердил он, наклоняясь к нему.
     Собака прыгнула, словно лев, свирепо залаяла и так стремительно ринулась в сад, чго генерал не мог её догнать. В это время послышался конский топот, по улице неслись лошади; генерал сам бросился открывать ворота.
     -- Бригадир, -- крикнул он, -- преградите путь убийце господина де Мони, он уходит через мои сады! Немедленно окружите дороги к Пикардийским холмам. Я прикажу устроить облаву во всех владениях, парках, домах... А вы, -- обратился он к слугам, -- вы подстерегайте его на улице, караульте дорогу от заставы до Версаля. Вперёд! Все как один!
     Он схватил ружьё, которое ему принёс из комнаты камердинер, и кинулся в сад, крикнув собаке:
     -- Ищи!
     В ответ издалека донёсся страшный лай, и генерал поспешил в ту сторону, где, как ему показалось, лаяла собака.
     В семь часов утра поиски жандармов, генерала, всех слуг и соседей ещё ни к чему не привели.
     Собака не вернулась. Маркиз, измученный и постаревший от горя, вошёл в дом, который стал пустым для него, хотя там было ещё трое детей.
     -- Вы были очень холодны с дочерью, -- произнёс он, глядя на жену. -- Вот всё, что от неё осталось! -- добавил он, показывая на пяльцы, где виднелся цветок в начатой вышивке. -- Ещё недавно она была здесь, а сейчас она погибла... погибла!
     И он зарыдал, закрыв лицо руками, застыл в молчании, не в силах более смотреть на эту гостиную, недавно ещё являвшую собою пленительную картину семейного счастья. Отблески зари состязались с гаснущими лампами; вокруг догоравших свечей вспыхнули бумажные розетки; всё вторило отчаянию отца.
     -- Это надобно уничтожить, -- сказал он после минутного молчания, показывая на пяльцы. -- Выше сил моих смотреть на то, что связано с воспоминанием о ней.
     Та страшная рождественская ночь, когда маркиза и его жену постигло несчастье, когда они потеряли старшую дочь, потому что не могли противиться непонятной власти невольного её похитителя, была как бы предвестием, посланным судьбою. Маркиз был разорён банкротством своего биржевого маклера. Он заложил недвижимое имущество жены, чтобы попытать счастья в какой-то спекуляции и, нажившись на ней, восстановить прежнее благосостояние; но предприятие это разорило его вконец. Он готов был в отчаянии пойти на всё и покинул отечество. Шесть лет прошло со дня его отъезда. Семья редко получала от него известия, но незадолго до того, как Испания признала независимость южноамериканских республик, он известил о своём возвращении.
     Итак, в одно прекрасное утро несколько французов-негоциантов, спешивших поскорее вернуться на родину с богатством, приобретённым ценою долгих стараний и опасных путешествий в Мексику или Колумбию, плыли на испанском бриге в нескольких лье от Бордо. Человек, которого больше состарили жизненные тяготы и горе, нежели время, стоял, прислонившись к защитному заслону, и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на картину, которая раскинулась перед глазами пассажиров, собравшихся на верхней палубе. Опасности далёкого морского пути миновали, и путешественники, привлечённые отличной погодой, поднялись на палубу, чтобы приветствовать родную землю. Почти всем во что бы то ни стало хотелось увидеть ещё издали маяки, гасконские дома, Кордуанскую башню, которые терялись в причудливых очертаниях облаков, белевших на горизонте. Если бы не серебристая бахрома, вившаяся перед бригом, если бы не длинная борозда, быстро таявшая позади него, путешественникам казалось бы, что судно стоит недвижимо посреди океана, -- так он был безмятежен. Чистое небо было восхитительно. Густая синева небосвода незаметно бледнела, сливаясь с голубоватой водою, и там, где они соединялись, ослепительно, будто звёзды, блестела линия горизонта. Солнечные лучи искрились в бесчисленных гранях волн на необозримом водном пространстве, и ширь морская сверкала, пожалуй, ярче небесной тверди. Приятный тёплый ветерок надувал паруса на бриге; и эти снежно-белые полотнища, и жёлтые развевавшиеся флаги, и целый лабиринт снастей чётко рисовались в воздухе на лучезарном фоне неба и океана, и лишь тени, отбрасываемые парусами, меняли их оттенки. Чудесный день, попутный ветер, родные берега, спокойное море, шум волн, навевавший сладостную грусть, красивый бриг, одиноко скользивший по океану, словно женщина, торопящаяся на свидание, -- всё это было картиной, преисполненной гармонии; душа человеческая, воспаряя над плывущим судном, могла объять незыблемые пространства. Удивительно было здесь противопоставление одиночества -- кипучей жизни, тишины -- шуму, и никто бы не мог сказать, где начинается жизнь и шум, где -- небытие и тишина; и человеческий голос не нарушал этих божественных чар. Испанца-капитана и матросов-французов охватил какой-то благоговейный восторг, всё навевало на них воспоминания. В воздухе разлилась истома. Лица сияли радостью, минувшие горести были преданы забвению, а волны тихо баюкали людей, словно в дивном сне. Однако старик пассажир, прислонившийся к защитному заслону, то и дело тревожно поглядывал на горизонт. Во всех чертах его сквозило какое-то недоверие к судьбе, и, казалось, он боялся, что ему ещё не скоро удастся вступить на французскую землю. Это был маркиз д'Эглемон. Счастье не осталось глухо к его мольбам, к его усилиям. Пять лет провёл он в поисках, в тяжёлых трудах и сделался обладателем крупного состояния. Ему так хотелось вновь увидеть родину и осчастливить семью, что он последовал примеру нескольких французских негоциантов из Гаваны и сел с ними на испанский бриг, отправлявшийся в Бордо. Воображение его, утомлённое вечным предвидением горя, теперь рисовало ему прекрасные картины минувшего счастья. Он издали заметил бурую полоску земли, и ему уже чудилось, что он видит жену и детей. Он уже был дома, у своего очага, в ласковом кругу близких. Он представлял себе Моину -- она похорошела, выросла, в ней появилось что-то степенное, как у взрослой девушки. Когда эта воображаемая картина словно воплотилась для него в действительность, слёзы покатились из глаз его, и, чтобы скрыть волнение, он посмотрел на горизонт, в сторону, противоположную той, где виднелась туманная полоска, возвещавшая землю.


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ]

/ Полные произведения / Бальзак О. / Тридцатилетняя женщина


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis