• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Киплинг Р. / Маугли

Маугли [8/10]

Скачать полное произведение

    Он схватил кобру пониже клобука, раскрыл ей рот лезвием ножа и показал, что страшные ядовитые зубы в верхней челюсти почернели и выкрошились. Белая кобра пережила свой яд, как это бывает со змеями.
     — Тхунтх (Гнилая Колода), — сказал Маугли и, сделав Каа знак отстраниться, выдернул анкас из земли и освободил белую кобру.
     — Княжескому сокровищу нужен новый страж, — сказал он сурово. — Тхунтх, ты оплошала. Побегай взад и вперед, порезвись, Гнилая Колода!
     — Мне стыдно! Убей меня! — прошипела белая кобра.
     — Слишком много было разговоров про убийство Теперь мы уйдем. Я возьму эту колючую штуку Тхунтх, потому что я дрался и одолел тебя.
     — Смотри, чтоб она не убила тебя в конце концов. Это смерть! Помни, это смерть! В ней довольно силы, чтобы убить всех людей в моем городе. Недолго ты удержишь ее, Человек из Джунглей, или тот, кто отнимет ее у тебя. Ради нее будут убивать, убивать и убивать! Моя сила иссякла, зато колючка сделает мое дело. Это смерть! Это смерть! Это смерть!
     Маугли выбрался через дыру в подземный коридор и. обернувшись, увидел, как белая кобра яростно кусает потерявшими силу зубами неподвижные лица золотых идолов, лежащих на полу, и шипит:
     — Это смерть!
     Маугли и Каа были рады, что снова выбрались на дневной свет.
     Как только они очутились в родных джунглях и анкас в руках мальчика засверкал на утреннем солнце, он почувствовал почти такую же радость, как если б нашел пучок новых цветов, для того чтобы воткнуть их себе в волосы.
     — Это ярче глаз Багиры, — сказал он с восхищением, поворачивая рубин. — Я покажу ей эту штуку. Но что хотела сказать Гнилая Колода своими словами о смерти?
     — Не знаю. Мне до кончика хвоста обидно, что она не попробовала твоего ножа. Всегда в Холодных Берлогах таится какая-нибудь беда — и на земле и под землей... А теперь я хочу есть. Ты поохотишься вместе со мною нынче на заре? — сказал Каа.
     — Нет, надо показать эту штуку Багире. Доброй охоты!
     Маугли приплясывал на бегу, размахивая большим анкасом, и останавливался время от времени, чтобы полюбоваться на него. Добравшись наконец до тех мест в джунглях, где отдыхала обычно Багира, он нашел ее у водопоя, после охоты на крупного зверя. Маугли стал рассказывать ей обо всех своих приключениях, а Багира слушала и время от времени обнюхивала анкас. Когда Маугли дошел до последних слов белой кобры, Багира одобрительно замурлыкала.
     — Значит, Белый Клобук говорил правду? — живо спросил Маугли.
     — Я родилась в княжеском зверинце в Удайпуре и, кажется, знаю кое-что о человеке. Многие люди убивали бы трижды в ночь ради одного этого красного камня.
     — Но от камня ручку только тяжелее держать. Мой блестящий ножик гораздо лучше, и — слушай! — красный камень не годится для еды. Так для чего же убивать?
     — Маугли, ступай спать. Ты жил среди людей, и...
     — Я помню. Люди убивают, потому что не охотятся, — от безделья, ради забавы. Проснись же, Багира! Для чего сделана эта колючая штука?
     Багира приоткрыла сонные глаза, и в них сверкнула лукавая искорка.
     — Ее сделали люди для того, чтобы колоть голову сыновьям Хатхи. Я видела такие на улицах Удайпура перед зверинцем. Эта вещь отведала крови многих таких, как Хатхи.
     — Но зачем же колоть ею головы слонов? — Затем, чтобы научить их Закону Человека. У людей нет ни когтей, ни зубов, оттого они и делают вот такие штуки и даже хуже.
     — Если бы я это знал, то не взял бы его. Я не хочу его больше. Смотри!
     Анкас полетел, сверкая, и зарылся в землю в пятидесяти шагах от них, среди деревьев.
     — Теперь я очистил мои руки от смерти, — сказал Маугли, вытирая руки о свежую влажную землю. — Белая кобра говорила, что смерть будет ходить за мной по пятам. Она состарилась, побелела и выжила из ума.
     — Смерть или жизнь, почернела или побелела, а я пойду спать, Маленький Брат. Я не могу охотиться всю ночь и выть весь день, как другие.
     Багира знала удобное логово в двух милях от водопоя и отправилась туда отдыхать. Маугли недолго думая забрался на дерево, связав вместе две-три лианы, и гораздо скорее, чем можно об этом рассказать, качался в гамаке в пятидесяти футах над землею. Хотя Маугли не боялся яркого дневного света, он все же следовал обычаю своих друзей и старался как можно меньше бывать на солнце. Когда его разбудили громкие голоса обитателей деревьев, были опять сумерки, и во сне ему снились те красивые камешки, что он выбросил.
     — Хоть погляжу на них еще раз, — сказал он и спустился по лиане на землю.
     Но Багира опередила его: Маугли было слышно, как она обнюхивает землю в полумраке.
     — А где же колючая штука? — воскликнул Маугли.
     — Ее взял человек. Вот и след. — Теперь мы увидим, правду ли говорила белая кобра. Если колючая тварь и вправду смерть, этот человек умрет. Пойдем по следу.
     — Сначала поохотимся, — сказала Багира, — на пустой желудок глаза плохо видят. Люди двигаются очень медленно, а в джунглях так сыро, что самый легкий след продержится долго.
     Они постарались покончить с охотой как можно скорее, и все же прошло почти три часа, прежде чем они наелись, напились и пошли по следу. Народ Джунглей знает, что торопиться во время еды не следует, потому что упущенного не вернешь.
     — Как ты думаешь, колючая тварь обернется в руках человека и убьет его? — спросил Маугли. — Белая кобра говорила, что это смерть.
     — Увидим, когда догоним, — сказала Багира. Она бежала рысью, нагнув голову. — След одиночный (она хотела сказать, что человек был один), и от тяжелой ноши пятка ушла глубоко в землю.
     — Гм! Это ясно, как летняя молния, — согласился ней Маугли.
     И они помчались по следам двух босых ног быстры рысью, попадая то во тьму, то в полосы лунного света.
     — Теперь он бежит быстро, — сказал Маугли, пальцы растопырены. — Они бежали дальше по сырой низине. — А почему здесь он свернул в сторону?
     — Погоди! — сказала Багира и одним великолепным прыжком перемахнула через лужайку.
     Первое, что нужно сделать, когда след становится непонятным, — это прыгнуть вперед, чтобы не оставлять путаных следов на земле. После прыжка Багира повернулась к Маугли и крикнула:
     — Здесь второй след идет ему навстречу. На том втором следу нога меньше и пальцы поджаты.
     Маугли подбежал и посмотрел.
     — Это нога охотника-гонда, — сказал он. — Гляди! Здесь он протащил свой лук по траве. Вот почему первый след свернул в сторону. Большая Нога пряталась от Маленькой Ноги.
     — Да, верно, — сказала Багира. — Теперь, чтобы не наступать друг другу на следы и не путаться, возьмем каждый по одному следу. Я буду Большая Нога, Маленький Брат, а ты — Маленькая Нога.
     Багира перепрыгнула на первый след, а Маугли нагнулся, разглядывая странные следы ног с поджатыми пальцами.
     — Вот, — сказала Багира, шаг за шагом продвигаясь вперед по цепочке следов, — я, Большая Нога, сворачиваю здесь в сторону. Вот я прячусь за скалу и стою тихо, не смея переступить с ноги на ногу. Говори, что у тебя, Маленький Брат.
     — Вот я, Маленькая Нога, подхожу к скале, — говорил Маугли, идя по следу. — Вот я сажусь под скалой, опираясь на правую руку, и ставлю свой лук между большими пальцами ног. Я жду долго, и потому мои ноги оставляют здесь глубокий отпечаток.
     — Я тоже, — сказала Багира, спрятавшись за скалой. — Я жду, поставив колючку острым концом на камень. Она скользит: на камне осталась царапина — Скажи, что у тебя, Маленький Брат.
     — Одна-две ветки и большой сучок сломаны здесь, — сказал Маугли шепотом. — А как рассказать вот это? А! Теперь понял. Я, Маленькая Нога, ухожу с шумом и топотом, чтобы Большая нога слышала меня.
     Маугли шаг за шагом отходил от скалы, прячась между деревьями и повышая голос, по мере того как приближался к маленькому водопаду.
     — Я — отхожу — далеко — туда, — где — шум — водопада — заглушает — мои — шаги, — и здесь — я — жду. Говори, что у тебя, Багира, Большая Нога!
     Пантера металась во все стороны, разглядывая, куда ведет отпечаток большой ноги из-за скалы. Потом подала голос:
     — Я ползу из-за скалы на четвереньках и тащу за собой колючую тварь. Не видя никого, я бросаюсь бежать. Я, Большая Нога, бегу быстро. Путь ясно виден. Идем каждый по своему следу. Я бегу!
     Багира помчалась по ясно видимому следу, а Маугли побежал по следу охотника. На время в джунглях наступило молчание.
     — Где ты, Маленькая Нога? — окликнула Багира.
     Голос Маугли отозвался в пятидесяти шагах справа.
     — Гм! — произнесла Багира, глухо кашляя. — Оба они бегут бок о бок и сходятся все ближе!
     Они пробежали еще с полмили, оставаясь на том же расстоянии, пока Маугли, который не пригибался так низко к земле, не крикнул:
     — Они сошлись! Доброй охоты! Смотри-ка! Тут стояла Маленькая Нога, опираясь коленом на камень, а там — Большая Нога.
     Меньше чем в десяти шагах от них, растянувшись на гряде камней, лежало тело крестьянина здешних мест. Тонкая оперенная стрела охотника-гонда пронзила ему насквозь спину и грудь.
     — Так ли уж одряхлела и выжила из ума белая кобра? — мягко спросила Багира. — Вот, по крайней мере, одна смерть.
     — Идем дальше. А где же та, что пьет слоновью кровь, — где красноглазая колючка?
     — Может быть, у Маленькой Ноги. Теперь след опять одиночный.
     Одинокий след легконогого человека, быстро бежавшего с ношей на левом плече, шел по длинному пологому откосу, поросшему сухой травой, где каждый шаг был словно выжжен каленым железом.
     Оба молчали, пока след не привел их к золе костра, укрытого в овраге.
     — 0пятъ! — сказала Багира и остановилась, словно окаменев.
     Тело маленького сморщенного охотника лежало пятками в золе, и Багира вопросительно посмотрела на Маугли.
     — Это сделано бамбуковой палкой, — сказал Маугли, взглянув на тело. — У меня тоже была такая, когда я служил человечьей стае и пас буйволов. Мать Кобр — мне жаль, что я посмеялся над нею, — знает эту породу, и я мог бы об этом догадаться. Разве я не говорил, что люди убивают от безделья?
     — Право же, его убили ради красных и голубых камней, — ответила Багира. — Не забудь, что я была в княжеском зверинце в Удайпуре.
     — Один, два, три, четыре следа, — сказал Маугли, нагибаясь над пеплом костра. — Четыре следа обутых людей. Они ходят не так быстро, как охотники-гонды. Ну что худого сделал им маленький лесной человек? Смотри, они разговаривали все впятером, стоя вокруг костра, прежде чем убили его. Багира, идем обратно. На желудке у меня тяжело, и, однако, он скачет то вверх, то вниз, как гнездо иволги на конце ветки.
     — Плохая охота — упускать добычу. Идем за ними! — сказала пантера. — Эти восемь обутых ног недалеко ушли.
     Они бежали целый час молча по широкой тропе, протоптанной четырьмя обутыми людьми. Уже настал ясный, жаркий день, и Багира сказала:
     — Я чую дым.
     — Люди всегда охотнее едят, чем бегают, — ответил Маугли, то скрываясь, то показываясь среди невысоких кустарников, где они теперь рыскали, обходя незнакомые джунгли. Багира, слева от Маугли, издала какой-то странный звук горлом.
     — Вот этот покончил с едой! — сказала она. Смятый ворох пестрой одежды лежал под кустом, а вокруг него была рассыпана мука.
     — Тоже сделано бамбуковой палкой. Гляди! Белый порошок — это то, что едят люди. Они отняли добычу у этого — он нес их пищу — и отдали его в добычу коршуну Чилю.
     — Это уже третий, — сказала Багира.
     «Я отнесу свежих, крупных лягушек Матери Кобр и накормлю ее до отвала, — сказал себе Маугли. — Этот кровопийца — сама Смерть, и все же я ничего не понимаю!» — Идем по следу! — сказала Багира. Они не прошли и полумили, как услышали ворона Кауа, распевавшего Песню Смерти на вершине тамариска, в тени которого лежало трое людей. Полупотухший костер дымился в середине круга, под чугунной сковородкой с почерневшей и обгорелой пресной лепешкой. Возле костра, сверкая на солнце, лежал бирюзово-рубиновый анкас.
     — Эта тварь работает быстро: все кончается здесь, — сказала Багира. — Отчего они умерли, Маугли? Ни на ком из них нет ни знака, ни ссадины.
     Житель джунглей по опыту знает о ядовитых растениях и ягодах не меньше, чем многие врачи. Маугли понюхал дым над костром, отломил кусочек почерневшей лепешки, попробовал ее и сплюнул.
     — Яблоко Смерти, — закашлялся он. — Первый из них, должно быть, положил его в пищу для тех, которые убили его, убив сначала охотника.
     — Добрая охота, право! Одна добыча следует за другой! — сказала Багира.
     «Яблоко Смерти» — так называется в джунглях дурман, самый сильный яд во всей Индии.
     — Что же будет дальше? — сказала пантера. — Неужели и мы с тобой умертвим друг друга из-за этого красноглазого убийцы?
     — Разве эта тварь умеет говорить? — спросил Маугли шепотом. — Что плохого я ей сделал, когда выбросил? Нам двоим она не повредит, потому что мы не гонимся за ней. Если ее оставить здесь, она, конечно, станет убивать людей одного за другим так же быстро, как падают орехи в бурю. Я не хочу, чтобы люди умирали по шестеро в ночь.
     — Что за беда? Это же только люди. Они сами убивали друг друга — и были очень довольны, разве не так? — сказала Багира.
     — Но все-таки они еще щенки, а щенок готов утопиться, лишь бы укусить луну в воде. Я виноват, — сказал Маугли, — говоря так, как будто знаю все на свете. Никогда больше не принесу в джунгли то, чего не знаю, хотя бы оно было красиво, как цветок. Это, — он быстрым движением схватил анкас, — отправится обратно к Прародительнице Кобр. Но сначала нам надо выспаться, а мы не можем лечь рядом с этими спящими. Кроме того, нам нужно зарыть эту тварь, чтобы она не убежала и не убила еще шестерых. Вырой яму вон под тем деревом.
     — Но, Маленький Брат, — сказала Багира, подходя к дереву, — говорю тебе, что кровопийца не виноват. Все дело в людях.
     — Это все равно, — сказал Маугли. — Вырой яму поглубже. Когда мы выспимся, я возьму его и отнесу обратно.
     На третью ночь, когда белая кобра сидела, горюя, во мраке подземелья, пристыженная, обобранная и одинокая, бирюзовый анкас влетел в пролом стены и зазвенел, ударившись о золотые монеты, устилавшие пол.
     — Мать Кобр, — сказал Маугли (из осторожности он оставался по ту сторону стены), — добудь себе молодую, полную яда змею твоего племени, чтобы она помогала тебе стеречь княжеские сокровища и чтобы ни один человек больше не вышел отсюда живым.
     — Ах-ха! Значит, он вернулся. Я говорила, что это смерть! Как же вышло, что ты еще жив? — прошелестела старая кобра, любовно обвиваясь вокруг ручки анкаса.
     — Клянусь буйволом, который выкупил меня, я и сам не знаю! Эта тварь убила шестерых за одну ночь. Не выпускай ее больше!
    
     ДИКИЕ СОБАКИ
     ооооооооооооооооооооооооооооооооооо
    
     Самое приятное время жизни началось для Маугли после того, как он напустил на деревню джунгли. Совесть у него была спокойна, как и следует после уплаты справедливого долга, и все джунгли были с ним в дружбе, потому что все джунгли его боялись. Из того, что он видел, слышал и делал, странствуя от одного народа к другому со своими четырьмя спутниками или без них, вышло бы многое множество рассказов, и каждый рассказ был бы не короче этого. Так что вам не придется услышать о том, как он спасся от бешеного слона из Мандлы, который убил двадцать два буйвола, тащивших в казначейство одиннадцать возов серебра, и расшвырял по пыльной дороге блестящие рупии; как он бился долгой ночью с крокодилом Джакалой в болотах на севере и сломал охотничий нож о его спинные щитки; как он нашел себе новый нож, еще длиннее старого, на шее у человека, убитого диким кабаном; как он погнался за этим кабаном и убил его, потому что нож этого стоил; как во время Великого Голода он попал в бегущее оленье стадо и едва не был задавлен насмерть разгоряченными оленями; как он спас Молчальника Хатхи из ловчей ямы с колом на дне; как на другой день он сам попался в хитрую ловушку для леопардов и как Хатхи освободил его, разломав толстые деревянные брусья; как он доил диких буйволиц на болоте; как...
     Однако полагается рассказывать о чем-нибудь одном.
     Отец и Мать Волки умерли, и Маугли, завалив устье пещеры большим камнем, пропел над ними Песню Смерти. Балу совсем одряхлел и едва двигался, и даже Багира, у которой нервы были стальные, а мускулы железные, уже не так быстро убивала добычу.
     Акела из седого стал молочно-белым, похудел от старости так, что видны были ребра, и едва ходил, словно деревянный; для него охотился Маугли. Зато молодые волки, дети рассеянной Сионийской Стаи, преуспевали и множились. Когда их набралось голов сорок, своевольных, гладконогих волков-пятилеток, не знавших вожака, Акела посоветовал им держаться вместе, соблюдать Закон и слушаться одного предводителя, как и подобает Свободному Народу.
     В этом деле Маугли не пожелал быть советчиком: он уже набил себе оскомину и знал, на каком дереве растут кислые плоды. Но когда Пхао, сын Пхаоны (его отцом был Серый Следопыт, когда Акела водил Стаю), завоевал место Вожака Стаи, как того требует Закон Джунглей, и снова зазвучали под звездами старые песни и старые зовы, Маугли стал ходить на Скалу Совета в память о прошлом и садился рядом с Акелой. То было время удачной охоты и крепкого сна. Ни один чужак не смел вторгаться во владения Народа Маугли, как называлась теперь Стая; молодые волки жирели и набирались сил, и на каждый смотр волчицы приводили много волчат.
     Маугли всегда приходил на смотр: он не забыл еще ту ночь, когда черная пантера ввела в Стаю голого смуглого ребенка и от протяжного клича: «Смотрите, смотрите, о волки!» — его сердце билось странно и тревожно. Если б не это, он ушел бы в глубину джунглей, чтобы трогать и пробовать, видеть и слышать новое.
     Однажды в сумерки, когда он бежал не спеша через горы и нес Акеле половину убитого им оленя, а четверо волков трусили за ним рысцой и в шутку дрались и кувыркались друг через друга, радуясь жизни, он услышал вой, какого ему не приходилось слышать со времен Шер-Хана. Это было то, что в джунглях зовется «пхиал», — вой, который издает шакал, когда охотится вместе с тигром или когда начинается большая охота. Представьте себе ненависть, смешанную с торжеством, страхом и отчаянием и пронизанную чем-то вроде насмешки, и вы получите понятие о пхиале, который разносился над Вайнгангой, поднимаясь и падая, дрожа и замирая. Четверка волков ощетинилась и заворчала. Маугли схватился за нож и замер на месте, словно окаменев.
     — Ни один Полосатый не смеет охотиться здесь, — сказал он наконец.
     — Это не крик Предвестника, — сказал Серый Брат. — Это какая-то большая охота. Слушай!
     Снова раздался вой, наполовину рыдание, наполовину смех, как будто у шакала были мягкие человечьи губы. Тут Маугли перевел дыхание и бросился к Скале Совета, обгоняя по дороге спешивших туда волков.
     Пхао и Акела лежали вместе на скале, а ниже, напрягшись каждым нервом, сидели остальные волки. Матери с волчатами пустились бегом к пещерам: когда раздается пхиал, слабым не место вне дома.
     Сначала не слышно было ничего, кроме журчания Вайнганги во тьме и ночного ветра в вершинах деревьев, как вдруг за рекой провыл волк. Это был волк не из Стаи, потому что вся Стая собралась на Скале Совета. Вой перешел в протяжный, полный отчаяния лай.
     — Собаки! — лаял вожак. — Дикие Собаки! Дикие Собаки!
     Через несколько минут послышались усталые шаги по камням, и поджарый волк, весь в поту, с пятнами крови на боках и белой пеной у рта, ворвался в круг и, поджимая переднюю лапу и тяжело дыша, бросился к ногам Маугли.
     — Доброй охоты! Из чьей ты стаи? — степенно спросил Пхао.
     — Доброй охоты! Я Вантала. — был ответ.
     Это значило, что он волк-одиночка, который сам промышляет для себя, своей подруги и волчат, живя где-нибудь в уединенной пещере. «Вантала» и значит «одиночка» — тот, кто живет вне стаи. При каждом вздохе видно было, как от толчков сердца его бросает то вперед, то назад.
     — Кто идет? — спросил Пхао (об этом всегда спрашивают в джунглях после пхиала).
     — Дикие Собаки из Декана — рыжие собаки, убийцы! Они пришли на север с юга: говорят, что в Декане голод, и убивают всех по пути. Когда народилась луна. у меня было четверо — моя подруга и трое волчат. Мать учила детей охотиться в открытом поле, учила прятаться, загоняя оленя, как делаем мы, волки равнин. В полночь я еще слышал, как мои волчата выли полным голосом, идя по следу. А когда поднялся предрассветный ветер, я нашел всех четверых в траве, и они уже окоченели. А все четверо были живы, когда народилась луна, о Свободный Народ! Тогда я стал искать, кому отомстить, и нашел рыжих собак.
     — Сколько их? — спросил Маугли, а вся Стая глухо заворчала.
     — Не знаю. Трое из них уже не убьют больше никого, но под конец они гнали меня, как оленя, гнали, и я бежал на трех ногах. Смотри. Свободный Народ!
     Он вытянул вперед искалеченную лапу, темную от засохшей крови. Весь бок снизу был у него жестоко искусан, а горло разодрано и истерзано.
     — Ешь! — сказал Акела. отходя от мяса, которое принес ему Маугли.
     Волк-одиночка набросился на еду с жадностью.
     — Это не пропадет, — сказал он смиренно, утолив первый голод. — Дайте мне набраться сил, и я тоже смогу убивать! Опустела моя берлога, которая была полна, когда народился месяц, и Долг Крови еще не весь уплачен.
     Пхао. услышав, как захрустела бедренная кость оленя на зубах Вантала, одобрительно заворчал.
     — Нам понадобятся эти челюсти. — сказал он. — С собаками были их щенята?
     — Нет, нет, одни рыжие охотники: только взрослые псы из их стаи. крепкие и сильные.
     Это значило, что рыжие собаки из Декана идут войной, а волки знают очень хорошо, что даже тигр уступает этим собакам свою добычу. Они бегут напрямик через джунгли и все, что попадается им навстречу, сбивают с ног и разрывают в клочья. Хотя Дикие Собаки не так крупны и не так ловки, как волки, они очень сильны, и их бывает очень много. Дикие Собаки только тогда называют себя Стаей, когда их набирается до сотни, а между тем сорок волков — это уже настоящая Стая.
     В своих странствиях Маугли побывал на границе травянистых нагорий Декана и видел, как эти свирепые псы спали, играли и рылись среди кочек и ям, служивших им вместо логова. Он презирал и ненавидел Диких Собак за то, что от них пахло не так, как от волков, и за то, что они жили в пещерах, а главное, за то, что у них между пальцами растет шерсть, тогда как у Маугли и у его друзей ноги гладкие. Однако он знал, потому что Хатхи рассказал ему об этом, какая страшная сила охотничья стая диких псов. Хатхи и сам сторонится с их дороги, и пока всех собак не перебьют или дичи не станет мало, они бегут вперед, а по пути убивают.
     Акела тоже знал кое-что о диких собаках. Он спокойно сказал Маугли:
     — Лучше умереть в Стае, чем без вожака и одному. Это будет славная охота, а для меня — последняя. Но ты — человек, и у тебя еще много ночей и дней впереди, Маленький Брат. Ступай на север, заляг там, и если кто-нибудь из волков останется жив после того, как уйдут собаки, он принесет тебе весть о битве.
     — Да, не знаю только, — сказал Маугли без улыбки, — уйти ли мне в болота ловить там мелкую рыбу и спать на дереве или просить помощи у обезьян и грызть орехи, пока Стая будет биться внизу.
     — Это не на жизнь, а на смерть, — сказал Акела. — Ты еще не знаешь этих рыжих убийц. Даже Полосатый...
     — Аова! Аова! — крикнул Маугли обиженно. — Одну полосатую обезьяну я убил. Теперь слушай: жили-были Волк, мой отец, и Волчица, моя мать, а еще жил-был старый серый Волк (не слишком мудрый: он теперь поседел), который был для меня отцом и матерью. И потому, — он повысил голос, — я говорю: когда собаки придут, если только они придут, Маугли и Свободный Народ будут заодно в этой охоте. Я говорю — клянусь буйволом, выкупившим меня, буйволом, отданным за меня Багирой в те дни, о которых вы в Стае забыли, — я говорю, и пусть слышат мои слова река и деревья и запомнят их, если я позабуду, — я говорю, что вот этот мой нож будет зубом Стаи. По-моему, он еще не притупился. Вот мое Слово, и я его сказал!
     — Ты не знаешь собак, человек с волчьим языком! — крикнул Вантала. — Я хочу только заплатить им Долг Крови, прежде чем они растерзают меня. Они движутся медленно, уничтожая все на своем пути, но через два дня у меня прибавится силы, и я начну платить им Долг Крови. А вам, Свободный Народ, советую бежать на север и жить впроголодь до тех пор, пока не уйдут рыжие собаки.
     — Слушайте Одиночку! — воскликнул Маугли со смехом. — Свободный Народ, мы должны бежать на север, питаться ящерицами и крысами с отмелей, чтобы как-нибудь не повстречаться с собаками. Они опустошат все наши леса, а мы будем прятаться на севере до тех пор, пока им не вздумается отдать нам наше добро! Они собаки, и собачьи дети — рыжие, желтобрюхие, бездомные, у них шерсть растет между пальцев. Да, конечно, мы, Свободный Народ, должны бежать отсюда и выпрашивать у народов севера объедки и всякую падаль! Выбирайте же, выбирайте. Славная будет охота! За Стаю, за всю Стаю, за волчиц и волчат в логове и на воле, за подругу, которая гонит лань, и за самого малого волчонка в пещере мы принимаем бой!
     Стая ответила коротким, оглушительным лаем, прогремевшим во тьме, словно треск падающего дерева.
     — Мы принимаем бой! — пролаяли волки.
     — Оставайтесь тут, — сказал Маугли своей четверке. — Нам понадобится каждый зуб. А Пхао с Акелой пусть готовятся к бою. Я иду считать собак.
     — Это смерть! — крикнул Вантала, привстав. — Что может сделать такой голыш против рыжих собак? Даже Полосатый и тот...
     — Ты и вправду чужак, — отозвался Маугли. — Но мы еще поговорим, когда псы будут перебиты. Доброй охоты всем вам!
     Он умчался во тьму, весь охваченный буйным весельем, почти не глядя, куда ступает, и, как и следовало ожидать, растянулся во весь рост, споткнувшись о Каа, сторожившего оленью тропу близ реки.
     — Кш-ша! — сердито сказал Каа. — Разве так водится в джунглях — топать и хлопать, губя охоту всей ночи, да еще когда дичь так быстро бегает?
     — Вина моя, — сказал Маугли, поднимаясь на ноги. — Правда, я искал тебя, Плоскоголовый, но каждый раз, как я тебя вижу, ты становишься длиннее и толще на длину моей руки. Нет другого такого, как ты, во всех джунглях, о мудрый, сильный и красивый Каа!
     — А куда же ведет этот след? — Голос Каа смягчился. — Не прошло и месяца с тех пор, как один человечек с ножом бросал в меня камнями и шипел на меня, как злющий лесной кот, за то, что я уснул на открытом месте.
     — Да, и разогнал оленей на все четыре стороны, а Маугли охотился, а Плоскоголовый совсем оглох и не слышал, как ему свистели, чтоб он освободил оленью тропу, — спокойно ответил Маугли, усаживаясь среди пестрых колец.
     — А теперь этот человечек приходит с ласковыми, льстивыми словами к этому же Плоскоголовому и говорит ему, что он и мудрый, и сильный, и красивый, и Плоскоголовый верит ему и свертывается кольцом, чтобы устроить удобное сиденье для того, кто бросал в него камнями... Теперь тебе хорошо? Разве Багира может так удобно свернуться?
     Каа, по обыкновению, изогнулся, словно мягкий гамак, под тяжестью Маугли. Мальчик протянул в темноте руку, обнял гибкую, похожую на трос шею Каа и привлек его голову к себе на плечо, а потом рассказал ему все, что произошло в джунглях этой ночью.
     — Я, может быть, и мудр, — сказал Каа, выслушав рассказ, — а что глух, так это верно. Не то я услышал бы пхиал. Неудивительно, что травоеды так встревожились. Сколько же всего собак?
     — Я еще не видел. Я пришел прямо к тебе. Ты старше Хатхи. Зато, о Каа, — тут Маугли завертелся от радости, — это будет славная охота! Немногие из нас увидят новую луну.
     — И ты тоже сюда вмешался? Не забывай, что ты человек. Не забывай также, какая стая тебя выгнала. Пускай волки гоняют собак. Ты человек.
     — Прошлогодние орехи стали в этом году черной землей, — ответил Маугли. — Это правда, что я человек, но нынче ночью я сказал, что я волк. Это у меня в крови. Я призвал реку и деревья, чтобы они запомнили мои слова. Я охотник Свободного Народа, Каа, и останусь им, пока не уйдут собаки...
     — Свободный Народ! — проворчал Каа. — Свободные воры! А ты связал себя смертным узлом в память о волках, которые умерли! Плохая это охота!
     — Это мое Слово, и я уже сказал его. Деревья знают, и знает река. Пока не уйдут собаки, мое Слово не вернется ко мне.
     — Ссппп! От этого меняются все следы. Я думал взять тебя с собой на северные болота, но Слово — хотя бы даже Слово маленького голого, безволосого человечка — есть Слово. Теперь и я, Каа, говорю...
     — Подумай хорошенько, Плоскоголовый, чтоб и тебе не связать себя смертным узлом. Мне не нужно от тебя Слова, я и без того знаю...
     — Пусть будет так, — сказал Каа. — Я не стану давать Слово. Но что ты думаешь делать, когда придут рыжие собаки?
     — Они должны переплыть Вайнгангу. Я хочу встретить их на отмелях, а за мной была бы Стая. Ножом и зубами мы заставили бы их отступить вниз по течению реки и немножко охладили бы им глотки.
     — Эти собаки не отступят, и глотки им не остудишь, — сказал Каа. — После этой охоты не будет больше ни человечка, ни волчонка, останутся одни голые кости.
     — Алала! Умирать так умирать! Охота будет самая славная! Но я еще молод и видел мало дождей. У меня нет ни мудрости, ни силы. Ты придумал что-нибудь получше, Каа?
     — Я видел сотни и сотни дождей. Прежде чем у Хатхи выпали молочные бивни, я уже оставлял в пыли длинный след. Клянусь Первым Яйцом, я старше многих деревьев и видел все, что делалось в джунглях.
     — Но такой охоты еще никогда не бывало, — сказал Маугли. — Никогда еще рыжие собаки не становились нам поперек дороги.
     — Что есть, то уже было. То, что будет, — это только забытый год, вернувшийся назад. Посиди смирно, пока я пересчитаю мои года.
     Целый долгий час Маугли отдыхал среди колец Каа, играя ножом, а Каа, уткнувшись неподвижной головой в землю, вспоминал обо всем, что видел и узнал с того дня, как вылупился из яйца. Глаза его, казалось, угасли и стали похожи на тусклые опалы, и время от времени он резко дергал головой то вправо, то влево, словно ему снилась охота. Маугли спокойно дремал: он знал, что нет ничего лучше, чем выспаться перед охотой, и привык засыпать в любое время дня и ночи.
     Вдруг он почувствовал, что тело Каа становится толще и шире под ним, оттого что огромный удав надулся, шипя, словно меч, выходящий из стальных ножен.

/ Полные произведения / Киплинг Р. / Маугли