• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Взбаламученное море

Взбаламученное море [9/28]

Скачать полное произведение

    Горничные совсем фыркали от смеха.
     - Ох, вы пряничницы! - погрозил им пальцем, проходя, Иона Мокеич.
     - Нельзя, сударь, Иона Мокеич, - ответил за них торговец: - где уж, батюшка, обозы, так и козы.
     Перед мужиком, продававшим лемехи, гвозди, серпы, Дедовхин остановился.
     - Я, брат, твоими-то косами тебе бороду выбрею! Хочешь?
     Но мужик, кажется, этого не хотел.
     - Что ж так-с? - спросил он.
     - Да тупее моего языка.
     - По каменьям-то, Иона Мокеич, как станете косить, так всякая исступится... Выгодчик тоже! - прибавил мужик, когда Дедовхин был уже довольно далеко: - и около чужих всех пней ладить выкосить траву.
     Александр продолжал думать о красивой бабе.
     На большой дороге они увидели, что растрепанный мужик полз на четвереньках.
     - Что, паря, преклонил уже Господ? Словно рано бы еще! - заметил Иона Мокеич.
     - Порра! - произнес мужик с ожесточением и, повалившись вверх животом, закрыл в изнеможении глаза.
     - Ну-те, ребята, нарвите крапивки, да под рубашку ему... - посоветовал Иона Мокеич стоявшим вблизи, в красных рубахах, мальчишкам.
     Те этому очень обрадовались, сейчас же нарвали крапивы и насовали мужику за платье. Мужик поочувствовался, принялся себя чесать с ожесточением, а потом бросился за шалунами, но на первых же шагах упал и опять было обеспамятел. Мальчишки, которым Иона Мокеич снова подмигнул, опять насовали ему крапивы. Мужик встал и уже гораздо тверже побежал за ними.
     - Я и себя всегда так велю дома отрезвлять. Отличнейший способ! - объяснил Иона Мокеич Александру, и потом они пошли к дому Клеопатры Петровны.
     - Хозяйка, верно, в церкви! - предостерег было его Александр.
     - О, чорт! Велика важность! - отвечал Иона и дерзко отворил тяжелые дубовые двери.
     На довольно парадной лестнице они увидели сходящую комнатную женщину с маленьким платочком на голове.
     - Пожалуйте-с! - пригласила она их.
     - Ах, благодарим покорно! - отвечал Иона тоже в тон ей тоненьким голоском. - Что это, душенька, животик-то у тебя словно припух? - прибавил он.
     - Ай, батюшка, Иона Мокеич, все-то вы шутите! - проговорила женщина, уходя раскрасневшись в коридор под лестницей.
     Путники наши вошли наконец в залу с двойным светом и с историческою живописью на потолке. Потом они прошли малую гостиную, среднюю и остановились в большой гостиной. Александру невольно кинулся в глаза огромный портрет императора Павла, в золотой раме и убранный балдахином.
     Мебель была хоть и старинная и в некоторых местах даже белая с позолотой, но везде обитая или штофом, или барканом. Вся эта барская роскошь начала еще больше тревожить Александра.
     - Что ж мы будем тут делать? - спросил он своего товарища, преспокойно расхаживавшего и преспокойно на все поглядывавшего.
     - А вот уж и подходят из церкви, - отвечал он.
     По деревянным мосткам, идущим от самой церкви до дому, действительно, два лакея, в огромных, треугольных шляпах, надетых поперек, вели под руку самое старую фрейлину, совсем сгорбившуюся, но еще в буклях и в роскошнейшем платье. Вслед за ней, скромно приложив руки к груди, шли две ее приживалки: одна Алина, другая - Полина.
     Старуха проходила свои огромные залы, с длинными зеркалами, все склоняя голову, как бы кланяясб на парадном выходе; наконец в гостиной, увидев живых людей, она проговорила!
     - Здравствуйте!
     Иона Мокеич поспешил раскланяться и представить ей Александра.
     - Аполлинарии Матвеевны сын! - сказал он.
     - Вот какой уж большой стал. Здравствуйте! - проговорила ему старуха.
     - Как здоровье моего ангела, Аполлинарии Матвеевны? - спросила одна из приживалок, закатывая глаза.
     - Слава Богу! - отвечал Александр. Прием этот несколько удивил его. Все-таки, видно, здесь знают его мать, а не его!
     По мосткам в это время шли еще двое господ: старый генерал с приподнятыми плечами, зачесанными наверх бакенбардами, с усами, торчащими прямо, и маленьким хохлом на плешивой голове; и между тем, как он таким образом как бы весь подавался вверх, ноги его, в плисовых сапогах, почти не поднимаясь, шаркали по мосткам. Рядом с ним шел прямой господин, совсем как бы не имевший способности гнуться и как бы насаженный на железный стержень.
     - Доброго дня! - сказал генерал, войдя и подавая руку Ионе, но не обертываясь, впрочем, к нему лицом. - Где хозяйка?
     - Сейчас выйдет, ваше превосходительство, - поспешил ответить Иона Мокеич.
     Генерал сел на диван, на то место, где обыкновенно садятся дамы.
     Лакеи стали ставить закуску.
     Высокий господин стал около доходящего до полу окна и приложил шляпу к колену.
     Александр не без удивления заметил, что фрак на этом госте сидел гораздо лучше, чем на нем; сукно было гораздо высшего сорта, а покрой чистейшего английского свойства. По скромному его и тоже, должно быть, дорогому жилету изящно пролегала платиновая цепочка.
     - Кто это такой? - спросил он Иону Мокеича.
     - Князь Темир-Подольский, - отвечал он.
     У Александра опять немножко сердце сжалось конфузом.
     Но по мосткам шел еще новый франт, также щегольски одетый, но только он шел гораздо развязнее и, заботливо оглядываясь из стороны в сторону, имел на глазах pince-nez.
     Александр Бога возблагодарил, что он не взял своего pince-nez.
     - Ну да, да! - говорил этот новый гость, входя в гостиную, и потом прямо подошел к генералу.
     - Сейчас, ваше превосходительство, накупил кос, ремней, граблей!
     - Так, так, прекрасно! - говорил покровительственно генерал.
     - Нельзя, ваше превосходительство, ни у отца, ни у матери моей, ни у деда не бывало, - а у меня овес сам-пятнадцать пришел.
     - Прекрасно! прекрасно! Военный человек на все, выходит, способен.
     - На все, ваше превосходительство! - подхватил весело вошедший господин.
     В душе Александра невольно шевельнулась зависть.
     "В самом деле, военный человек не способнее ли на все?" - подумал он.
     Вошла Спирова, в чепце с бантами и шелковом платье. Дама эта была хоть и худощава, но чрезвычайно, должно быть, полнокровна.
     - Ух, как жарко в церкви! - сказала она.
     - Да, - подтвердил генерал.
     M-me Спирова вынула батистовый платок и стала им обмахиваться, произведя при этом сильный запах пачулей.
     Александра и это удивило.
     "Здесь и духи эти модные знают?" - спросил он себя мысленно.
     Между тем господина в pince-nez он опять уже увидел на площади, толкающегося посреди мужиков.
     "Счастливец! А наше отвратительное университетское образование, к чему оно готовит человека?" - подумал Александр.
     Хозяйка, наконец переодевшись в более легкое платье, но по-прежнему в блондовом чепце и буклях, появилась, в сопровождении своих приживалок.
     - Что же вы, подавайте! - сказала она, кивнув привычно-строгий взгляд на стоявших у притолок лакеев.
     Те мгновенно схватили со стола подносы и стали подносить небольшому числу гостей.
     - Кушай, батюшка! - сказала старуха, садясь около генерала.
     - Ем! - отвечал тот.
     Он, действительно, не дав еще унести подноса, взял и наложил себе на тарелку паштета.
     - Кто это? - спросил он хозяйку полу-на-ухо, показывая на Александра.
     - Аполлинарии Матвеевны сынок! - почти крикнула ему та. Генерал был сильно глуховат.
     Александр выходил из себя от такой нецеремонной рекомендации: опять и везде упоминалась Аполлинария Матвеевна, но старый генерал, лично им заинтересовавшийся, больше еще ему нравился. Он решил с ним заговорить. Заметив, что невдалеке от него осталось свободное место, он подошел и сел.
     - Вы не были у обедни? - спросил его довольно ласково старик.
     - Нет, я приехал довольно поздно... уж к великому таинству.
     - К какому это великому таинству? - спросил генерал, сделав руками знак удивления.
     - Да в обедне-с.
     - В обедне есть великий выход, а не таинство... Как же вы этого не знаете, молодой человек? а-а-а! - сказал, качая головой, старик.
     Александр, и сам очень хорошо видевший, что, по торопливости своей, соврал, сначала было заспорил, что есть...
     - Да нет же! Неужели вас и этому не научили? а-а-а! - произнес решительно генерал.
     Александр готов был провалиться сквозь землю, но, к вящщему еще страданию его, лакей раскрыл зеленый стол. Иона Мокеич разнес карты себе, хозяйке, генералу и князю Подольскому. Они сейчас же сели, оставив Александра с дамами.
     Разговаривать со Спировой и двумя приживалками Александр решительно не хотел, но те, впрочем, и сами скоро ушли во внутренние комнаты, так что он остался совершенно один.
     Он ходил, глядел в окно, сидел на месте, подходил к игрокам, и все это так глупо, что он готов был этого проклятого Иону прибить за то, что он привез его к подобным скотам. Наконец судьба как бы сжалилась над ним: к крыльцу подъехал экипаж с дамами, с которыми Александр непременно решил познакомиться и даже начал за ними ухаживать. Они вскоре вошли в гостиную; мать как-то исподлобья и злобно посматривала на всех, а дочери, сначала одна, а потом другая, вернули хвостом перед хозяйкой и затем скрылись вместе с маменькой.
     К крыльцу подъехал еще экипаж. Генерал, вытянув свой взгляд на окно, проговорил:
     - Это, должно быть, гг. офицеры!
     Из тарантаса, в самом деле, вышли три офицера. Один из них, и собой очень невзрачный и далеко уж не умного лица, шумно вошел в гостиную, расцеловал у хозяйки ручку, сел около нее и стал учить ее играть в карты, а двое других, тоже очень развязно поклонившись хозяйке, через пять же минут, как видел Александр, разговаривал с барышнями, на секунду вернувшими хвостами в гостиной.
     Видимо, между всеми этими людьми были общие интересы и протекала общая жизнь; один только герой мой был тут как отрезанный ломоть.
     За обедом все уселись по приличным им местам - даже Иона затесался чуть не рядом с хозяйкой, а Александр очутился в самом заднем конце, между попами. В продолжении всего обеда он был мрачен до неприличия.
     Когда встали наконец из-за стола и в лакейской заиграли полковые музыканты, привезенные офицерами. Александр сейчас же взял шляпу и подошел к хозяйке.
     - Чтой-то батюшка, куда это? - спросила та его.
     - Матушка не так здорова.
     - А! - произнесла старушка, как видно, совершенно приняв в уважение подобную причину.
     Александр сел в коляску.
     Кучер Фома и гайдук Петр были мрачны.
     Они никак не ожидали, что барин так скоро уедет с праздника, а потому не успели еще обойти деревню и закатить хорошенько.
     - Когда ж на поседки-то? - крикнул александру с балкона Иона Мокеич.
     - После как-нибудь, - отвечал тот и велей скорей ехать.
     "Что ж это такое?" - рассуждал он сам с собою, проезжая довольно темным лесом.
     Он очень хорошо понимал, что был в самом аристократическом деревенском кругу.
     "Или они глупы, или я!" - решал он мысленно.
     Они! - позволяем мы себе успокоить молодого человека. 11.
     Иона Мокеич дома.
     Александр, не зная, чем себя занять, начал беспрестанно думать о красивой женщине, виденной им на базаре в Дубнах. Раз, после обеда, он вдруг надел на себя полный охотничьий костюм, велел оседлать себе лошадь и поехл к Ионе Мокеичу.
     Циник жил от них верстах в десяти.
     Въехав в перелесок и подъезжая к одному из овражков, Александр стал попридерживать своего довольно сердитого коня. Тот от этого еще больше и красивее стал раскидывать свои передние ноги. Когда надобно было подниматься из оврага, Александр вдруг опустил поводья, нагнулся над седлом и, крикнув, выхваил свой охотничьий нож и понесся марш-марш! Потом вдруг опять останавливал лошадь сразу и снова несся. В эти минуты он воображал себя черкесом - доказательство, что еще был молод душою.
     Дмитровка - жилище Ионы Мокеича - находилось в сельце, состоящем из нескольких домов бедных дворян. Его же собственно усадьба отделялась от прочих высоким тыном и отличалась довольно большим садом, в котором прятался хоть и низенький, но довольно широкий дом, и оттого несколько таинственною наружностью как бы говорил, что он заключает в себе хоть и старого, но великого грешника.
     Иона Мокеич увидал Александра еще из окна.
     - А, солнышко, красное! - сказал он, отворяя ему двери.
     Сам он был одет в каких-то турецких шароварах, в туфлях и ермолке.
     Александр был в первый еще раз у него в доме.
     - Это вот моя гостиная, а это моя пустынническая спальня, - говорил Иона, вводя гостя в свое довольно уютное помещение. - А там, - продолжал он совершенно тем же тоном, показывая на заднюю половину дома: - там мой сераль.
     - Сколько же жен у вас? - спросил Александр.
     - Три всего... по состоянию, братец!.. Что делать, больше не могу, - отвечал Иона, пожимая плечами.
     - Это что такое! - продолжал Александр, останавливаясь перед довольно большою, масляными красками написанною картиной, изображающей нагую женщину.
     - Подарение твоего отца! - отвечал Иона Мокеич. - Этакого, говорит, сраму нигде, как у Ионы, в комнатах и держать нельзя! Но это, брат, что! А вот где штука-то! - прибавил он и, взяв Александра за руку, ввел в спальню и там показал ему уже закрытую занавеской картину.
     Александр сейчас же отвернулся.
     - Что за мерзость! - произнес он: - хоть бы вы рисовать-то велели получше, покрасивее, а то чудовища какие-то!
     - По состоянию! - отвечал и на это Иона: - но что тут, друг сердечный, рисованье! - продолжал он: - одно только напоминание, а там уж, как это по-вашему, по-ученому сказать, добавлять надо своими фантазериями!
     - А что ж мы на поседки едем? - спросил Александр.
     - Непременно. Марфуша! - крикнул Иона Мокеич, приотворив маленькую дверь в соседнюю комнату: - дай-ка нам наливочки!
     - Что! к чему это? после обеда!
     - Наливки-то? Да ведь ее всегда можно; это не водка, - успокоил его Иона Мокеич.
     Марфа, лет двадцати девка, с толстыми губами и грудями, принесла на подносе бутылку наливки и две рюмки, и все это поставила на стол.
     - Честь имею рекомендовать; это главная моя султанша! - объяснил о ней Иона Мокеич.
     Марфа при этом хоть бы бровью повела. Она, видно, совершенно привыкла к подобной рекомендации и с таким же лицом, с каким пришла, с таким и ушла.
     - Какая женщина, у! - дополнил о ней еще Иона Мокеич.
     - Вероятно! - подтвердил Александр.
     - У!.. - повторил Иона и заставил Александра выпить рюмку наливки.
     Тот выпил и чуть не выплюнул назад, говоря:
     - Она совсем не подслащена!
     - Совершенно! - подтвердил и Иона. - Сахар ведь искусственная вещь... букету уж при нем такого нет, а тут сама натура, как есть.
     - Какой тут, чорт, букет.
     - Нет, ты попробуй, выпей-ка еще одну, так и увидишь, что так надо.
     Александр отнекивался было.
     - Да полно, чтой-то, выпей!.. - произнес Иона, как бы несколько обидевшись.
     Александр выпил и, в самом деле, не с таким отвращением.
     - А что, мы скоро поедем на поседки? - сказал он.
     В голове у него начинало пошумливать.
     - Все надо, друг милый, по порядку, чинно, не торопясь, - отвечал Иона Мокеич; сам он пил уже четвертую рюмку. - Гаврюха, Гаврюха! - подкликнул он, стуча в окно, проходившего мимо высокго мужика.
     Тот вошел в комнату. Это был его собственный ткач Гаврила, сначала, по наружности, смотревший очень обыкновенным человеком.
     - Во-первых, скажи ты мне, милый человек, - спросил его барин: - что, в Кузьмищеве начались поседки?
     - Начались бы словно, - ответил тот довольно громко.
     - Тсс!.. тише! - крикнул ему шопотом Иона Мокеич и отнесся к Александру: - не любить у меня этого моя главная-то барыня. "Дома, говорит, что хошь делай, - по чужим местам, по крайности, не срамись!"
     - Ну, друг, милый, - обратился он снова к Гавриле: - вот тебе мои ключи драгоценные, поди ты потихоньку от Марфуши... я ее вызову сюда, будто одевать себя... возьми ты там в чулане четыре бутылочки наливки, пряничков, изюму, орешков; положи все это в корзиночку, поставь ты ее под беседку, в мою, знаешь, тележку, запряги ты мне ворона коня и выезжай к нам к крыльцу.
     - Слушаю-с, - отвечал Гаврила, видимо с полною готовностью, и вышел.
     - Бесценный насчет этого человек! хоть три ночи простоит, где уж скажешь, - не тронется! - объяснил и о нем Иона Мокеич, а затем вышел, позвал Марфу и сильно, как было слышно через перегородку, старался занять ее самыми разнообразными разговорами.
     Через полчаса они уже сидели: Александр - верхом на своем коне, а Иона Мокеич и Гаврила - в тележке. Марфа провожала их на крыльцо.
     - Когда ждать-то прикажете? Куда это поехали? - спрашивала она.
     - Да вот к нему, погостить ненадолго! - отвечал Иона Мокеич смиренно.
     Несмотря на вольнодумный характер, он, кажется, находится в сильных лапах у своей главной султанши.
     Когда два наши рыцаря, с своим могучим оруженосцем, тронулись на свои романтические приключения, Марфа проговорила, зевая во весь рот:
     - Какой тот молоденький-то барин смазливый, не то, что наш плешивый чорт. 12!
     Поседки.
     Кузьмищево, казенная деревня, расположенная по большой дороге, тянулась в длину версты на две. Во всех окнах изб мелькали огоньки, и в одной из них, довольно большой, свет был как-то поярче. На улице была совершенная тишина: изредка проедут запоздалые извозчики, или выведет кто-нибудь из мужиков лошадь попоить к колодцу, или наконец быстро промелькнет какая-нибудь женская тень с пряслицей и устремится к этой именно избе. Александр и Иона Мокеич, выехав откуда-то с задов, тоже подъехали к ней.
     - Прежде всего, друг сердечный, надо подкрепиться! - сказал, кряхтя и вылезая из своей повозки, Иона и вытаскивая из корзинки бутылку, из которой заставил Александра выпить целый стакан, а сам выпил два. Потом они вошли в сени, оставив Гаврилу у лошадей. В довольно большой избе, по всем передним лавкам, сидели молодые женщины и девушки, по большей части все недурные собой.
     Под полатями стояли молодые парни, а некоторые из них, по преимуществу имевшие в руках гармоники, сидели промеж девушек, но те всегда при этом старались их выпихнуть и выжить от себя.
     - Не примете ли странником, идем из далеких мест: обносились, обовшивели! - сказал, входя, Иона Мокеич. Корзинку он захватил с собой.
     Хозяйка избы, довольно молодая женщина, сейчас же его узнала.
     - Милости просим! - сказала она, смеясь, и, согнав с одной скамейки ребятишек, предложила ее гостям.
     - Чей такой - молодой-то барин? - сказала она Ионе, указывая на Александра.
     - Дворянин Нищин, из усадьбы Огородова, под пряслом родился, на тычинке вырос и теперь на коле верхом изволит русскую землю объезжать!.. - отрекомендвал его Иона Мокеич.
     - Да полноте, лешие, это из Лопухов барин-то; я видела его... ягоды носила! - толковала другая баб в толпе.
     - Какой нарядный! военный, знать! - замечали иные.
     Александр не без удовольствия видел, что он составляет предмет общего внимания. Но, впрочем, взглянув в один из более темных и многолюдных углов, он увидел свою красавицу-крестьянку.
     - Здравствуй! Мы с тобой несколько знакомы, - сказал он.
     - Вы мне, что ль, это говорите? - сказала она приятным голосом.
     - Тебе... Я тебя видел и восхищался тобой в Дубнах.
     - Гм! - усмехнулась на это женщина.
     Александр взял небольшой деревянный стул и сел против нее.
     - Ты замужем?
     - Али нет! - отвечала красавица, кидая на него лукавый взгляд.
     - Где ж у тебя муж, в Питере?
     - В Питере, чтоб бока повытерли! - отвечали за нее другие бабы и засмеялись.
     Один из стоявших под полатями парней и как-то мрачно на все это смотревший подошел и зажег освещавшую лучину посветлее. Красавица Александра еще больше выглянула перед ним во всей своей красоте.
     - О, ты дивно хороша! - воскликнул он, ероша свои курчавые волосы.
     - Ну, вот что! Какой он! - говорила, смеясь та.
     Иона Мокеич между тем ходил и угощал наливкой.
     - Выпей, душенька, - говорил он, подходя к Александру.
     Тот в сильном волнении и не видя сам, что делает, выпил стакан залпом, а потом другой.
     - А, краля писаная! - воскликнул Иона Мокеич, увидав бабу-красавицу. - Ну, выпей!.. Белогрудая, белозубая, пей! - говорил он ей.
     Та отпила немного из стакана.
     - Ой, не люблю я этого: крепкое какое, пес!
     - Да что вы орехи-то бережете?.. давай орех-то, - сказали другие бабы, от глаза которых не ускользнули лежащие в корзине сласти.
     - О, сейчас! - воскликнул Александр, вскакивая, и, схватив оттуда целый тюрик орехов, поднес их и стал перед своей красавицей на колени.
     - Все тебе, царица души моей! все!
     - Ой, девоньки, какой он! - смеялись бабы.
     Иона Мокеич в это время суетился около других девушек и женщин.
     - Пейте, мои голубушки, пейте! - говорил он им, угощая их пряниками и наливкой. Последняя, впрочем, больше за ним самим оставалась.
     "Калинушка с малинушкой", - затянули наконец посидельщицы.
     "Лазоревый цвет", - подхватил за ними Иона, довольно чистым тенором.
     "Веселая беседушка", - пели те.
     "Где милый мой пьет!" ух! - допевал Иона и затем так расчувствовался, что стал промеж девушек и двух, ближайших к себе, обнял и стал прижимать их к бокам своим. Одна из них колотила его при этом легонько кулаком в голову, а другая подносила к лицу зажженную куделю. Он только отфыркивался и повертывался от одной к другой.
     Александр тоже не отставал от приятеля. Он декламировал перед своей красавицей:
     "Все в ней гармония, все диво,
     Все выше мира и страстей:
     Она покоится стыдливо
     В красе торжественной своей".
     Девушки и женщины смеялись, а парни, напротив, все что-то между собой переглядывались, а некоторые даже перешептывались...
     Иона Мокеич дошел наконец до полнейшего неистовства: он обнимал, хоть и не старуху, но безобразнейшую бабу и, припав к ее плечу головой, начал для чего-то слегка простанывать.
     - Ох, ох, - говорил он, а потом вдруг всколчил и, выхватив лучину из светца, бросил ее на пол.
     Тот же мрачный малый быстро подошел, поднял ее, разжег и вставил в светец.
     - Пошто вы балуете? - почти крикнул он на Иону Мокеича.
     - Оставь, погаси ее... погаси ее... - крикнул тот на него и опять было потянулся, чтобы погасить лучину.
     - Не трожьте ее! Али вы самотко и здесь эту срамоту завести хотите? Срамники! - проговорил парень и оттолкнул Иону.
     Тот наскочил и ударил его по лицу; парень тоже не остался в долгу: как хватил наотмашь кулаком, так барин и растянулся на полу.
     - Что такое? - воскликнул Александр, приподнимаясь и обертываясь, но все-таки еще оберегая рукой свою красавицу.
     В это время в избе затрещала рама.
     - Барина бьют! - раздался голос, и в избу влезал Гаврила.
     Все это было делом одной минуты.
     - Ты что, чорт, делаешь? - обратился он прямо к молодому парню, и оба потом, не говоря ни слова, схватились, как два дикие зверя, и начали возиться по избе, издавая по временам злобные звуки и ругательства.
     - Хорошенько его, хорошенько! - кричал с полу Иона.
     - Робя, бьют! - произнес наконец парень, почти с треском костей упалая на пол под железным натиском Гаврилы. Несколько человек бросились к нему на помощь, но Гаврила так с ними распоряжался, что как толкнет огромным спожищем своим кого в рыло, кого в грудь, кого в брюхо, - так тот в углу избы очутися. Отбитые таким образом, они накинулись на поднимавшегося Иону и начали его тузить и даже драть за волосы.
     - О-о-ой! о-о-ой! - кричал он, повертывая им то тот бок, то другой и хватаясь за голову.
     - Перестаньте, перестаньте! - кричал Александр.
     Но суматоха сделалась всеобщая. Девки и бабы, под поднятыми кулаками мужиков, убегали из избы. Красавица его тоже юркнула вон.
     - Прочь! - закричал наконец Александр, пробираясь сквозь толпу, чтобы спасти как-нибудь Иону, и при этом выхватил охотничий кинжал.
     - Коли так, робя, берись в колья! - раздалось снова, и в ту же минуту, Бог знает откуда, появились в воздухе поленья и палки. Александр чувствовал, что вся кровь прилила ему в голову. Он выхватил свой маленький охотничий пистолет.
     - Если кто-то хоть с меята пошевелится, я сейчас пущу пулю, и в тебя... и в тебя... и в тебя... - говорил он, переводя пистолет с рожи одного мужика на другого, на третьего.
     Те сейчас же начали отступать.
     - Он, паря, и в сам-деле стрельнет.
     - Если кто слово произнесет! - кричал Александр, дрожа всем телом, и, с помощью Гаврилы, который своего врага вышвырнул в сени и даже за лестницу, вытащил охающего и все-таки продолжающегося ругаться Иону Мокеича из избы и стал укладывать его в тележку.
     При этом один из бивших его парней даже подсоблял им это делать.
     Александр, сев на лошадь и выехав из селенья, был как сумасшедший.
     - Это чорт знает что такое! - говорил он, хватая себя за голову.
     - Такой буян народ, - пояснил ему Гаврила, впрочем, совершенно спокойно севший на облучок: - каждый праздник, что немножко, сейчас же в колья. Ну, тоже и к нам когда попадут, так угощаем тоже.
     - Тоже? - спросил Александр с удовольствием.
     - Тоже. У нас из бедных этих дворянчиков, пожалуй, такие есть лоботрясы, что и чорта уберут.
     Александр беспокоился об Ионе Мокеиче.
     - Чтоб он не умер! - сказал он.
     - Нет, вон он, чу, спит уж! - отвечал Гаврила. - Не в первый ведь раз: завтра в баню сходит, и все пройдет.
     - Ну, так я поеду домой?
     - Поезжайте, - успокоил его Гаврила. 13.
     Побег от собственной совести.
     На другой день Бакланов сидел у себя в комнате; голова у него трещала; ему представлялось, что, верятно, теперь узнается по всей губернии, как они приезжали на поседки пьные, произвели там драку; наконец, сами мужики могут на него жаловаться, потому что он обнажал оружие. Словом, его мучили те разнообразные страхи, кторые обыкновенно бывают у человека с расстроенным пищеварением, так что, когда к нему в комнату зашел гайдук Петруша и проговорил каким-то не совсем обыкновенным голосом: "пожалуйте на минуточку суда-с!" - он даже задрожал.
     - Что такое? - спросил он, вставая.
     - Маша вас там спрашивает-с, поговорить ей нужно с вами-с.
     Бакланов глядел в лицо гайдука.
     - Где же она? - спросил он.
     - В овине, на гумне дожидается-с.
     Александр пошел. Ему не совсем приятно было это объяснение. "Пожалуй, еще чувствительность выражать будет! На что глупа, а это уж понимать начинает!" - думал он.
     В овине, совсем почти темном, Маша сидела на кучке дров и плакала.
     - Что это такое? О чем? - спросил Бакланов.
     - Маменька ваша-с, - отвечала Маша: - призывала меня вчера к себе-с.
     - Н-ну?
     - По щекам прибила-с... "Мерзкая, говорит, ты..." - замуж приказывает итти-с за Антипова сына.
     - Но ведь ты не хочешь?
     - Нет-с, что хотеть-то-с!.. Я к крестьянству, помилуйте, совсем тоже, как есть, не прилучена... дом тоже бедный...
     - Ну, и не ходи, если не хочешь!
     - Выхлестать хочет, коли, говорит, не пойдешь: а я, помилуйте, чем виновата? Не своей охотой шла-с.
     - Вздор!.. Не ходи!.. Я не позволю тебе этого! - говорил Бакланов и пошел к матери.
     Но как было заговорить о подобном предмете?
     - Вы там, маменька... девушка у нас Марья есть... Вы хотите ее насильно замуж выдать?..
     - Непрменно... непременно... - проговорила, вспыхнув, Аполлинария Матвеевна и махнула при этом как-то решительно рукой.
     - Не непременно-с! - вскричал Александр: - нельзя так вам вашим подлым крепостным правом пользоваться.
     Аполлинария Матвеевна уж задрожала.
     - Нету, нету, я уж решилась! - говорила она.
     - В таком случае и я решусь, - продолжал Бакланов: - и завтра же уеду в Петербург.
     Он знал, что ничем так не мог напугать мать, как своим намерением уехать в Петербург. Аполлинария Матвеевна больше всего на свете хотела, чтобы сын остался при ней, получил бы у них в губернии какое-нибудь выгодное место, женился бы на богатой невесте, и оба бы, он и невестка, ужасно к ней были почтительны.
     - Вы ни звука, ни весточки не будете получать обо мне! - говорил он.
     - Ну, Бог с тобой! Бог с тобой! - говорила Аполлинария Матвеевна и затем заревела.
     Этого Бакланов решительно не мог вынести.
     - Это чорт знает что такое, - говорил он, уходя из комнаты и хлопая дверьми.
     Он опять пришел в овин к Маше.
     - Ну, я говорил матери: не выдадут... - сказал он, полагая, что угроза его подействует на Аполлинарию Матвеевну.
     - Нет, барин, как не выдадут?.. Выдадут!.. - сказала Маша и еще больше расплакалась.
     Бакланова окончательно это взбесило.
     - Это не жизнь, а каторга, - произнес он, уходя из овина.
     Напуганная словами сына, Аполлинария Матвеевна не отложила своего намерения, а послала за Ионой Мокеичем.
     "Он этакий говорун, - разговорит, может быть, его!" - думала она.
     Александр, больной и расстроенный, только было прилег после обеда в своем кабинете, как двери отворились, и вошел Иона Мокеич, чистенький, примазанный, как бы ничего с ним перед тем и не случилось.
     - Что, дяденька, а? - говорил он, входя.
     Бакланов поднялся на диване.
     - Вот кто! Ну что, как ваше здоровье? - произнес он.
     - Да ничего! - отвечал Иона, садясь против него: - поотошел маненько... Что у вас-то такое натворилось?
     Александр развел руками.
     - Чорт знает, что такое тут происходит! - сказал он.
     Иона усмехнулся.
     - Вы слышали? - спросил его Бакланов.
     - Нет, я сейчас только приехал.
     - Я тут жил с одною девушкой нашей...
     Иона в знак согласия мотнул головой.
     - И вдруг моей матушке вздумалось выдавать ее замуж.
     Иона опять усмехнулся.
     - Что это так?.. - произнес он.
     - Да, подите, вот!
     - От зависти, надо полагать, старухи это делают! - объяснил Иона Мокеич.
     - Вероятно! - подхватил Бакланов.
     - Зачем-то нарочного присылал за мной... Думает, может быть, что я это похаю! - продолажал Дедовхин.
     - Вы ей скажите, - начал Александр решительным тоном: - что если она это сделает, я сейчас же уеду, и чтобы сыном моим не смела потом считать.
     - Эхма! - сказал Иона с грустью и ушел к Аполлинарии Матвеевне.
     Бакланов, насупившись, сел у окна.
     Иона Мокеич совещался с своею соседкою по крайней мере часа два и возвратился от нее с потом на лбу.
     - Совсем баба с ума спятила, - начал он, входя к Бакланову.
     - Что же? - спросил тот.
     - Боится, что ты женишься на девчонке-то этой.
     Александр уж захохотал.
     - Да что же, я дурак, али сумасшедший, что ли?
     - Эти соколы вон, вероятно, все насплетничали! - сказал Иона, кидая злобный взгляд на гайдука Петрушу, который в это время был у барина в кабинете и прибирал его платье.
     - Никогда мы думать даже не смеем, чтобы говорить что-нибудь про господина, - отвечал ему тоже с злобным взглядом Петруша: - а что приказчик точно что докладывал госпоже, так как Марья не стала слушаться и на работу ходить...
     - Сама девчонка, чу, хвасталась, что ты женишься на ней.
     - Да, я точно что говорил ей ей, - отвечал Александр. - Вообразите: девушку к вам приводят почти силой... надобно же было чем-нибудь утешить ее; ну, я и говорю: "я женюсь на тебе!".

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Взбаламученное море