Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Воннегут К. / Галапагосы
Галапагосы [13/14]
Когда же он собирался трогаться дальше? Да как только кладовые корабля будут набиты яйцами, олушами, игуанами, пингвинами, бакланами, крабами и вообще всякой всячиной, пригодной в пищу, которой им удастся разжиться.
Накопив провизии в количестве, сравнимом с запасами топлива и воды, он собирался не торопясь вернуться обратно, к большой земле, и поискать безопасный порт, который бы их принял. Таким образом, он намеревался заново открыть южноамериканский континент.
Он застопорил надежные, верные двигатели корабля. При этом верности их пришел конец. По причинам, установить которые ему впоследствии так и не удастся, заводиться вновь машины откажутся, а значит, электроплиты, духовки и холодильники вскоре тоже должны были выйти из строя - как только сядут аккумуляторы.
***
На нижней палубе, свернутый в кольцо, лежал еще десятиметровый швартовочный трос - белая нейлоновая пуповина. Капитан навязал узлов по всей длине троса, они с Мэри скинули один его конец за борт, спустились по нему на отмель и побрели к берегу - собирать яйца и убивать не боящихся людей диких животных. Мешками для добычи им призваны были служить армейская куртка Мэри и новая рубашка Джеймса Уэйта, на которой еще висел ценник.
Они сворачивали шеи олушам. Ловили за хвост игуан и лупили их с размаху о черную лаву, покуда те не умирали. Именно в разгар этой бойни Мэри поранила руку - и бесстрашная пташка-вампир впервые отведала человеческой крови.
***
Убийцы истребляли лишь сухопутных игуан, не трогая морских, которых считали несъедобными. Пройдет еще два года, прежде чем они откроют, что полупереваренные водоросли, находящиеся в желудках последних, представляют собой не только вкусное горячее блюдо, готовое к употреблению, но и лекарство от недостатка витаминов и минеральных веществ, от которого им предстояло страдать до того времени. Это станет ценным дополнением к их рациону. Более того: способные лучше переваривать это пюре оказывались здоровее и привлекательнее других - а стало быть, пользовались предпочтением при выборе сексуального партнера. Тогда вступил в действие Закон естественного отбора, в результате чего ныне, миллион лет спустя, люди могут переваривать водоросли сами, без помощи морских игуан, которых предпочитают не трогать.
Так гораздо приятней для всех.
Люди, однако, по-прежнему истребляют рыбу, а во времена нехватки рыбы все еще убивают и едят олуш, которые все так же их не боятся.
Я готов поручиться, что, пройди еще миллион лет - олуши так и не сумеют осознать, что люди представляют для них опасность. и, как я уже говорил, птицы эти все продолжают и продолжают танцевать в брачный период.
***
В тот вечер на борту "Bahia de Darwin" устроен был настоящий пир. Ели на верхней палубе. Сама палуба служила тарелкой, а капитан исполнял роль шеф-повара. Он подавал печеных сухопутных игуан, фаршированных мясом крабов и мелких птиц. Печеных олуш, фаршированных их собственными яйцами и политых топленым пингвиньим жиром. Это было настоящее объедение. Все снова были счастливы.
На следующее утро, едва начало светать, капитан с Мэри опять отправились на берег, прихватив с собою девочек - канка-боно. Девочки не сразу, но в конце концов поняли, что от них требуется. Они убивали и убивали и все таскали и таскали трупики убитой живности на корабль - покуда в морозильнике, в дополнение к Джеймсу Уэйту, не накопилось достаточно птиц, игуан и яиц, чтобы, при необходимости, можно было протянуть на них около месяца. Теперь у них было не только полно горючего и воды, но и несметное количество еды, причем отличной.
Следующим делом капитан намеревался запустить двигатели и полным ходом вести судно на восток. На сей раз он никак не мог проплыть мимо Южной, Центральной или хотя бы Северной Америки, заверил капитан Мэри, вновь обретая чувство юмора, "если только мы не ухитримся пройти насквозь через Панамский канал. Но даже случись нам проплыть через него - твердо гарантирую вам, что вскоре мы все равно окажемся в Европе или Африке".
Он рассмеялся, она тоже. Похоже, все в конце концов оборачивалось к лучшему. И тут двигатели отказали.
Глава 9
К тому времени, как "Bahia de Darwin" погрузилась под мертвенно спокойную гладь океана в сентябре 1996 года, все, кроме капитана, вместо настоящего названия судна употребляли прозвище, данное ему Мэри: "Увесистый ставень".
Пренебрежительная эта кличка позаимствована была из песни, которой Мэри выучилась у "Мандаракса" и которая звучала так:
Отважней других кораблей морских
"Увесистый ставень" был.
Девятый вал моряков не пугал,
Не смирял капитана пыл.
Тот, кто был у руля, веря в мощь корабля,
Презирал коварство морей
И часто в шторм - выяснялось потом -
Спокойно спал в койке своей.
Чарльз Кэррил (1842-1920)
Хисако Хирогуши, ее пушистая дочь Акико, Селена Макинтош - все называли корабль "Увесистый ставень", даже повзрослевшие канка-боно, которым непонятен был смысл этих слов, но нравилось их звучание. Своим детям - к моменту затопления корабля еще не родившимся - они впоследствии внушали, что приплыли на остров с большой земли на волшебном корабле, который назывался "Увесистый ставень" и в дальнейшем исчез.
Акико, свободно говорившая на канка-боно, английском и японском языках и единственная из не канка-боно, кто умел с ними разговаривать, так и не нашла сколько-нибудь удовлетворительного способа перевести на канка-боно это название: "Увесистый ставень".
Канка-боно понимали это название и его комический подтекст не лучше, чем понял бы современный человек, шепни я ему или ей, нежащимся на белоснежном песке на берегу голубой лагуны, в самое ухо: "Увесистый ставень".
***
Вскоре после того, как "Увесистый ставень" пошел на дно, Мэри принялась приводить в исполнение свою программу искусственного осеменения. Ей было тогда шестьдесят один год. Она была единственной половой партнершей капитана, которому исполнилось шестьдесят шесть и чьи сексуальные достоинства успели утратить свою неотразимость. И он твердо не желал оставлять после себя потомство, поскольку, как он подозревал, шанс, что он может передать детям хорею Хантингтона, все-таки существовал. К тому же он был расистом, и его вовсе не тянуло к Хисако или ее пушистой дочери, и уж подавно - к индейским женщинам, которым в конце концов предстояло вынашивать его отпрысков.
Не нужно забывать: эти люди ждали, что их в любое время могут спасти, и понятия не имели, что они - последняя надежда рода человеческого. Так что сексом они занимались просто для того, чтобы приятно провести время, ослабить зуд или вогнать себя в сон. Размножаться в их положении было бы безответственно, так как Санта Росалия была неподходящим местом для воспитания детей и появление их создало бы сложности с пропитанием.
До того, как "Увесистый ставень", погрузившись под воду, присоединился к эквадорскому подводному флоту, Мэри, так же как и все, считала, что появление ребенка в таких условиях стало бы трагедией.
Душа ее продолжала пребывать в этом убеждении, тогда как ее большой мозг исподволь, чтобы не спугнуть ее, начал задаваться вопросом, может ли сперма, которую капитан извергал в нее дважды в месяц, быть как-то перенесена в женщину, способную рожать, и - хоп, готово! - чтобы та в итоге забеременела. Акико, которой в ту пору исполнилось всего десять лет, зачать бы еще не могла. Тогда как подросшие канка-боно, старшей из которых было девятнадцать, а младшей пятнадцать, явно подходили для этой цели.
***
Большой мозг нашептывал Мэри то, что она любила повторять своим ученикам: нет никакого вреда, а может статься, даже очень полезно, чтобы люди играли в своем уме всевозможными идеями, сколь бы невозможными, непрактичными или совершенно безумными они ни представлялись на первый взгляд. Она уверяла себя на Санта Росалии, как внушала в Илиуме своим подросткам, что интеллектуальные игры даже с самыми никудышными идеями привели ко многим серьезнейшим научным прозрениям того, что она тогда, миллион лет назад, называла "современностью".
Она справилась у "Мандаракса", что у него есть на тему "любопытство".
Ибо сказано "Мандараксом":
Любопытство - одно из неизменных и верных свойств живого ума.
Самюэль Джонсон (1709-1784)
Чего "Мандаракс" ей не сказал и чего, разумеется, не собирался сообщать ей ее большой мозг, - так это того, что, коль скоро у нее родится идея новаторского эксперимента, этот самый мозг превратит ее жизнь в ад, покуда она не приведет эксперимент в исполнение.
Именно это являлось, по-моему, самым дьявольским в больших мозгах людей древней эпохи. Мозги эти внушали их обладателям: "Вот сумасшедший поступок, который мы могли бы совершить, - но, конечно, ни за что на него не пойдем.
Просто занятно помечтать".
А потом, точно в трансе, люди и впрямь этот поступок совершали: заставляли рабов драться не на жизнь, а на смерть в Колизее, или сжигали кого-то на площади за приверженность убеждениям, непопулярным среди местного населения, или строили заводы, единственной целью которых было истребление людей в массовых масштабах, или взрывали целые города и так далее, и тому подобное.
***
В "Мандаракс" следовало бы заложить - но не заложили - предупреждение на этот счет: "в нынешнюю эпоху больших мозгов все, что можно совершить, будет совершено - так что за дело".
Самое близкое по смыслу, что смог откопать в своей памяти "Мандаракс", была цитата из Томаса Карлейля (1795-1881):
Сомнению любого рода может положить конец лишь Действие.
Сомнения Мэри относительно того, может ли женщина зачать при посредничестве другой женщины на пустынном острове и без какого-либо технического содействия, привели к тому, что она начала действовать. в некоем трансе она нанесла визит в становье канка боно, располагавшееся по другую сторону кратера, прихватив с собой в качестве переводчицы Акико. И тут я ловлю себя на воспоминании о моем отце - когда он был еще жив и прозябал, запятнанный чернилами, в Кохоусе. Он все время надеялся запродать что-нибудь из сочиненного им киношникам, чтобы ему больше не приходилось хвататься за случайную работу и мы могли нанять кухарку и уборщицу.
Но, как бы он ни мечтал о сделке с киношниками, ключевые сцены во всех без исключения его рассказах и книгах были таковы, что ни один режиссер, пребывающий в здравом уме, не пожелал бы их снимать - во всяком случае, если бы хотел, чтобы фильм пользовался успехом.
И вот теперь я сам приступаю к ключевой сцене своего повествования, которую ни за что не включили бы в фильм, рассчитанный на зрительский успех, миллион лет тому назад. в этой сцене Мэри Хепберн, как загипнотизированная, глубоко запускает указательный палец своей правой руки в себя, а затем - в восемнадцатилетнюю девушку - канка-боно, в результате чего той суждено забеременеть.
Позже на ум Мэри придет шутка по поводу той необдуманной, необъяснимой, безответственной, совершенно безумной вольности, которую она себе позволила вытворить с телом не одной, а всех поголовно юных канка-боно. Но, поскольку с единственным из колонистов, который оценил бы эту шутку, - капитаном - они больше не разговаривали, она вынуждена была так и оставить ее невысказанной.
Шутка же эта в ее устах прозвучала бы примерно так:
"Если бы мне только пришло в голову у чудить такое в свою бытность учительницей в илиумской средней школе, я бы сейчас находилась в уютной женской тюрьме штата Нью-Йорк, а не на этой забытой богом Санта Росалии".
Глава 10
Погрузившись под воду, корабль унес с собой кости Джеймса Уэйта, смешавшиеся на полу морозильной камеры с останками рептилий и птиц, подобных тем, что обитают здесь и поныне. Только кости, которые сродни скелету Уэйта, не встретишь сегодня обтянутыми плотью.
По всей видимости, он представлял собой нечто вроде самца обезьяны, ходившего на двух ногах и наделенного чрезвычайно крупным мозгом, назначение которого, как можно догадаться, заключалось в том, чтобы управлять руками его владельца, имевшими весьма хитроумное устройство. Они способны были приручать огонь. Пользоваться различными орудиями.
Возможно, существо это умело изъясняться при помощи словаря из дюжины или более слов.
***
Когда судно пошло ко дну, единственным обладателем бороды на острове был капитан. Год спустя предстояло появиться на свет его сыну, Камикадзе. а еще через тринадцать лет на острове появилась вторая борода - борода Камикадзе.
Ибо сказано "Мандараксом":
Жил-был бородатейший Дед,
Промолвивший раз:
"Быть беде!
Две совы и орел,
Три вьюрка и щегол
Свили гнезда в моей бороде!"
Эдвард Лир (1812-1888)
К тому времени как корабль затонул, колонии исполнилось десять лет, и капитан успел превратиться в страшно занудную личность, которой не о чем было думать и нечем себя занять. Большую часть времени он проводил близ единственного на острове источника водоснабжения - родника, бывшего у подножия кратера. Когда кто-нибудь приходил за водой, он встречал этого человека так, словно являлся милостивым и всезнающим хозяином источника, его опекуном и хранителем. Он сообщал даже женщинам канка-боно, которые не понимали ни слова из сказанного им, о самочувствии родника - описывал его "струение" из трещин в скале как "очень взвинченное", "очень жизнерадостное", "очень вялое" или еще какое-нибудь.
Струение же это в действительности оставалось неизменным - будь то за тысячи лет до высадки колонистов на остров или сегодня, хотя современные люди в нем больше не нуждаются. Чтобы понять его природу, не требовалось заканчивать Военно-морскую академию США. Тайна ключа отгадывалась просто: кратер представлял собой огромную емкость, которая улавливала дождевую воду, пряча ее от солнца под толстым слоем вулканических обломков. и в емкости этой имелась слабая течь - родник.
При всей массе имевшегося у него в распоряжении свободного времени капитану вряд ли удалось бы как-то усовершенствовать устройство родника.
Вода и без того уже самым замечательным образом струилась из трещины в застывшей лаве, скапливаясь в естественном углублении десятью сантиметрами ниже. Углубление это было - и остается - размером с раковину умывальника в туалете возле кают-компании "Увесистого ставня". И, будучи полностью вычерпано, независимо от вмешательства капитана, ровно через двадцать три минуты и одиннадцать секунд, как было засечено "Мандараксом", оказывалось вновь наполненным до краев.
Как описать мне преклонные годы капитана? Следовало бы, наверное, охарактеризовать его душевное состояние как спокойно-безнадежное. Но, разумеется, ему не обязательно было пережить робинзонаду на Санта Росалии, чтобы прийти к такому мироощущению.
Ибо сказано "Мандараксом":
Масса людей влачат дни в тихой безнадежности.
Генри Дэвид Торо (1817-1862)
Почему, спрашивается, эта тихая безнадежность" была столь распространенным недугом в ту эпоху, в особенности среди людей? и вновь я выволакиваю на сцену единственного настоящего злодея во всем моем повествовании: гипертрофированный человеческий мозг.
***
Сегодня никто не влачит дни в тихой безнадежности. Миллион лет назад люди были спокойно-безнадежны по вине заключенных в их черепах адских компьютеров, неспособных к расслаблению или праздности и вечно требовавших все более сложных задач, которые жизнь не успевала им подкидывать.
***
Итак, я изложил почти все события и обстоятельства, сыгравшие, на мой взгляд, решающую роль в том, что человечество дожило до сегодняшнего дня. Я перебираю их в памяти, точно замысловатой формы ключи ко множеству запертых дверей, за последней из которых открывается эра полного благоденствия.
Одним из этих ключей с уверенностью можно считать отсутствие на Санта Росалии каких-либо орудий, кроме непрочных соединений из костей, прутиков, камней да рыбьих и птичьих кишок.
Будь в распоряжении капитана приличные инструменты - ломы, кирки, лопаты и тому подобное, - он наверняка нашел бы способ во имя науки и прогресса засорить источник или заставить его извергнуть всю скопившуюся в кратере пресную воду за одну-две недели.
***
Что касается баланса, которого колонистам удалось достигнуть между собой и своим пропитанием, то следует сказать, что он тоже основывался скорее на везении, нежели на сознательных действиях.
Природа решила проявить щедрость, поэтому пищи вокруг было достаточно.
Поголовье птиц на архипелаге в те годы умножалось, и эмигранты из перенаселенных птичьих базаров стекались на Санта Росалию, занимая гнезда птиц, съеденных людьми. В случае же с морскими игуанами, не умевшими покрывать вплавь большие расстояния, подобного естественного восполнения не происходило. Но отталкивающий вид этих пресмыкающихся и содержимого их желудков побуждал людей потреблять их в пищу лишь во времена крайней нехватки любой другой пищи.
Самым вкусным блюдом все признавали яйцо, в течение нескольких часов пекшееся на раскаленной солнцем каменной плите. Огня на Санта Росалии не было. Вторым по предпочтению блюдом была рыба, отнятая у птиц. Третьим - сами птицы. И, наконец, - зеленая масса из желудка морской игуаны.
Более того: природа была настолько изобильна, что в распоряжении колонистов имелся резервный запас провизии, о котором они знали, но которым им ни разу не пришлось воспользоваться. Кругом лениво валялись и строили проходящим людям глазки тюлени и морские львы всех возрастов, ничего не подозревавшие и неопасные - за исключением самцов в брачный период. Они были чертовски аппетитны.
***
Роковым для колонистов могло обернуться то, что они почти сразу истребили всех сухопутных игуан, - но катастрофы, как показало время, все же не произошло. Это могло иметь крайне важное значение. Случилось, однако, наоборот. Гигантских сухопутных черепах на Санта Росалии сроду не водилось, а не то колонисты, вероятно, истребили бы их. Но и это не сыграло бы слишком большой роли.
Между тем в остальных частях света, особенно в Африке, люди вымирали миллионами, поскольку им посчастливилось гораздо меньше. Там годами не шли дожди. Прежде их выпадало много - теперь же, похоже, дождей больше не приходилось ждать совсем.
Хотя бы африканцы перестали плодиться. Это уже было неплохо. Хоть какое-то облегчение. Это означало, что в мире стало гораздо меньше чего-то, способного распространяться.
***
Капитан осознал, что канка-боно беременны, лишь за месяц до того, как первая из них родила. Родила первого зачатого там, на острове, человеческого самца, который вошел в историю под прозвищем, которое, в восхищении перед его мужской природой, дала младенцу пушистая Акико: "Камикадзе" - что по-японски означает "священный ветер".
***
Первым поселенцам не суждено было стать единой семьей. Однако последующие поколения, после того, как умерли последние из стариков, стали ею. Их объединяли общий язык, общая религия, общие шутки, песни и танцы и тому подобное - почти все унаследованное от канка-боно. и Камикадзе, когда ему пришла пора превратиться в преклонного старца, стал тем, кем никогда не был капитан: всеми почитаемым патриархом. а Акико - столь же почитаемой прародительницей.
И произошло это - образование идеально сплоченной семьи из столь генетически разнородного материала - очень быстро. Как чудесно было это наблюдать! Зрелище это заставило меня почти полюбить людей, даже такими, какими они были тогда, - с чересчур большими мозгами и так далее.
Глава 11
Капитан обнаружил, что одна из канка-боно беременна, только тогда, когда игра зашла уже слишком далеко, Ибо никто, разумеется, не собирался ставить его в известность. Кроме того, все канка-боно так ненавидели его, главным образом за его расистское к ним отношение, что он их практически не видел. За водой, на его сторону кратера они приходили поздно но чью, когда капитан, как правило, уже крепко спал, чтобы избежать встречи с ним. и ненавидеть его они продолжали до самой его смерти, несмотря на то, что тот был отцом их детей, которых они столь любили.
Как-то ночью, однако, за месяц до рождения Камикадзе, капитану не спалось на их с Мэри ложе из перьев. Его большой мозг не давал ему покоя, заставлял ворочаться. В голове его созрел замысел докопаться изнутри кратера до водоносного слоя, отыскать течь и, таким образом, установить контроль над тем, на что еще ни у кого не было причин жаловаться: над напором воды в ключе.
По скромности этот инженерный проект, кстати сказать, мог соперничать с сооружением Великой пирамиды Хуфу или Панамского канала.
Итак, капитан встал с постели и отправился среди ночи прогуляться.
Полная луна стояла в зените. Когда он приблизился к роднику, шесть находившихся там канка-боно похлопывали поверхность воды, наполнявшей до краев углубление, точно спину добродушного зверя, брызгали и вообще развлекались как могли. Им было так весело - в особенности оттого, что вскоре у них должны были родиться малыши.
При виде капитана веселье их прекратилось. Они решили, что на уме у него что-то недоброе. Но и капитану было не по себе - так как он был совершенно голый. Не ожидая встретить кого-либо в столь позднее время, он не позаботился накинуть свое одеяние из игуановой кожи. Так что впервые за десять лет, проведенных на Санта Росалии, молодым женщинам представился случай воочию увидеть мужские гениталии. Это зрелище невольно вызвало у них смех, и с этого момента они хохотали не переставая.
***
Капитан ретировался в свое жилище, где Мэри продолжала спать крепким сном. Смех индеанок он списал на счет их недалекости. и подумал, что, похоже, у одной из них в животе опухоль, паразит или какая-нибудь инфекция и что ей, несмотря на всю ее веселость, видимо, жить осталось недолго.
На следующее утро он поделился своими соображениями насчет этой опухоли с Мэри, на что та ответила очень странной улыбкой.
- Чему ты улыбаешься? - спросил он.
- Я разве улыбнулась? - опомнилась она. - о Господи, разумеется, улыбаться тут нечему.
- Такой раздутый живот, - продолжал он. - Это точно опухоль, не меньше...
- Я с тобой вполне согласна, - ответила она. - Поживем - увидим. Что нам еще остается делать?
- А она веселилась, - все не мог надивиться капитан. - и, похоже, совершенно не страдала оттого, что ее так разнесло.
- Ты ведь сам не раз говорил, что они не такие, как мы, - вставила Мэри. - Они мыслят очень примитивно. Стараются находить утешение во всем, что бы ни случилось. Они полагают, что все равно не в силах что-либо изменить, и потому принимают жизнь такой, какова она есть.
У неё в постели был с собой "Мандаракс". Она и пушистая Акико, которой тогда исполнилось всего десять лет, были единственными среди колонистов, кто еще находил этот аппарат забавным. Если бы не они, капитан, Селена или Хисако, считавшие его бесполезные советы, пустое умствование и тяжеловесные остроты издевательством над собой, давно бы вышвырнули его в океан.
А капитан и вовсе чувствовал себя лично оскорбленным после того, как "Мандаракс" выдал дурацкий стишок о капитане "Увесистого ставня".
И теперь Мэри с помощью компьютера подыскала соответствующую цитату, чтобы прокомментировать предполагаемое неведение той индеанки, которая была счастлива, несмотря на вздутие у нее в животе:
Самое большое счастье жизни состоит в неведении,
Покуда человек не познал горе и радость.
Софокл (496-406 до н.э.)
Мэри дурачила капитана способом, который я, как бывший его собрат по полу, вынужден признать самодовольным и низким. Доводись мне при жизни быть женщиной - я, быть может, считал бы иначе. Будь я в прошлом женщиной, меня бы, возможно, охватил восторг от тайного глумления Мэри Хепберн над той ограниченной ролью, которую мужские особи играли в размножении в те времена и продолжают играть поныне. В этом отношении ничто не изменилось. Самки все так же пользуются ими, тупыми увольнями, чтобы, когда настанет пора, те впрыснули им свою животворную сперму.
Тайная издевка Мэри позже стала открытой и вдвойне омерзительной. После появления на свет Камикадзе капитан, узнав, что это его сын, заикнулся было, что с ним обязательно следовало прежде посоветоваться. На что Мэри ему ответила:
- Тебе не пришлось девять месяцев вынашивать этого ребенка, а потом терпеть, пока он вылезет у тебя между ног наружу. Ты не сможешь кормить его грудью, даже если бы захотел - в чем я, впрочем, сомневаюсь. и никто не ждет от тебя помощи в его воспитании. Напротив: все очень надеются, что ты не будешь иметь к нему ни малейшего отношения!
- Пусть даже так... - запротестовал было он.
- О Господи! - прервала его Мэри. - Если бы мы только могли получить ребенка при помощи слюны морской игуаны, то неужели ты думаешь, что мы не сделали бы этого, даже не побеспокоив Ваше Величество?
Глава 12
После того как она такое сказала капитану, их отношения не могли оставаться прежними. Миллион лет тому назад много теоретизировали о том, как удержать человеческие пары от распада, и Мэри, пожелай она того, располагала бы по крайней мере одним способом продлить на некоторое время совместную жизнь с капитаном. Она могла сказать ему, будто канка-боно вступали в половую связь с морскими львами и тюленями. Он бы поверил этому - не только в силу своего невысокого мнения о моральных устоях индеанок, но и по тому, что никогда бы не поверил в искусственное осеменение. Он бы счел такое невозможным, хотя на деле процедура эта оказалась поистине детской игрой, не сложнее куличиков.
Ибо сказано "Мандараксом":
Есть кое-что, бегущее преград.
Гоберт Фрост (1874-1963)
А я добавляю:
Да, но есть также кое-что,
Обожающее слизистую оболочку.
Лев (Леон) Троцкий-Траут (1946-1986)
Итак, Мэри могла с помощью лжи спасти их связь - хотя происхождение голубых глаз Камикадзе все равно потребовало бы объяснений. Сегодня у каждого двенадцатого человека, кстати, можно встретить голубые глаза и золотые вьющиеся волосы капитана. Порой я в шутку обращаюсь к такой особи:
"Guten Morgen, Herr von Kleist" или "Wie geht's Ihnen, Fraulein von Kleist?" <Доброе утро, господин фон Кляйст... Как поживаете, фрейлейн фон Кляйст (нем.).> Это пожалуй, все, что я знаю по-немецки. Но сегодня и этого более чем достаточно.
Следовало ли Мэри Хепберн прибегнуть ко лжи ради спасения своих отношений с капитаном? Вопрос по прошествии всех этих лет все еще остается спорным. Они никогда не были идеальной парой. Сошлись они после того, как Селена с Хисако отделились и зажили вдвоем, воспитывая Акико, а индеанки из племени канка-боно перебрались на противоположную сторону кратера, чтобы сохранить в неприкосновенности свои племенные верования, воззрения и образ жизни.
Одним из обычаев канка-боно было, кстати, хранить в тайне свои имена от любого, кто не принадлежал к их племени. Я был, однако, посвящен в эту их тайну - как, впрочем, и в тайны всех остальных - и, думаю, не причиню никому вреда, сообщив теперь, что первой родила от капитана ребенка Синка, второй - Лор, третьей - Лайрд, четвертой - Дирно, пятой - Нанно, и шестой - Кил.
***
После того как Мэри отселилась от капитана и соорудила свой собственный навес и ложе из перьев, она не раз говорила Акико, что чувствует себя не более одинокой, чем во время совместной жизни с капитаном. у нее имелся ряд претензий к капитану, которые тот мог бы легко устранить, будь он сколько-нибудь заинтересован в прочности их отношений.
- Отношения должны строиться усилиями обеих сторон, - учила она Акико. - Если старается только один, ничего хорошего из этого не получится. и тот, кто старается в одиночку, будет в результате, как и я, все время оставаться в дураках. Я один раз была счастлива замужем, Акико, и могла быть и второй, не умри Уиллард так рано. Так что я знаю, как все это должно делаться.
Она перечислила четыре самых серьезных просчета, которые капитан легко мог, но не захотел исправить:
1. Говоря о том, что он собирается делать после того, как их спасут, капитан никогда не включал в своих планы ее.
2. Он потешался над Уиллардом Флеммингом - хотя и сознавал, насколько этим ранит ее, - ставя под сомнение, что тот действительно написал две симфонии, смыслил кое-что в ветряных мельницах и даже умел ходить на лыжах.
3. Он постоянно жаловался на пиканье, которое издавал "Мандаракс", когда она нажимала на различные кнопки, хотя оно было еле слышным, - и это несмотря на то, что ему было известно, как важно для нее развивать мышление, запоминать знаменитые высказывания, учить новые языки и так далее.
4. Он скорее бы придушил себя, чем хоть раз сказал "Я тебя люблю". - и это только четыре самых крупных недостатка, - заключила она. Так что в словах Мэри о слюне морской игуаны сказалась изрядная доля обиды, которая долгое время копилась у нее внутри.
В разрыве этом, на мой взгляд, не было ничего трагического, поскольку в нем не были замешаны несовершеннолетние и ни одна из сторон не считала для себя нестерпимым жить врозь. Акико регулярно навещала их обоих, а после того, как у Камикадзе стала пробиваться борода, начала приходить к ним со своим пушистыми детишками.
***
Канка-боно не выказывали к Мэри особого расположения, хотя именно ей были обязаны рождением своих детей. Они, как и их дети, боялись ее не меньше, чем капитана, считая, что она способна приносить не только добро, но и зло.
Так минуло двадцать лет. Хисако и Селена за восемь лет до этого срока вместе покончили с собой, бросившись в океан. Акико к этому времени стала уже тридцатидевятилетней матроной, матерью семи рожденных ею от Камикадзе пушистых детей - двух мальчиков и пяти девочек. Она свободно, без помощи "Мандаракса", разговаривала на трех языках: английском, японском и канка-боно. Дети ее говорили только на канка-боно, не считая двух слов - "Grandpa" и "Grandma" <"Дедушка"... "Бабушка" (англ.).>, - которыми она научила их называть и сама называла капитана и Мэри Хепберн.
Раз, в 7.30 утра 9 мая 2016 года, если верить "Мандараксу", Акико разбудила Мэри и сказала, что та должна помириться с капитаном, который так болен, что, может статься, не протянет до конца дня. Акико навестила его накануне вечером - и вынуждена была отослать детей домой и, оставшись, сидеть с ним всю ночь, хотя она мало что могла для него сделать.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
/ Полные произведения / Воннегут К. / Галапагосы
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
