Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Взбаламученное море

Взбаламученное море [22/28]

  Скачать полное произведение

    - Никак нет-с!
     - И оброков платить мне не будете?
     - Нет-с!
     - Так я вас заставлю! Ах вы, мерзавцы, бунтовщики! - вскричала Софи, вся побледнев.
     Госпожа в ней наконец проснулась. Она готова была своими хорошенькими ручками вцепиться старосте в волосы.
     - Сейчас чтоб у меня прощения просили, сейчас! - продолжала она, стуча ножкой.
     - Мир-то меня, сударыня, может теперь поедом съесть, что я и в дом-то вас допустил! - возражал ей староста.
     - Меня в дом? - воскликнула Софи, ударяя себе в грудь.
     - Да как же, помилуйте, дом общественный!
     При этом Софи и Бакланов переглянулись между собой.
     - Calmez-vous! - сказал он, беря Софи за руку. - Кто здесь посредник? - обратился он к старосте.
     - Не могим знать-с, - отвечал тот.
     - Как не знаешь? - спросил Бакланов, задыхаясь от бешенства.
     - Делов тоже никаких не имели до них, почему нам знать! - продолжал староста, водя глазами по полу.
     - А! не знаешь, не знаешь! - проговорил Бакланов и, схватив старика за ворот, притряхнул его.
     Старик позеленел.
     - Посредник, ваше благородие, Иван Егорыч Варегин, - сказал он.
     Бакланов сейчас же отпустил его.
     - Варегин! - произнес он радостно. - Пошел вон! - прибавил он старосте, и тот, как бы ничего особенного не случилось, посмотрел себе на ноги и вышел.
     - Ну, вот и прекрасно! Все теперь устроится! - сказал Бакланов, обращаясь к Софи, котрая смотрела на него вопросительно.
     - Параша, Параша, - крикнул он убиравшей в соседней комнате чашки Прасковье. - Нет ли кого послать за посредником-с?
     - Пошлите-с сельского старосту! Он у нас тут недалеко в Парфенове живет-с, - отвечала та шопотом.
     - Сбегай, ради Бога, - произнес Бакланов.
     - Я нищенку пошлю-с; самое-то, пожалуй, наши дьяволы увидят и изобьют еще! - отвечала Прасковья и ушла.
     Через несколько времени явился сельский староста, молодой, вежливый мужик.
     - Съезди, любезный за посредником, - сказал ему Бакланов.
     - Слушаю-с, - отвечал тот с видимою готовностью.
     - Что такое, скажи, пожалуйста, отчего это неповиновение ко мне? - спросила, выйдя к нему, Софи.
     Староста модно переложил из руки в руку шляпу.
     - Бог знает, сударыня, - отвечал он, как-то особенно ужимая губы. - Надо так полагать, что глупость одна их.
     - Так ты им растолкуй! - сказала Софи.
     - Нам они, сударыня, не верят, как не по их говоришь... Все одно, вы говорят, от начальства...
     - Пожалуйста, съезди! - повторила Софи.
     - Слушаю-с! - отвечал староста и уехал.
     - Чтобы не обманул он! - сказал Бакланов.
     - Нет, съездит-с! Он у Софьи Петровны лесу хочет торговать, так съездит-с! - объяснила Прасковья.
     Бакланов и Софи возвратились в гостиную.
     - Варегин мне приятель и отличнейший человек: он сейчас все устроит, - заговорил первый.
     - Но я боюсь, друг мой, он сейчас, пожалуй, придут, - сказала Софи.
     - Пускай идут; у меня револьверы готовы. Прежде чем они дотронутся до тебя, человек двадцать уложу!.. - произнес Бакланов и положил на стол действительно два револьвера.
     Софи между тем принялась плакать: она была очень рассержена. 12..
     Посредник.
     Варегин приехал в тот же день.
     Молодые хозяева наши все еще продолжали сидеть в гостиной и не смели носу оттуда показать.
     Бакланов принял друга в распростертые объятия.
     Несколько времени они молчали, и у обоих невольно навернулись слезы на глазах.
     - Что это, у вас уж пистолеты приготовлены! - начал Варегин.
     - Да, - отвечал Бакланов и представил ему Софи.
     - Кузина моя, Ленева, ваша теперь подсудимая и подначальная.
     Варегин молча поклонился ей.
     - Что, разве уж к дому подваливали? - спросил он.
     - Нет; но на всякий случай. Я просил бы тебя сегодня же сделать какое-нибудь распоряжение, - отвечал Бакланов.
     - Я уж сделал, ехав мимо, - отвечал Варегин и, как человек утомленный, сел и закрыл глаза.
     Софи в это время разливала чай.
     - Pardon, monsieur Варегин, - сказала она: - у нас нет сливок; нам не дают здесь ничего, даже и за деньги.
     Варегин открыл глаза и, увидев стоящую перед ним Прасковью, сказал ей:
     - Поди, скажи скотнице, чтобы сейчас же прислала госпоже вашей сливок: посредник приказал.
     Прасковья убежала и возвратилась с превосходными сливками.
     - Но как же, скажи, друг сердечный, как ты сюда попал? - начал Бакланов. - Естествоиспытатель, исследователь микроскопический - мировым посредником!
     - Исключен-с был из прежней службы за позорное гражданское поведение, - отвечал Варегин ядовито.
     - Я слышал что-то такое в Петербурге, - подхватил Бакланов.
     - Да, как же-с! И не начальством, это было бы еще сносно, а общественным мнением.
     - Нынче общественное мнение, monsieur Варегин, кажется, такое благородное, - вмешалась было Софи.
     - Не знаю-с, - отвечал он ей: - знаю одно, - продолжал он, опять обращаясь к Бакланову: - что как только я на одном из ваших университетских советов сказал, что молодые люди поступают к нам ничего не смыслящие, в университете ничего не делают и потом все гуртом выпускаются кандидатами... Что же это такое? Кукольная комедия одна!
     - Да чего тут! - подхватил Бакланов. - Нам вот дорогой один господин рассказывал, что становой получил бумагу очень безграмотную и говорит: "Это, верно, говорит, господин студент писал", и в самом деле, оказывается, студент.
     Варегин грустно усмехнулся и покачал головой.
     - Сказал я, разумеется, - продолжал он: - и насчет преподавания, что у нас, вместо науки, с кафедры раздаются пикантные фразы, очень, может быть, выгодные для популярности преподавателя, но далеко не полезные для слушателей...
     - Ну, и что ж потом? - спросил Бакланов.
     - Потом, через несколько дней, мне господа студенты стали на лекциях шикать и свистать... Я остановился и спросил, что именно возмущает их в моих словах?.. Они выслали ко мне депутатов, которые объявили мне, чтоб я переменил свое гржданское поведение. - "В чем же, говорю, оно так провинилось?" - "В том, говорят, что вы таким образом говорите в советах". - "О, в таком случае, я вижу, что вы так наглы, а передавшие вам люди так подлы, что я уж, конечно, ни с ними ни с вами не останусь"; затем поклонился и не возвращался более в свою аудиторию.
     Приговоря это, Варегин опять качнулся головой.
     - Вот вам и награда вся! - снова он начал: - за двадцать лет трудов, за потерянное зрение; и то бы все им простил, Бог с ними; но зачем они потеряли мои сведения... Знатоков моего дела в России немного, а они меня, как мусор, как щепки ненужные, взяли да и вышвырнули.
     - Ужасно! - подхватил Бакланов. - Но здесь, по крайней мере, как ты устроился? Ведь ты, кажется, семейный человек?
     - Четверо детей.
     - А душ сколько?
     - Душ нет!.. Сто десятин земли всего!
     - Но чем же ты жил до сих пор?
     - Потому уж и жил! Только что сам земли не пахал.
     В это время вошла с довольным лицом Прасковья.
     - Барыня, где стол-то накрывать, в зале или столовой? - спросила она.
     - Да разве есть что-нибудь у нас? - спросила ее Софи.
     - Есть: теленка закололи и карасей в пруду наловили. Выбил сельский староста всего-с... И повар тоже пришел-с.
     Бакланов, Софи и Варегин невольно усмехнулись.
     - И ключи вот от посуды-с наш староста-то, чорт, дал-с, - прибавила Прасковья еще с большим удовольствием и пошла хлопотливо накрывать на стол в зале с ободранными обоями.
     Через несколько минут все уже сидели при полном освещении четырех свеч в старинных шандалах и при вкусно дымившихся теплых блюдах.
     - Скажите, пожалуйста, как народ принял эти мирские учреждения? - спросил Бакланов.
     - Да как принять-то? Обыкновенно, как принимал он чиновников. Это ведь подкуп, - прибавил Варегин, показывая на блюда: - вам бы без меня не дали этого: это меня хотят ублажить.
     Прасковья, ко всем благам, нашла в буфете еще две бутылки наливки и поставила их перед господами.
     Приятели, прекратив печальные разговоры, выпили по нескольку рюмок наливки; Софи тоже с ними выпила и совершенно смело, в сопровождении одной только Прасковьи, отправилась ночевать в комнату Биби.
     Бакланов и Варегин легли в гостиной на толстейших и мягчайших пуховиках, которые тот же селький староста "выбил" им от прежнего господского старосты. 13..
     Бунт.
     На другой день Софи, как только проснулась, подошла к окну своей комнаты и ахнула от ужаса.
     Красный двор был полнехонек мужиками, человек до ста, с мрачными все лицами, без шапок. Между ними ходил, тоже серьезный, Варегин и о чем-то с некоторыми из них переговаривал.
     Софи сейчас же бросилась к Бакланову, который еще спал.
     - Александр, посмотри, что такое у нас на дворе: народ собрался! - сказала она.
     - Что такое? - произнес тот, надел халат и, положи в карман револьвер, вышел.
     - Зачем это они? - спросил он Варегина.
     Тот подошел и мрачно сел на ступеньку крыльца.
     - Дурят! - произнес он после нескольких секунд молчания.
     Бакланов смотрел на него с испуганным лицом.
     - Что же, совсем не хотят повиноваться?
     - Торговаться хотят до конца, - произнес Варегин.
     К нему робко подошел довольно доброй наружности мужик.
     - Можно, Иван Егорыч, уйти-то? - спросил он.
     - Нет, нельзя... сами заварили кашу, так не пеняйте, дьяволы экие, право!
     - Да ведь, Иван Егорыч, мир-с, а не я, батюшка.
     - Мир?.. Из собак, что ли, мир-то состоит? Из вас же, чертей!
     Мужик конфузливо перебирал шапку в руках.
     - Как гнилая горячка-то была, - продолжал Варегин: - так умирал с дьяволами, хоть бы тому поверили.
     - Это точно что-с, - произнес мужик.
     - Так что ж "точно что-с"!.. Стану я вас обманывать!
     - Да мы, батюшка, и сумненья в том не имеем.
     - Ну коли не имеешь, так пошел и уговаривай!
     Мужик пошел, сказал что-то такое двум-трем мужикам, да так тут на месте и остался и не возвращался более.
     - Может быть он уговорит, - произнес Бакланов.
     - Нет, - отвечал с прежнею мрачностью Варегин: - я уж к исправнику и за военною командой послал, - прибавил он.
     - Господи! - воскликнул Бакланов: - да нельзя ли как-нибудь уговорить так?
     Варегин усмехнулся.
     - Попробуйте, подите, поговорите... Вы спали, а я целую ночь их в сборной избе уговаривал, так будет: наговорился.
     Бакланов пошел к Софи, чтобы предупредить ее.
     - За командой уж послали, - сказал он больше шутя.
     - Как! - воскликнула та, побледнев. - Нет, мой друг, не надо, не надо! Я от всего лучше отступлюсь.
     - Да Варегин не отступися; ему это надо для общего порядка.
     - Нет, нет, не надо мне ничего! - кричала между тем Софи, становясь перед Баклановым на колени.
     - Ты вот кричишь, они услышат это и еще больше будут упираться, - уговаривал ее Бакланов.
     - Жаль мне их, не могу я этого... - говорила Софи, упадая на руки Бакланову.
     - Что ж делать-то? - отвечал он, сажая ее на диван.
     Послышался колокольчик. Софи задрожала.
     - Ничего, ничего! - успокаивал ее Бакланов: - я буду целый день сидеть около тебя и не отойду.
     При звуке колокольчика толпа мужиков тоже зашевелилась несколько; один из них отделился и побежал ворота отпирать.
     Въезжал исправник, довольно полный и расторопный, должно быть, мужчина, ч птичьим, совиным лицом. Он сейчас же выскочил из тарантаса и прямо подошел к толпе мужиков.
     - Что, любезные, выстроились уж, - а? Здравия желаем!
     - Здравствуйте, батюшка! - проговорили ему несколько голосов.
     Исправник повернулся и увидел Варегина.
     - А, ваше высокородие, честь имею кланяться! - продолжал он, весело прикладывая руку к фуражке. - Прикажете внушать-с? - прибавил он с улыбкой.
     - Внушайте! - отвечал Варегин.
     Исправник обратился к мужикам.
     - Что ж, вы решительно не повинуетесь?.. Сейчас команда придет.
     Мужики не отвечали ему ни того ни сего.
     - Я вас спрашиваю, повинуетесь вы, или нет? - крикнул уже исправник.
     - Да говори, старый! - толкнули несколько мужиков старика-старосту.
     - Нет, батюшка, нельзя нам того, - прговорил тот наконец.
     - Отчего же бы это нельзя, позвольте вас спросить?
     - Государь император, батюшка, Александр Николаевич не приказывает того.
     - А я не знаю, что государь приказывает, или нет?
     - Не знаю, батюшка, знаешь ты, аль нет!
     - Нет, ты знаешь: врешь, бестия ты этакая! Я вот тебя первого взъерепеню, первого!
     Староста мрачно нахмурился.
     В это время на двор въехала еще пара в тележке, и из нее соскочил нарядный мужик, с русою окладистою бородой.
     - Старшина! - прошел легонький говор между мужиками.
     Старшина сейчас же подошел к посреднику.
     - Команда идет в версте, ваше высокородие, - донес он.
     - Поди, поговори, не усовестишь ли дураков! - сказал Варегин.
     Старшина подошел к мужикам и обратился к ним с речью, сильно ударяя на о.
     - Государь император делает вам теперь эткие милости, - начал он: - и что ж вы делаете? Госпоже вашей законной не покорствуете!
     - Наша законная-то госпожа, господин старшина, умерла, - отвечал ему старик-староста.
     - Погоди, друг любезный, погоди! - возразил ему на это старшина: - ты теперича имеешь сам имущество, оставляешь ты его сыну, что ли, али сродственнику, и кто ж может его отнять у него? Корову ты ему оставляешь: неужели корова не пойдет к нему на двор?
     - Нынче, господин старшина, насчет того порядки другие, - опять ему возразил старикашка-староста. - Госпожа померла, значит, мы и вольные; другой господин жив, властвуй, а умер, тоже ослобождаются... Молодые пускай сами себе наживают. Как же ты иначе волю-то сделаешь?
     - Ишь как рассудил, складно! - перебил его насмешливо старшина: - а словно бы не так в царских-то указах сказано.
     - Знаем мы, господин старшина, как в царских-то указах сказано,знаешь и ты сам! Грех только тебе так говорить: миром, кажись, тебя выбирали.
     - Да мне, дьявол вас возьми и с вашею должностью! Тьфу мне на нее! - воскликнул старшина. - С вами, дураками, только время потратишь, да себе беспокойство... - заключил он и, отойдя от толпы, молодцевато прислонился к стене дома.
     Прошло еще с полчаса самого ужасного, томительного времени. е Наконец на двор прибежали две маленькие крестьянские девочки.
     - Солдатушки уж идут! - как-то робко они оповестили.
     Толпа, как бы вся в один момент, опустила голову.
     Варегин проворно встал и пошел по деревне навстречу команде.
     Впереди всоей роты ехал верхом на лошади молоденький офицер. На лице его написана была гордость и серьезность. Солдаты же, напротив, шли вольно, развязно, и большая часть весело между собой перешучивались.
     Варегин пошел рядом с солдатами.
     - Вы, братцы, имейте лицо-то посерьезнее, посуровее, - сказал он.
     - Нахмуримся, ваше благородие, - отвечали ему несколько солдат в один голос.
     - Ну, и сначала оцепите только некоторых, - обратился он уже к офицеру.
     - Знаю-с, - отвечал тот самодовольно.
     - Что огонь употреблять, кровь понапрасну проливать! - обратился опять Варегин к солдатам.
     - Известно, ваше благородие, - подтвердил ему фельдфебель: - оцепим по-первоначалу, а тут, коли упираться очень начнут, так в приклады.
     - Знаем, ваше благородие, не в первый уж раз, - подхватил молодой и с умным лицом солдат: - я этта в Спирове не то что прикладом, а схватил за волосы главного-то зачинщика. "Господин служивый!" - закричал и на колени, а за ним и прочие другие.
     Все почти солдаты захохотали.
     - Бунтовщики тоже, робята, важные, - произнесло опять несколько голосов.
     - Смирно! Ружья на плечо! - скомандовал офицер.
     В это время входили уже в самую усадьбу.
     Солдаты сейчас же поправились и нахмурились. Офицер махнул барабанщику. Тот громко, так что раздалось на все селение, ударил марш.
     Варегин, проворно опередя солдат, опять подошел к мужикам.
     Лицо его было бледно, волосы растрепаны.
     - Братцы, образумьтесь, смерть вам угрожает! - вскричал он.
     Толпа вся дрожала с первого же звука барабана, но ничего не говорила.
     Солдаты стали обходить ее и выстроились против нее.
     - Братцы, образумьтесь! - произнес еще раз Варегин.
     Молчание.
     Он махнул белым платком офицеру.
     - С левой по одному марш! - скомандовал офицер.
     Цепь солдат отделилась и стала входить в толпу, которая и не понимала, что это такое с ней делают.
     - Сомкнись! - скомандовал офицер.
     Солдаты сомкнулись, человек двадцать мужиков осатлись у них в цепи.
     Один молодой парень хотел было выскочить из нее, солдат ткнул ему прикладом в лицо.
     Старикашка-староста что-то топтался на одном месте. Этот молодой парень был его единственный сын.
     - Тятенька! - закричал он ему оттуда.
     - Ну, черти, дьяволы! Становитесь на колени! - вскрикнул старик и сам стал на колени, за ним стали несколько мужиков.
     - Виноваты, матушка наша Софья Петровна, виноваты! - завопили они.
     Варегин подошел к одному из не ставших на колени мужиков и ударил его по плечу.
     - Ну, становись! Еще за зачинщика сочтут.
     И вслед затем все остальные коленопреклонились.
     Оцепленные давно уже стояли на коленках, а нежный старостин сын даже ревел.
     - Надо зачинщиков отобрать! - сказал исправник Варегину.
     Тот махнул ему рукой и, совершенно утомленный, опять опустился на рундучок крыльца.
     - Кто зачинщики? - продолжал исправник, подходя к стоявшему все еще на коленях старосте.
     - Да, батюшка, из Питера к нам сходил человек, - отвечал старик, молебно простирая к нему руки.
     - Какой?
     - Да вот барыни-то нашей кучер бывший, Михайла; он в бегах был и проходил с дворянином одним: "не повинуйтесь, говорит, а то хуже, говорит, под крепость опять попадете!"
     - С каким дворянином?
     - Да как его, батюшка, забыл, как и прозвище-то... регистратором каким-то себя называл.
     Варегин при этом вслушался немного.
     - Кто же здесь-то собственно был зачинщик? - продолжал исправник допрашивать, не поднимая старика с колен.
     - Здесь я, батюшка, я самый главный! - отвечал тот.
     - Ступай в сторону.
     Старик встал и отошел в сторону.
     - А кто еще? Кто еще был зачинщиком? - обратился исправник опять к толпе.
     - Я-с! - отозвался сам один из мужиков.
     - В сторону!
     Мужик отошел и встал.
     - Кто еще? - продолжал опять исправник.
     Варегин рвал у себя из бороды волосы.
     Толпа перешептывалась между собой.
     - Да кто еще? - послышался шопот.
     - У Матрены они приставали! - ответил чей-то один голос.
     - Давайте Матрену сюда! - крикнул исправник, подслушав эти слова.
     Двое мужиков пошли за Матреной, и вслед же затем раздался пронзительный крик на всю усадьбу.
     - Батюшки, виновата!.. виновата! - кричала Матрена, выгибаясь всем телом, между тем как двое мужиков тащили ее.
     - Давай ее сюда! - проговорил исправник.
     Матрену подтащили к нему.
     - Приставал у тебя, как вот его, - Михайла, что ли?
     - Приставал, батюшка!.. приставал!.. - отвечала она поспешно.
     - Михайла и барин?
     - Оба, батюшка, оба!
     - Что ж они говорили?
     - По всей, говорят, России ходим, - сомущаем народ.
     - Где ж они теперь?
     - Не знаю, батюшка.
     - Врешь, бестия! - закричал исправник.
     - Не знаю, батюшка!.. не знаю!.. - заревела почти в отчаянии Матрена: - все расскажу тебе!
     - Ну, рассказывай. Давно ли они были у тебя?
     - С месяц, батюшка.
     - Что ж они делали?
     - Пили они, батюшка, все три дня, что ни были.
     - Ну?
     - Молоденький-то, тот все шутил со мной!
     - С экой-то стервой?
     - Да, батюшка, и сам-то он нехороший такой; и на барина-то не похож!
     Варегин в это время встал и ушел в горницы.
     - Поедемте лучше ко мне, - сказал он Софи и Бакланову. - тут исправник будет производить следствие и приведет все в порядок.
     - Ах, да, поедемте, monsieur Варегин, пожалуйста, - говорила Софи, чуть не целуя его.
     Вслед затем они все прошли садом и только что сели в поданный Варегина экипаж, как из усадьбы раздались пронзительные вопли.
     Это исправник пробирал, с одной стороны, неженку старостина сына за батьку, при чем оба они кричали, а с другой стороны - Матрену, которая только и вопила: - "Шут им дьяволам! шут! Вот их бы так!"
     - Пошел скорей! - крикнул Варегин кучеру. - А ведь есть господа, - продолжал он, обращаясь к Бакланову: - которые радуются этой бестолочи... Готовы даже подстрекать ее на народ... Движение здорового общественного организма в этом видят... Не подлость ли, я вас спрашиваю, кровью этих детей омывать свои безумные фантазии!..
     - Ужасно! - подтвердил в свою очередь и Бакланов. 14..
     Изобличение.
     Друзья наши, проехав Ковригинское поле, сейчас же очутились в свежем, спокойном лесу.
     Софи все это время смотрела на серьезное Варегина, на его голубые, спокойные глаза, на его запыленные бакенбарды. Не давая себе отчета - почему и отчего, она чувствовала в одно и то же время страх и уважение к нему.
     Бакланов между тем припоминал те мириады фраз, которые раздавались около него в Петербурге, - фраз, против которых он сначала ратовал, а потом и сам стал повторять их.
     Голос Варегина разбудил наконец их обоих от их собственных мыслей.
     - Вот и мое пепелище! - сказал он.
     Перед домом, в небольшом садике, два мальчика и две девочки рылись в земле.
     Самый дом, или, скорее, большая крестьянская изба, был разделен на две половины: в одной жил сам хозяин, а в другой - дети.
     В комнатах было чрезвычайно чисто и просто: дубовый обеденный стол , ситцевая мебель, термометр и барометр на стене.
     - Милости просим! - сказал Варегин, вводя своих гостей.
     Вошла красивая крестьянская женщина в белой рубашке и опрятном сарафане.
     Варегин велел ей подавать обед.
     Когда стали садиться за стол, он отнесся к Софи:
     - Не угодно ли вам занять место хозяйки?
     Софи села.
     - А вот эту команду позвольте ко мне, - продолжал Варегин, передвигая к себе приборы всех четверых детей: - всем бы они народ исправный, да сами резать еще не умеют.
     И вслед затем он начал им резать.
     Дети, как маленькие голубятки, смотрели ему в рот и на руки.
     Бакланов при этом вспомнил своих детей и незаметно вздохнул.
     - Вы давно лишились вашей супруги? - спросила Софи хозяина.
     - Да в тот же год, как и из службы выгнали: почти вместе получил эти два удовольствия.
     - Вам недаром судьба такие испытания посылает. Она знает, что вы крепыш и выдержите, - сказал ему Бакланов.
     - Никакой тут нет судьбы: в первом случае российская глупость, а во втором - петербургский климат, - отвечал Варегин.
     После обеда Софи ушла с детьми погулять в поле, а приятели сели у открытого окна пить кофе...
     - Вы не думаете жениться, Варегин? - сказал Бакланов.
     - При детях-то? - спросил тот.
     - Да при детях обыкновенно и женятся, чтобы мать им дать.
     - Дети такое нежное и хрупкое существо, что требуют всей нежности человеческого сердца, а это возможно только в родителях, которые обыкновенно органически к ним бывают привязаны.
     - Но мачеха будет любить их из любви к вам.
     - Н-ну! - произнес Варегин: - я в эти тонкие чувства, признаюсь, не очень верю; их обыкновенно достанет только месяца на два после брака.
     Друзья на несколько времени после того замолкли.
     - А эта красивая женщина, которая подавала нам обедать, на каком положении? - спросил Бакланов.
     Варегин улыбнулся.
     - Вы все по себе судите? - сказал он. - А вот кстати за откровенность откровенностью отплачу: в каких вы отношениях с этой госпожой, кузиной, что ли, вашей?
     Бакланов очень сконфузился.
     - Я ей родня... - пробормотал он.
     - Я это потому вас спрашиваю, - продолжал Варегин: - что мне мужики на сходке говорили: "Вот-де, говорят, мало что сама приехала, да и любовника еще своего привезла!"
     - Им-то, скотам, что за дело! - проговорил Бакланов и потом, помолчав, прибавил: - конечно, в этом случае скрываться перед вами не стану...
     - Ну, а жена-то как же, а? - спросил с улыбкою Варегин.
     - Жена у меня такая холодная и спокойная женщина, что ей решительно все равно.
     - Все равно, что вы живете с любовницей? - повторил Варегин.
     - Я не то, что живу... - отвечал, начиная теряться Бакланов: - жить постоянно таким образом я не намерен и, как вот все это поустроится, опять возвращусь к семейству.
     - Что ж такое поустроится? - допрашивал Варегин.
     Бакланов окончательно сконфузился.
     - Там... дела разные... - отвечал он как-то неопределенно.
     Варегин не спускал с него внимательных глаз.
     - Все это, друг любезный, - начал Бакланов после нескольких минут довольно неловкого молчания: - я сам очень хорошо вижу и понимаю, но что делать - затянулся, любовь!
     - Э, вздор какой! - перебил с сердцем Варегин.
     - Как вздор?.. Неужели ты не веришь в любовь?
     - Разумеется, кто ж в нее поверит... Одно только баловство и обманывание самого себя, а между тем у вас есть дети, а перед этою обязанностью, я думаю, все другие мелкие страстишки должны замолкнуть.
     - Я детей и люблю, а разлюбил только жену.
     - Да ведь и все не целую жизнь пылают к женам страстью, а руководствуются в этом случае чувством дружбы, уважения к женщине, - чувством наконец собственного долга.
     - Хорошо чувство дружбы! - воскликнул Бакланов. - Ты знаешь ли, - прибавил он уже полушопотом: - что я последнее время говорить не мог без злобы с женой, звука шагов ее слышать без ужаса.
     - Что ж, она нехорошая разве женщина?
     - Напротив, ангел по душе и собой красива.
     - Так отчего же?
     - А оттого... Я, например, человек вовсе не злой, а бывали минуты, когда готов был совершить преступление и убить ее.
     - Господи помилуй! - воскликнул Варегин.
     - Да, да! - повторил Бакланов.
     Варегин несколько минут усмехался про себя.
     - Никогда бы вы никакого преступления не совершили, - проговорил он: - и, вероятно, к этой госпоже получите точно такое же чувство, потому что вся ваша любовь и нелюбовь есть не что иное, как развращенное воображение и стремление к чувственному разнообразию...
     Замечание это было слишком верно. Бакланов почесал у себя только в затылке.
     - Никогда я к этой женщине не чувствовал ничего подобного, - проговорил он глухим голосом.
     - Ну, так будете чувствовать! - сказал спокойно Варегин.
     - Может быть, - отвечал Бакланов.
     Он заметно обиделся.
     - Все это я говорю, опять повторяю, - продолжал Варегин: - потому, что мужики прямо сказали: "мы, говорят, его изобьем, если он командовать нами начнет".
     - Да я никем и не командую, - отвечал, как бы оправдываясь, Бакланов: - наконец я и совсем могу уехать к себе в имение.
     - Это, я полагаю, самое лучшее!
     - Для спокойствия этой женщины уеду...
     - Для спокойствия этой женщины уезжайте! - повторил Варегин.
     Едва заметная усмешка пробегала в это время у него по лицу.
     Софи наконец возвратилась с детьми с прогулки.
     - Не пора ли нам? - спросила она.
     - Теперь можете ехать-с; все уж, вероятно, утихло, - отвечал Варегин.
     - Merci, monsieur Варегин, merci, - говорила Софи.
     Во всю обратную дорогу Бакланов был задумчив и ни слова не проговорил. Беседа с Варегиным произвела на него сильное впечатление, и, по преимуществу, его беспокоила мысль, чтобы крестьяне в самом деле чего-нибудь не затеяли против него: тогда срам непоправимый для него и Софи!
     Возвратившись в Ковригино, они нашли, что в комнатах, кроме Прасковьи, сидели еще две горничные, а в залу были внесены разные вещи из амбаров, сушилен и кладовых. 15..
     По-прежнему бодр и свеж.
     На другой день с красного двора из Ковригина один экипаж с Баклановым уезжал, а другой, с Петром Григорьевичем, которого Софи оповестила о своем приезде, въезжал.
     - А-а! - произнес было равнодушно Басардин, узнав старого знакомого.
     - Здравствуйте и прощайте! - отвечал ему тот скороговоркой, не велев даже остановиться своему кучеру.
     Петр Григорьевич однако долго еще смотрел ему вслед.
     Бакланов и Софи в это утро поссорились. Напуганный и образумленный словами Варегина, Бакланов решился уехать к себе в деревню и сказал о том за чаем Софи. Та надулась.
     - Как же вы оставляете меня в этаком положении? - сказала она.
     - Что ж положение?.. Теперь все тихо... Мне надобно же в своем имении побывать... Жена узнает, если я совсем не буду.
     - Ну, так вы бы и ехали к своей жене!.. Зачем же со мной поехали?
     - Как ты странна! Тут не о жене дело, а у меня наконец дети есть... В твоем положении ничего нет страшного. Я тебе, пожалуй, револьвер оставлю.
     - Благодарю!.. Револьвер! Дурак этакий! - проговорила, не утерпев, Софи и вышла.
     Бакланов сам почувствовал, что сказал величайшую глупость; однако не отменил своего намерения и в тот же день собрался.
     - Я приеду через неделю, много через две, - говорил он, прощаясь с Софи.
     - Как хотите, - отвечала ему та, сидя на диване со сложенными руками и не поднимаясь даже с места.
     " Ну, слава Богу, развязался, - думал Бакланов, садясь в экипаж: - как приеду домой, так сейчас же напишу жене длиннейшее письмо".
     Софи осталась тоже сильно взволнованная.
     - Хорошо, Александр Николаевич, хорошо! - говорила она, кусая свои розовые губки.
     Небольшое отхаркиванье и негромкие шаги в зале прервали ее досадливые размышления.
     Входил, растопырив руки, Петр Григорьевич, совершенно уже седой, но по-прежнему с большими глазами и с довольно еще нежным цветом лица.
     - Ах, папа! - воскликнула Софи, радостно бросаясь ему в объятия.
     - Совсем не ожидал; вдруг получаю письмо... ах ты, Боже мой! - думаю. Лошадей, говорю, скорей мне лошадей, - бормотал Петр Григорьевич, с навернувшимися на глазах слезами.
     Под старость он сделался несколько почувствительней.
     Софи почти рыдала у него на руках.
     - Ну, усядься, успокойся! - говорил он, усаживая ее на диван и сам садясь около нее.
     - Ах, папа! Какие ведь у меня неприятности! - начала Софи, несколько успокоясь: - у меня люди бунтовали.
     - Везде одно, везде! - отвечал таинственно Петр Григорьевич: - у меня так яровое до сих пор не засеяно... не слушаются, не ходят на барщину! - прибавил он больше с удивлением, чем с огорчением.
     - Как же, папа, чем же вы будете жить? - спросила Софи с участием.
     - Да не знаю! Не все же государь император будет гневаться на дворян, простит же когда-нибудь!
     - Так вы, папаша, думаете, что государь рассердился на дворян, взял у них, а потом опять отдаст?..
     - Да, полагаю так, - отвечал Петр Григорьевич, делая свою обычную, глубокомысленную мину.
     - Нет, папа, совсем уж не воротят, - отвечала Софи: - а вот что можно сделать: вас ведь никак теперь люди не станут слушаться...
     - Да, грубиянят очень, - отвечал Петр Григорьевич, припоминая, вероятно, тысячи оскорблений, которые были ему нанесены.
     - Ну, так вот что: вам из казны выдадут по 120 рублей серебром за душу, а вы им должны дать по четыре десятины наделу земли, - поняли?
     - Да, то-есть как тебе сказать! - начал Петр Григорьевич, усмехаясь и потупляя стыдливо свои глаза: - слаб нынче очень стал соображением, - прибавил он уже серьезно.
     - Слабы?


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ] [ 24 ] [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ]

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Взбаламученное море


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis