Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Бальзак О. / Евгения Гранде
Евгения Гранде [7/13]
______________
* Имеется в виду исторический анекдот об афинском политическом деятеле и полководце Алкивиаде (около 451-404 гг. до н.э.), который приказал отрубить хвост своей собаке, чтобы заставить говорить о себе жителей города.
Когда встали из-за стола, Шарль обратился к тете и дяде:
- Позвольте мне удалиться. Я должен заняться обширной и печальной корреспонденцией.
- Идите, племянничек.
После его ухода, когда наш добряк мог предположить, что Шарль ничего не услышит и, вероятно, занят своими письмами, он исподлобья поглядел на жену.
- Госпожа. Гранде, наши предстоящие разговоры были бы для вас вроде латыни. Теперь половина восьмого, пора вам и на боковую. Спокойной ночи, дочь моя.
Он поцеловал Евгению, и обе женщины вышли. Тут началась та сцена, где папаша Гранде больше, чем когда бы то ни было в своей жизни, пустил в ход всю ловкость, приобретенную в отношениях с людьми и часто дававшую повод тем, кого он чересчур крепко хватал за шкуру, награждать его прозвищем старый пес.
Если бы у сомюрского мэра было побольше честолюбия, если бы удачно сложившиеся обстоятельства вознесли его в высшие общественные сферы и направили на конгрессы, где обсуждались дела народов, и если бы там он воспользовался даром дипломатии, каким наделило его корыстолюбие, - нет никакого сомнения, он бы прославился и был бы полезен Франции. Но не менее вероятно, что, очутившись вне Сомюра, наш добряк оказался бы жалкой фигурой. Возможно, существуют умы, подобные иным животным, которые утрачивают производительные способности, если их переселить из родного климата.
- Го... го... го... сподин пре... пре... председатель, в... вы го... ворили, что б... а... анкротство...
Притворное заикание, к которому уже давно прибегал старик Гранде, сходило за прирожденное, равно как и глухота, на которую он жаловался в дождливую погоду; но при сложившихся условиях оно было так утомительно для обоих Крюшо, что, слушая винодела, они бессознательно морщились, выражая мучительные усилия понять его, и пытались договаривать за него, когда он ни с того ни с сего застревал на каком-нибудь слове. Здесь, пожалуй, становится необходимым сообщить историю заикания и глухоты Гранде. Никто во всем Анжу не слышал лучше и не умел произносить отчетливее по-французски на анжуйском наречии, чем наш хитрый винодел. Некогда, при всей своей проницательности, он был одурачен одним израилитом, который во время переговоров прикладывал руку трубочкой к уху, под тем предлогом, что он плохо слышит, и так ловко запинался, бормотал, подыскивая слова, что Гранде, жертва человеколюбия, счел своим долгом подсказывать этому лукавому еврею слова и мысли, какие тот, казалось, искал, старался заканчивать сам умозаключения еврея, говорить, как надлежало бы говорить проклятому еврею, быть в конце концов этим евреем, а не Гранде. Бочар потерпел поражение в этом своеобразном поединке, заключив единственную сделку, о которой он мог сожалеть в продолжение всей своей коммерческой жизни. Но если он здесь потерпел убыток в отношении денежном, то в моральном получил полезный урок и позднее пожал его плоды. В конце концов он стал благословлять еврея, когда-то научившего его искусству выводить из терпения своего коммерческого противника, направлять все его внимание на выражение чужой мысли, постоянно упуская из виду свою собственную. А ведь это дело, о котором пойдет речь, более чем какое-либо другое, требовало применения мнимой глухоты, заикания и неудобопонятных обиняков, какими Гранде прикрывал свои мысли. Прежде всего он не хотел брать на себя ответственность за свои слова; затем он желал оставаться хозяином положения и держать под сомнением истинные свои замыслы.
- Го... го-спо-дин де Б... Бо...
Второй только раз за три года Гранде называл Крюшо-племянника "господин де Бонфон".
Председатель мог подумать, что ловкий добряк выбрал его в зятья.
- Так в... вы-ы го... го... говорили, что ба... ба... ба... банкротства мо... мо... могут в-в-в и... и... известных случаях бы... бы... бы... быть оспа-париваемы вме-ме-ша-тельством...
- Самих коммерческих судов. Это делается каждый день, - сказал г-н К. де Бонфон, схватывая мысль старика Гранде или воображая, что угадал ее, и предупредительно желая ему ее объяснить. - Слушайте.
- Я с... с... слу... слушаю, - смиренно отвечал добряк, принимая издевательски смиренный вид, как мальчишка, который внутренне смеется над учителем, выказывая ему при этом величайшее внимание.
- Когда человеку почтенному и почитаемому, каким был, например, покойный брат ваш в Париже...
- Мой брат, да.
- Грозит разорение...
- Э... э... это на-а-зывается раз... ра... разорением?
- Да. В случае, если несостоятельность должника становится неминуемой, коммерческий суд, которому он подсуден (следите внимательно!) по принадлежности, имеет право назначить ликвидаторов его торговому дому. Ликвидировать предприятие не значит сделаться несостоятельным, понимаете? Став несостоятельным, человек обесчещен, а ликвидировав дело, - он остается честным человеком!
- Это бо... бо... большая разница, если то... то... только обходится не... не... не... до... до... дороже, - сказал Гранде.
- Но ликвидацию можно также произвести и не прибегая к коммерческому суду, - сказал председатель. - Вы знаете, как объявляется несостоятельность?
- Я об этом ник... к... когда не ду... ду... думал, - отвечал Гранде.
- Во-первых, - продолжал чиновник, - заявлением о несостоятельности в канцелярию суда с предъявлением баланса, что делает сам негоциант или его уполномоченный, с соответственным занесением в протокол. Во-вторых, по ходатайству кредиторов. Итак, если негоциант не объявляет себя несостоятельным, если ни один из кредиторов не испрашивает у суда постановления, которым названный негоциант объявляется несостоятельным, тогда что происходит?
- Да-да-а, ну... что же?
- В таком случае семья покойного, ее представители или сам негоциант, если он жив, или его друзья, ежели он скрылся, производят ликвидацию. Может быть, вы желаете ликвидировать дела вашего брата? - спросил председатель.
- О Гранде! - воскликнул нотариус. - Это было бы прекрасно! Живо чувство чести в глубине наших провинций. Если бы вы спасли свое имя, потому что ведь и вы носите это имя, вы были бы человеком...
- Возвышенным! - договорил председатель, перебивая дядю.
- Ра... разумеется, - возразил старый винодел, - мой брр... бра... брат на... на... на... назывался Гранде, ка-ак и я. Э-э-то верно и правильно. Я... я... я не... не... не го... го... говорю нет. И... и... и эта ли... ли... ликвидация мо... мо... могла бы во... во... во всяком случае быть во всех отношениях очень вы... вы... выгодна в и... и... интересах моего пле... пле... племянника, которого я лю... люблю. Но надо подумать. Я не зна... зна... знаю парижских хитрецов. Я-то... видите ли, в Со-о-о-мюре! Виноградные о-о-от-водки, ка-а-ана-вы, и в-в-ведь у меня же д-е-е-е-ла. Я никогда не давал ве... ве... векселей. Что такое вексель? Я... я... я их много получал, но никогда не по... по... подписывал. И-и-их выдают, и-и-и-их учитывают. Вот все-о-о, что я знаю. Я слы... слыхал, что мо... мо... можно выкупать ве... ве... ве...
- Да, - сказал председатель. - Можно приобретать векселя на месте по стольку-то за сто. Понимаете?
Гранде сложил руку трубочкой, приставил к уху, и председатель повторил фразу.
- Да ведь нужно же, - отвечал винодел, - н-нужно же пить-есть все... все это время? Я... я... я ничего не знаю в мои годы об э-э-этих все-е-ех в-вещах. Я до... должен б-б-быть здесь, смо... смо... смотреть за хлебами. Зерно со-оби-би-рают и зерном распла... пла... плачиваются. Прежде всего нужно с-с-смотреть за жа... жа... жатвой. У меня са-а-амоважнейшие дела в Фруафоне и вы... вы... выгодные. Не могу я б-б-бро-о-сить мо... мой дом для не... не-разбе-р-рихи все... всей этой, ч-чертовщины, в которой ничего не по... по... понимаю. Вы говорите, мне... надо для ли... ли... ликвидации, для приостановки объявления о несостоятельности быть в Париже? Нельзя быть сразу в дву... дву... двух местах, - разве сделаться пти... пти... птичкой и...
- Я понимаю вас! - воскликнул нотариус. - Так послушайте, старый друг, у вас есть друзья, старые друзья, готовые доказать свою преданность.
"Так, так! - думал про себя винодел. - Решайтесь же!"
- А если бы кто-нибудь отправился в Париж, к самому крупному кредитору брата вашего Гильома, и сказал бы ему...
- Мм... м... минутку постойте, - перебил добряк, - сказал бы ему... что? Что... что-ни... ни... нибудь та... та... кое: "Господин Гранде-де-де из Сомюра - то-то, господин Гранде-де из Сомюра - так-то. Любит брата, любит... пле... пле... мянника. Гранде-де добрый родственник, у него хо-хо-рошие намерения. Он вы... выгодно продал у-урожай. Не объявляйте не... не... несостоятельности, соберитесь, на... на... назначьте ли... ли... ликвидаторов. Тогда Гранде по... по... посмотрит. Ва-ам го... го... гораздо выгодней ликвидировать, чем да... дать чиновникам су... сунуть свой нос". Ведь так?
- Именно, - подтвердил председатель.
- Потому, видите ли, господин де Бон... Бонфон, надо поглядеть, а потом ре... ре... решать. Чего не бы... бы... бывает! Во всяком о-о-обремени-нительном деле, что-о-обы не ра... ра... разориться, нужно знать свои средства и обязательства. А? Ведь так?
- Разумеется, - сказал председатель. - Я, со своей стороны, держусь того мнения, что в несколько месяцев можно скупить долговые обязательства за определенную сумму и полностью расплатиться по соглашению. Ха-ха! Куском сала собак далеко заведешь! Если не было объявления несостоятельности, а долговые обязательства в ваших руках, - вы чисты, как снег.
- Как с-с-снег? - повторил Гранде, опять складывая руку трубочкой. - Я не понимаю - с-с-снег.
- Тогда, - закричал председатель, - слушайте меня.
- Слу... слу... слушаю.
- Вексель - это товар, который может повышаться и понижаться в цене. К такому выводу приходит Иеремия Бентам* в своем рассуждении о ростовщичестве. Этот публицист доказал, что обычное презрение к ростовщикам - глупейший предрассудок.
______________
* Бентам, Иеремия (1748 - 1832) - английский буржуазный правовед и философ-моралист, восхвалял капитализм.
- Вот как! - заметил Гранде.
- Согласно рассуждению Бентама, - продолжал председатель, - следует исходить из того основного положения, что деньги являются товаром, а посему все, в чем они выражены, равным образом становится товаром. Всем известен постоянно действующий в торговле закон колебания цен, и векселя, подписанные тем или иным лицом, так же как тот или иной товар, то дорожают, то стоимость их падает до нуля в зависимости от того, много или мало их на рынке, а на основании сего коммерческий суд выносит постановление.
- Погодите, как же это я не сообразил - вот дурак!.. Да ведь вы можете выкупить векселя вашего брата по двадцати пяти за сто.
- К-как вы г-о-о-говорите? Ии-иеремия Бентам?
- Да, Бентам, англичанин.
- Молодец этот Иеремия, - смеясь, сказал нотариус. - Будем теперь ссылаться на него в делах, когда обиженные хнычут. - З-з-значит, ин-ной раз и у англичан есть ч-чему п-п-поучиться, - заметил Гранде. - С-с-стало быть, по-по Б-б-бентаму, если векселя моего брата с-с-стоят... н-не стоят. Если... я-я-я верно говорю? К-к-кажется, ясно? Кредиторы были бы... Нет, не были бы. Я з-з-запутался...
- Позвольте вам все это объяснить, - сказал председатель. - Юридически, если все документы по долговым обязательствам дома Гранде окажутся в ваших руках, то брат ваш или его прямые наследники никому не должны. Так.
- Так, - повторил добряк.
- По справедливости, если векселя брата вашего котируются (котируются, - вы хорошо понимаете этот термин?) на рынке со скидкой во столько-то процентов, если один из ваших друзей отправится в Париж, если он скупит векселя без всякого принуждения кредиторов каким бы то ни было давлением к уступке, то все обязательства по наследству покойного Гранде в Париже признают честно выполненными.
- Правда, де... де... дела так уж и есть дела. А раз это так... Однако все-таки, вы понима... маете, что тру... тру... трудно. У меня н-нет ни... ни... денег, ни... ни... ни... времени, ни времени, ни...
- Да, вам тронуться невозможно. Так вот, предлагаю вам: я отправлюсь в Париж (вы мне оплатите поездку - сущие пустяки). Я увижусь с кредиторами, поговорю с ними, отсрочу платежи, и все уладится при помощи доплаты, которую вы прибавите к деньгам, вырученным при ликвидации, и тогда вы вступите во владение долговыми обязательствами.
- Посмотрим, я не... не... не могу, я... я... я не хочу ничего б... б... бра... брать на себя, пока... пока не... Кто... кто... кто... не может, не может... По-о-онимаете?
- Это верно.
- У меня голова ло... ло... лопается от всего, что вы-ы мне тут на... на... на... наворотили. Пе... пе... первый раз в жизни мне при... при... приходится ду... ду... ду... думать о...
- Да, вы не юрист.
- Я... я просто бе... бе... бедный винодел и понятия не имею о том, что вы... вы... вы только что говорили. Мне ну... нужно и-и-и-изучить это.
- Итак... - начал председатель, принимая такую позу, как будто собирался резюмировать дискуссию.
- Племянник! - произнес нотариус с выражением упрека, прерывая его.
- Что, дядюшка? - отвечал председатель.
- Дай же господину Гранде объяснить тебе свои намерения. В данную минуту дело касается важного полномочия. Наш дорогой друг должен определить его надлежащ...
Стук молотка, возвестивший о приходе семейства де Грассенов, их появление и приветствия помешали Крюшо закончить фразу. Нотариус обрадовался, что их прервали. Гранде уже посматривал на него косо, и шишка на его носу показывала внутреннюю бурю. Но прежде всего благоразумный нотариус полагал, что председателю суда первой инстанции неприлично ехать в Париж для того, чтобы принуждать там кредиторов к капитуляции и соучаствовать в делишках, оскорблявших законы безукоризненной честности; затем, не услышав до сих пор от старика Гранде даже намека на желание оплатить какие бы то ни было расходы, он бессознательно дрожал от боязни, что племянник впутается в это дело. Воспользовавшись минутой, когда входили де Грассены, он взял председателя за руку и увлек его в амбразуру окна.
- Ты, племянничек, вполне достаточно себя показал, но довольно чрезмерной преданности. Тебе до смерти хочется добиться такой невесты, и это тебя ослепляет. Кой черт! Не следует действовать как щипцы, что крошат вместе со скорлупой и самый орех. Предоставь теперь мне вести ладью и только помогай маневрировать. Подобает ли тебе ронять достоинство должностного лица в подобной...
Он оборвал свое наставление, услышав, что г-н де Грассен говорит старому бочару, протягивая ему руку:
- Гранде, мы узнали об ужасном несчастье, постигшем ваше семейство: о разорении торгового дома Гильома Гранде и кончине вашего брата. Мы пришли выразить вам сочувствие. Такое ужасное несчасть
- Другого несчастья нет, кроме кончины господина Гранде-младшего, - сказал нотариус, прерывая банкира. - Да и он не покончил бы с собой, если бы ему пришло на мысль призвать на помощь брата. Старый друг наш, преисполненный чести до кончиков ногтей своих, предполагает ликвидировать долги торгового дома Гранде в Париже. Мой племянник, председатель, чтобы избавить его от хлопот по делу чисто судебному, предлагает немедленно отправиться в Париж, с тем чтобы войти в соглашение с кредиторами и должным образом их удовлетворить.
Слова эти, подтвержденные всей повадкой винодела, который поглаживал себе подбородок, необычайно поразили троих де Грассенов, - ведь дорогой они вволю позлословили насчет скупости Гранде и обвиняли его чуть ли не в братоубийсе.
- О, я был в этом уверен! - воскликнул банкир, поглядывая на жену. - Что я дорогой говорил тебе, госпожа Грассен? Гранде преисполнен чести до кончиков волос и не допустит, чтобы хоть малейшим образом было затронуто его имя! Богатство без чести - это уродство. Есть еще честь у нас в провинциях! Это очень, очень хорошо, Гранде. Я старый военный служака и не умею таить своей мысли, режу напрямик. Гром и молния! Это - возвышенно!
- В таком случае во... воз... возвышенное обходится до... о... очень до... до... дорого, - отвечал добряк, пока банкир горячо тряс его руку.
- Но ведь это, благородный мой Гранде, не в упрек будь сказано господину председателю, дело чисто коммерческое и требует опытного негоцианта. Тут необходимо знакомство с обратными счетами, авансами, исчислениями процентов. Я собираюсь в Париж по своим делам и кстати мог бы взять на себя.
- Да, мы могли бы попыта-та-таться сго-о-овориться друг с другом относительно во... возможностей и чтоб мне не обя... обязываться в чем-нибудь, чего я не... не... не желал бы де... лать, - сказал Гранде заикаясь, - потому что, видите ли, господин председатель естественным образом предлагал, чтобы я взял на себя дорожные расходы.
На этих последних словах Гранде уже не запился.
- Ах, - сказала г-жа де Грассен, - да ведь это же удовольствие - побывать, в Париже! Я бы с радостью сама заплатила, лишь бы туда поехать.
И она сделала знак мужу, как бы подзадоривая его отбить во что бы то ни стало поручение у противников; затем она весьма иронически поглядела на обоих Крюшо, принявших совсем жалкий вид. Гранде схватил тогда банкира за пуговицу сюртука и отвел его в угол.
- Я бы гораздо охотнее доверился вам, чем председателю, - сказал он ему. - Вообще тут что-то неладно, - прибавил он, и шишка на его носу зашевелилась. - Я намерен приобрести ренту. Мне нужно поручить кому-нибудь покупку ренты на несколько тысяч франков, и не иначе как по восьмидесяти франков. Эта механика, говорят, обходится дешевле под конец каждого месяца. Вам это дело знакомо, не правда ли?
- Ну, еще бы! Значит, мне предстоит устроить вам ренту на несколько тысяч франков?
- Не бог весть что для начала. Только - молчок! Мне хочется разыграть эту музыку так, чтобы никто ничего не знал. Вы бы заключили для меня сделку к концу месяца. Но ничего не говорите Крюшо, чтобы их не дразнить. Раз вы едете в Париж, посмотрим заодно, каковы козыри бедного моего племянника.
- Значит, решено. Я еду завтра с почтовым дилижансом, - громко сказал де Грассен. - Я зайду к вам за последними инструкциями в... в котором часу?
- В пять часов, перед обедом, - сказал винодел, потирая руки.
Обе враждебные партии задержались еще некоторое время в зале. Де Грассен, после паузы, сказал, хлопая Гранде по плечу:
- Хорошо, у кого есть такие добрые родственники.
- Да, да, хоть оно и не кажется, - отвечал Гранде, - а я до-о-обрый родственник. Я люблю брата и докажу это, если... если это обойдется не...
- Мы покидаем вас! - сказал банкир, удачно прерывая его, прежде чем он кончил фразу. - Раз я ускоряю свой отъезд, мне нужно привести в порядок кое-какие дела.
- Ладно, ладно. Да и я сам, вы... вы з-з-знаете для чего, уда-далюсь в свою "ко... комнату ра... размышлений", как говорит председатель Крюшо.
"Дьявольщина! Я уже больше не господин де Бон-фон", - грустно подумал чиновник, и лицо его приняло унылое выражение, как у судьи, которому наскучила речь защитника.
Главы обоих соперничающих семейств ушли вместе. Ни те, ни другие уже не думали о предательстве в отношении винодельческой округи, в котором оказался виновным Гранде, и только тщетно пытались выпытать друг у друга, кто что думает о действительных намерениях добряка в этом новом деле.
- Не желаете ли зайти вместе с нами к госпоже д'Орсонваль? - спросил де Грассен нотариуса.
- Мы придем попозже, - ответил председатель. - Я обещал барышне де Грибокур заглянуть вечерком, и, если дядюшка не возражает, мы сначала отправимся туда.
- Значит, до свидания, господа, - сказала г-жа де Грассен.
И когда де Грассены отошли на несколько шагов от Крюшо, Адольф сказал отцу:
- Оставили их в дураках, а?
- Сын, замолчи, - ответила г-жа де Грассен, - они нас еще могут слышать. Да и слова твои дурного тона и отдают студенческим жаргоном.
- Так-то, дядюшка! - вскричал чиновник, как только увидел, что де Грассены далеко. - Сначала старик именовал меня председателем де Бонфоном, а потом разжаловал, и я уже стал просто Крюшо.
- Я заметил, что тебе это неприятно. Да, ветер дул в сторону де Грассенов. Но до чего ж ты глуп при всем своем уме! Предоставь им покататься на этом "посмотрим" старика Гранде и держись спокойно, мой мальчик. Евгения от этого еще верней будет твоей женой.
В несколько минут весть о великодушном решении Гранде разнеслась по трем домам сразу, и в тот же вечер во всем городе только и толковали об этой братской самоотверженности. Всякий прощал Гранде его продажу, произведенную в нарушение взаимного клятвенного обязательства всех сомюрских виноделов, все дивились его чувству чести, восхваляли великодушие, на какое не считали его способным. Французскому характеру свойственно приходить в восторг, в гнев, в страстное воодушевление из-за минутного метеора, из-за плывущих по течению щепок злободневности. Неужели коллективные существа - народы - в самом деле лишены памяти?
Едва старик Гранде запер дверь, как позвал Нанету.
- Не спускай с цепи собаку и не спи, нам с тобой предстоит поработать. В одиннадцать часов Корнуайе должен быть у ворот с фруафонской кареткой. Подожди его у калитки, чтоб он не стучался, и скажи ему, пусть войдет как можно тише. Полицейские правила запрещают производить ночью шум. Да и околотку незачем знать, что я отправляюсь в дорогу.
Сказав это, Гранде поднялся в свою лабораторию, и Нанета слышала, как он там возился, рылся, ходил взад и вперед, но осторожно. Очевидно, старик старался не разбудить жены и дочери и особенно не привлечь внимания племянника, которого он начинал прямо проклинать, замечая свет в его комнате. Среди ночи Евгении, всецело озабоченной кузеном, показалось, что она слышит стенания, и для нее уже не было сомнения: Шарль умирает, - ведь она оставила его таким бледным, в таком отчаянии! Может быть, он покончил с собой? Мгновенно она завернулась в накидку, вроде плаща с капюшоном, и хотела выйти. Сначала яркий свет, пробивавшийся в дверные щели, ее испугал: показалось - пожар; но вскоре она успокоилась, заслышав тяжелые шаги Нанеты и ее голос, мешающийся с ржанием нескольких лошадей.
"А что, если отец увозит куда-то кузена?" - спросила она себя, приотворяя дверь осторожно, чтобы она не скрипела, но так, чтобы видеть происходящее в коридоре.
Вдруг ее глаза встретились с глазами отца, и от его взгляда, хотя спокойного и рассеянного, у Евгении мороз побежал по коже. Добряк и Нанета несли вдвоем толстую жердь, концами лежавшую у него и у нее на правом плече, к жерди был привязан канатом бочонок, вроде тех, какие старик Гранде для развлечения мастерил у себя в черной кухне в свободные минуты.
- Пресвятая дева! Ну и тяжеленный! - сказала тихо Нанета.
- Жаль, что там всего только медяки! - отвечал Гранде. - Смотри, не задень подсвечник.
Эта сцена была освещена единственной свечой, поставленной между двумя балясинами перил.
- Корнуайе, - сказал Гранде своему сторожу in partibus*, - пистолеты захватил?
______________
* Здесь: частично исполняющему обязанности сторожа (лат.).
- Нет, сударь. Да и подумаешь, есть чего бояться, раз у вас тут медяки!
- И верно, нечего, - сказал старик Гранде.
- К тому же и поедем мы быстро, - продолжал сторож. - Ваши фермеры выбрали для вас лучших своих лошадей.
- Ладно, ладно. Ты же не сказал им, куда я еду?
- Да я и не знал.
- Ладно. Повозка прочная?
- А то как же! Куда уж крепче, - три тысячи фунтов выдержит. А что они весят-то, ваши дрянные бочонки.
- На-ко! - сказала Нанета. - Нам-то известно! Близко восемнадцати сотен.
- Помалкивай, Нанета. Жене скажешь, что я поехал в деревню. К обеду вернусь. Гони вовсю, Корнуайе, в Анжере нужно быть раньше девяти.
Повозка отъехала. Нанета задвинула ворота засовом, спустила с цепи собаку, улеглась, потирая онемевшее плечо, и никто во всем околотке не подозревал ни об отъезде Гранде, ни о цели его путешествия. Скрытность добряка была доведена до совершенства. Никто гроша не видал в этом доме, полном золота. Узнав утром из разговоров на пристани, что цена на золото удвоилась вследствие размещения в Нанте крупных военных заказов и что спекулянты нахлынули в Анжер скупать золото, старый винодел, попросту заняв лошадей у своих фермеров, отправился ночью в Анжер, чтобы продать там накопленное золото и на полученные банковые билеты приобрести государственную ренту, заработав еще и на разнице в биржевом курсе.
- Отец уезжает, - прошептала Евгения с лестницы, слышавшая все.
В доме опять воцарилась тишина; постепенно замер вдали грохот повозки, не тревожа более спящий Сомюр. И тут Евгения, прежде чем услышать, сердцем почуяла стон, донесшийся из комнаты кузена. Светлая полоска, тоненькая, как лезвие сабли, шла из дверной щели и перерезала поперек балясины перил на старой лестнице.
- Он страдает, - сказала она, поднимаясь на две ступеньки.
Услыхав второй стон, она взбежала на площадку и остановилась перед его комнатой. Дверь была приотворена, она толкнула ее. Шарль спал, свесившись головой со старого кресла; его рука выронила перо и почти касалась пола. Прерывистое дыхание Шарля, вызванное неудобным положением тела, вдруг испугало Евгению, и она быстро вошла.
"Он, верно, очень устал", - подумала она, глядя на десяток запечатанных писем. Она прочла адреса: Гг. Фарри, Брейльман и К°, экипажным мастерам, Г.Бюиссону, портному, и т.д.
"Он, очевидно, устроил все свои дела, чтобы иметь возможность вскоре уехать из Франции", - подумала она. Взгляд ее упал на два раскрытых письма. Слова, какими начиналось одно из них: "Дорогая моя Анета..." - ошеломили ее. Сердце ее застучало, ноги приросли к полу.
"Его дорогая Анета? Он любит, он любим! Больше нет надежды!.. Что он пишет ей?"
Эти мысли пронеслись в голове и сердце ее. Она читала эти слова повсюду, даже на квадратах пола, написанные огненными чертами.
"Уже отказаться от него! Нет, не буду читать это письмо. Я должна уйти... А если бы я все-таки прочла?.."
Она посмотрела на Шарля, тихо приподняла ему голову и положила на спинку кресла, а он отдался этому, как ребенок, даже во сне узнающий мать и, не просыпаясь, принимающий ее заботы и поцелуи. Словно мать, Евгения подняла его свесившуюся руку и, словно мать, тихо поцеловала его в голову. "Дорогая Анета!" Какой-то демон кричал ей в уши эти двслова.
- Знаю, что, может быть, поступаю дурно, но я прочту это письмо, - сказала она.
Евгения отвернулась, - благородная честность ее возроптала.
Впервые в жизни столкнулись в ее сердце добро и зло. До сих пор ей не приходилось краснеть ни за один свой поступок. Страсть, любопытство увлекли ее. С каждой фразой сердце ее все более ширилось, и от жгучего любопытства, обуявшего ее во время этого чтения, еще слаще стали для нее радости первой любви.
"Дорогая Анета, ничто бы нас не разлучило, если бы не обрушилось на меня несчастье, которого самый осторожный человек не мог бы предвидеть. Отец мой покончил с собой; состояние его и мое погибло полностью. Я осиротел в таком возрасте, когда по самому уж моему воспитанию могу считаться ребенком; и, тем не менее, я должен мужем подняться из бездны, в которую повергнут. Я только что посвятил часть ночи своим расчетам. Если я хочу покинуть Францию честным человеком, - а в этом сомнения нет, - то у меня не останется и сотни франков, чтобы отправиться попытать счастья в Ост-Индии или Америке. Да, бедная моя Анна, я поеду в страны самого губительного климата добывать состояние. Под такими небесами, как мне говорили, это дело верное и быстрое. Остаться в Париже я не смог бы. Ни душа моя, ни мой характер, отражающийся на моем лице, не созданы для того, чтобы переносить оскорбления, холод, презрение, ожидающие человека разоренного, сына банкрота! Боже мой! Быть должным два миллиона!.. Да я был бы убит на поединке в первую же неделю. Поэтому я не вернусь в Париж. Даже твоя любовь, самая нежная и преданная, какая только облагораживала когда-либо мужское сердце, не была бы в силах привлечь меня в Париж. Увы! Возлюбленная моя, у меня не хватает денег, чтобы поехать туда, где ты, дать и получить последний поцелуй, - поцелуй, в котором почерпнул бы я силу, необходимую для моего предприятия..."
"Бедный Шарль! Я хорошо сделала, что прочла это письмо. У меня есть золото, я отдам ему", - сказала про себя Евгения.
Она отерла слезы и снова принялась за чтение.
"Я еще вовсе не размышлял о несчастьях нищеты. Если у меня найдется сто луидоров, необходимых на проезд, то не останется ни гроша, чтобы приобрести товары. Да нет, у меня не будет ни ста, ни даже одного луидора, я узнаю, сколько у меня останется, только расплатившись с долгами в Париже. Если у меня не окажется ничего, я преспокойно отправлюсь в Нант, поступлю на корабль простым матросом и начну так, как начинали многие энергичные люди, в молодости не имевшие ни гроша и вернувшиеся из Индии богачами. С сегодняшнего утра я хладнокровно стал смотреть на свое будущее. Оно для меня ужаснее, чем для кого бы то ни было; мать обожала и лелеяла меня, я избалован нежностью отца, лучшего на свете, я встретил при вступлении в свет твою любовь, Анна. А знал лишь цветы жизни: это блаженство не могло быть долговечно. И все-таки, дорогая Анна, во мне больше мужества, чем можно предположить его в беззаботном юноше, привыкшем к нежным ласкам прелестнейшей в Париже женщины, счастливого семейными радостями, которому дома все улыбалось и желания которого были законом для отца. О, отец мой! Он умер, Анета! И вот я задумался над моим положением, задумался и над твоим. Я постарел за одни сутки. Дорогая Анна, если бы ты даже попыталась сохранить меня возле себя, в Париже, и пожертвовала ради этого всеми наслаждениями роскоши, туалетами, ложею в Опере, мы все же не покрыли бы тех расходов, которые необходимы для молодого человека, привыкшего к рассеянной жизни. Да я и не мог бы принять такой жертвы. Значит, сегодня мы расстаемся навсегда".
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
/ Полные произведения / Бальзак О. / Евгения Гранде
|
Смотрите также по
произведению "Евгения Гранде":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
