Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Булгаков М.А. / Собачье сердце
Собачье сердце [5/6]
балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
- Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли
дам.
- Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
- В калоши станьте.
- Да ничего. Все равно уже ноги мокрые.
- Ах, боже мой! - Расстраивался Филипп Филиппович.
- До чего вредное животное! - Отозвался вдруг Шариков и выехал на
корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри
Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
- Вы про кого говорите? - Спросил он у Шарикова с высоты, - позвольте
узнать.
Про кота я говорю. Такая сволочь, - ответил Шариков, бегая глазами.
- Знаете, Шариков, - переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, - я
положительно не видал более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
- Вы, - продолжал Филипп Филиппович, - просто нахал. Как вы смеете это
говорить? Вы все это учинили и еще позволяете... Да нет! Это черт знает что
такое!
- Шариков, скажите мне, пожалуйста, - заговорил Борменталь, - сколько
времени вы еще будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие!
Дикарь!
- Какой я дикарь? - Хмуро отозвался Шариков, - ничего я не дикарь. Его
терпеть в квартире невозможно. Только и ищет - как бы что своровать. Фарш
слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
- Вас бы самого поучить! - Ответил Филипп Филиппович, - вы поглядите на
свою физиономию в зеркале.
- Чуть глаза не лишил, - мрачно отозвался Шариков, трогая глаз мокрой
грязной рукой.
Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись
банным налетом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных
туфлях стоял в передней.
- Вот вам, Федор.
- Покорнейше благодарю.
- Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
- Покорнейше благодарю, - Федор помялся, потом сказал. - Тут еще,
Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только - за стекло в
седьмой квартире... Гражданин Шариков камнями швырял...
- В кота? - Спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
- То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подать.
- Черт!
- Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
- Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько
нужно?
- Полтора.
Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
- Еще за такого мерзавца полтора целковых платить, - послышался в
дверях глухой голос, - да он сам...
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова,
вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас
загрохотал кулаками в дверь.
- Не сметь! - Явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
- Ну, уж это действительно, - многозначительно заметил Федор, - такого
наглого я в жизнь свою не видал.
Борменталь как из-под земли вырос.
- Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приемную и оттуда донесся его голос:
- Вы что? В кабаке, что ли?
- Это так... - Добавил решительно Федор, - вот это так... Да по уху бы
еще...
- Ну, что вы, Федор, - печально буркнул Филипп Филиппович.
- Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
7.
- Нет, нет и нет! - Настойчиво заговорил Борменталь, - извольте
заложить.
- Ну, что, ей-богу, - забурчал недовольно Шариков.
- Благодарю вас, доктор, - ласково сказал Филипп Филиппович, - а то мне
уже надоело делать замечания.
- Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у
Шарикова.
- Как это так "примите"? - Расстроился Шариков, - я сейчас заложу.
Левой рукой он заслонил блюдо от зины, а правой запихнул салфетку за
воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.
- И вилкой, пожалуйста, - добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
- Я еще водочки выпью? - Заявил он вопросительно.
- А не будет ли вам? - Осведомился Борменталь, - вы последнее время
слишком налегаете на водку.
- Вам жалко? - Осведомился Шариков и глянул исподлобья.
- Глупости говорите... - Вмешался суровый Филипп Филиппович, но
Борменталь его перебил.
- Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху
говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и
уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она не моя, а Филиппа
Филипповича. Просто - это вредно. Это - раз, а второе - вы и без водки
держите себя неприлично.
Борменталь указал на заклеенный буфет.
- Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, - произнес профессор.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на
Борменталя, налил рюмочку.
- И другим надо предложить, - сказал Борменталь, - и так: сперва
Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил
водку по рюмкам.
- Вот все у вас как на параде, - заговорил он, - салфетку - туда,
галстук - сюда, да "извините", да "пожалуйста-мерси", а так, чтобы
по-настоящему, - это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- А как это "по-настоящему"? - Позвольте осведомиться.
Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и
произнес:
- Ну желаю, чтобы все...
- И вам также, - с некоторой иронией отозвался Борменталь.
Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку, сморщился, кусочек
хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились
слезами.
- Стаж, - вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп
Филиппович.
Борменталь удивленно покосился.
- Виноват...
- Стаж! - Повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, - тут уж
ничего не поделаешь - клим.
Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа
Филипповича:
- Вы полагаете, Филипп Филиппович?
- Нечего полагать, уверен в этом.
- Неужели... - Начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова.
Тот подозрительно нахмурился.
- cratep... - Негромко сказал Филипп Филиппович.
- gut, - Отозвался ассистент.
Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина
и предложил Шарикову.
- Я не хочу. Я лучше водочки выпью. - Лицо его замаслилось, на лбу
проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после
вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная
голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане.
Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.
- Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - Осведомился он у
Шарикова.
Тот поморгал глазами, ответил:
- В цирк пойдем, лучше всего.
- Каждый день в цирк, - благодушно заметил Филипп Филиппович, - это
довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.
- В театр я не пойду, - неприязненно отозвался Шариков и перекосил рот.
- Икание за столом отбивает у других аппетит, - машинально сообщил
Борменталь. - Вы меня извините... Почему, собственно, вам не нравится театр?
Шариков посмотрел в пустую рюмку как в бинокль, подумал и оттопырил
губы.
- Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция
одна.
Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что
во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел
головою.
- Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли...
- Уж и так читаю, читаю... - Ответил Шариков и вдруг хищно и быстро
налил себе пол стакана водки.
- Зина, - тревожно закричал Филипп Филиппович, - убирайте, детка,
водку, больше уже не нужна. Что же вы читаете?
В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма,
человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет робинзона"...
- Эту... Как ее... Переписку энгельса с этим... Как его - дьявола - с
Каутским.
Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп
Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил
водку.
Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и
спросил:
- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.
Шариков пожал плечами.
- Да не согласен я.
- С кем? С энгельсом или с каутским?
- С обоими, - ответил Шариков.
- Это замечательно, клянусь богом. "Всех, кто скажет, что другая..." А
что бы вы со своей стороны могли предложить?
- Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут... Конгресс, немцы
какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...
- Так я и думал, - воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по
скатерти, - именно так и полагал.
- Вы и способ знаете? - Спросил заинтересованный Борменталь.
- Да какой тут способ, - становясь словоохотливым после водки, об'яснил
Шариков, - дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился
штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.
- Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете? - Горделиво
прищурившись, спросил Филипп Филиппович.
Шариков сьежился и промолчал.
- Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера
отказали?
- Тридцати девяти человекам, - тотчас ответил Борменталь.
- Гм... Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам - зину и
Дарью Петровну - считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей.
Потрудитесь внести.
- Хорошенькое дело, - ответил Шариков, испугавшись, - это за что такое?
- За кран и за кота, - рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из
состояния иронического спокойствия.
- Филипп Филиппович, - тревожно воскликнул Борменталь.
- Погодите. За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому
сорвали прием. Это же нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей
квартире, рвет краны. Кто убил кошку у мадам поласухер? Кто...
- Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице, - подлетел
Борменталь.
- Вы стоите... - Рычал Филипп Филиппович.
- Да она меня по морде хлопнула, - взвизгнул Шариков, - у меня не
казенная морда!
- Потому что вы ее за грудь ущипнули, - закричал Борменталь, опрокинув
бокал, - вы стоите...
- Вы стоите на самой низшей ступени развития, - перекричал Филипп
Филиппович, - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении
существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с
университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно
невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же
глупости о том, как все поделить... А в то же время вы наглотались зубного
порошку...
- Третьего дня, - подтвердил Борменталь.
- Ну вот-с, - гремел Филипп Филиппович, - зарубите себе на носу,
кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? - Что вам нужно молчать и
слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь
приемлемым членом социалистического общества. Кстати, какой негодяй снабдил
вас этой книжкой?
- Все у вас негодяи, - испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением
с двух сторон.
- Я догадываюсь, - злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
- Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй... Что я развивался...
- Я вижу, как вы развиваетесь после каутского, - визгливо и пожелтев,
крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене.
Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина!
- Зина! - Кричал Борменталь.
- Зина! - Орал испуганный Шариков.
Зина прибежала бледная.
- Зина, там в приемной... Она в приемной?
- В приемной, - покорно ответил Шариков, - зеленая, как купорос.
- Зеленая книжка...
- Ну, сейчас палить, - отчаянно воскликнул Шариков, - она казенная, из
библиотеки!
- Переписка - называется, как его... Энгельса с этим чертом... В печку
ее!
Зина улетела.
- Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку,
воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, - сидит
изумительная дрянь в доме - как нарыв. Мало того, что он пишет всякие
бессмысленные пасквили в газетах...
Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп
Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
"Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире", - вдруг
пророчески подумал Борменталь.
Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока
бабу и кофейник.
- Я не буду ее есть, - сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков.
- Никто вас не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас.
В молчании закончился обед.
Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею,
Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор и они проиграли нежно
восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на
готическую спинку и потянулся к газете на столике.
- Доктор, прошу вас, сьездите с ним в цирк. Только, ради бога,
посмотрите в программе - котов нету?
- И как такую сволочь в цирк пускают, - хмуро заметил Шариков,
покачивая головой.
- Ну, мало ли кого туда допускают, - двусмысленно отозвался Филипп
Филиппович, - что там у них?
- У соломонского, - стал вычитывать Борменталь, - четыре какие-то...
Юссемс и человек мертвой точки.
- Что за юссемс? - Подозрительно осведомился Филипп Филиппович.
- Бог их знает. Впервые это слово встречаю.
- Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных. Необходимо, чтобы было все
ясно.
- У Никитиных... У Никитиных... Гм... Слоны и предел человеческой
ловкости.
- Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков?
Недоверчиво спросил Филипп Филиппович.
Тот обиделся.
- Что же, я не понимаю, что ли. Кот - другое дело. Слоны - животные
полезные, - ответил Шариков.
- Ну-с и отлично. Раз полезные, поезжайте и поглядите на них. Ивана
Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в
буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.
Через 10 минут Иван Арнольдович и Шариков, одетый в кепку с утиным
носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали в цирк. В квартире
стихло. Филипп Филиппович оказался в своем кабинете. Он зажег лампу под
тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно, и
начал мерять комнату. Долго и жарко светился кончик сигары бледно-зеленым
огнем. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая дума терзала его
ученый с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы "К берегам
священным Нила..." И что-то бормотал. Наконец, отложил сигару в пепельницу,
подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя
сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки Филипп
Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет
огней. В прозрачной и Тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый
беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами,
кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в
белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий,
перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире.
Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней
мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф,
запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив
голову в плечи и глубочайше засунув руки в карманы пиджака, на кожу дивана.
Он долго палил вторую сигару, совершенно изжевав ее конец, и, наконец, в
полном одиночестве, зелено окрашенный, как седой Фауст, воскликнул:
- Ей-богу, я, кажется, решусь.
Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В
обуховом переулке в одиннадцать часов, как известно, затихает движение.
Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздавшего пешехода, они постукивали
где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами Филиппа
Филипповича репетитор в карманчике... Профессор нетерпеливо поджидал
возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка.
8.
Неизвестно, на что решился Филипп Филиппович. Ничего особенного в
течение следующей недели он не предпринимал и, может быть, вследствие его
бездействия, квартирная жизнь переполнилась событиями.
Дней через шесть после истории с водой и котом из домкома к Шарикову
явился молодой человек, оказавшийся женщиной, и вручил ему документы,
которые Шариков немедленно заложил в карман и немедленно после этого позвал
доктора Борменталя.
- Борменталь!
- Нет, уж вы меня по имени и отчеству, пожалуйста, называйте!
Отозвался Борменталь, меняясь в лице.
Нужно заметить, что в эти шесть дней хирург ухитрился восемь раз
поссориться со своим воспитанником. И атмосфера в обуховских комнатах была
душная.
- Ну и меня называйте по имени и отчеству! - Совершенно основательно
ответил Шариков.
- Нет! - Загремел в дверях Филипп Филиппович, - по такому имени и
отчеству в моей квартире я вас не разрешу называть. Если вам угодно, чтобы
вас перестали именовать фамильярно "Шариков", и я и доктор Борменталь будем
называть вас "господин Шариков".
- Я не господин, господа все в париже! - Отлаял Шариков.
- Швондерова работа! - Кричал Филипп Филиппович, - ну, ладно,
посчитаюсь я с этим негодяем. Не будет никого, кроме господ, в моей
квартире, пока я в ней нахожусь! В противном случае или я или вы уйдете
отсюда и, вернее всего, вы. Сегодня я помещу в газетах обьявление и,
поверьте, я вам найду комнату.
- Ну да, такой я дурак, чтобы я сьехал отсюда, - очень четко ответил
Шариков.
- Как? - Спросил Филипп Филиппович и до того изменился в лице, что
Борменталь подлетел к нему и нежно и тревожно взял его за рукав.
- Вы, знаете, не нахальничайте, мосье Шариков! - Борменталь очень
повысил голос. Шариков отступил, вытащил из кармана три бумаги: зеленую
желтую и белую и, тыча в них пальцами, заговорил:
- Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается
определенно в квартире номер пять у ответственного сьемщика Преображенского
в шестнадцать квадратных аршин, - Шариков подумал и добавил слово, которое
Борменталь машинально отметил в мозгу, как новое:"благоволите".
Филипп Филиппович закусил губу и сквозь нее неосторожно вымолвил:
- Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю.
Шариков в высшей степени внимательно и остро принял эти слова, что было
видно по его глазам.
- Филипп Филиппович, vorsichtig... - Предостерегающе начал
Борменталь.
- Ну, уж знаете... Если уж такую подлость!.. - Вскричал Филипп
Филиппович по-русски. - Имейте в виду, Шариков... Господин, что я, если вы
позволите себе еще одну наглую выходку, я лишу вас обеда и вообще питания в
моем доме. 16 Аршин - это прелестно, но ведь я вас не обязан кормить по этой
лягушечьей бумаге!
Тут Шариков испугался и приоткрыл рот.
- Я без пропитания оставаться не могу, - забормотал он, - где же я буду
харчеваться?
- Тогда ведите себя прилично! - В один голос заявили оба эскулапа.
Шариков значительно притих и в тот день не причинил никакого вреда
никому, за исключением самого себя: пользуясь небольшой отлучкой Борменталя,
он завладел его бритвой и распорол себе скулы так, что Филипп Филиппович и
доктор Борменталь накладывали ему на порез швы, отчего Шариков долго выл,
заливаясь слезами.
Следующую ночь в кабинете профессора в зеленом полумраке сидели двое -
сам Филипп Филиппович и верный, привязанный к нему Борменталь. В доме уже
спали. Филипп Филиппович был в своем лазоревом халате и красных туфлях, а
Борменталь в рубашке и синих подтяжках. Между врачами на круглом столе рядом
с пухлым альбомом стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный
ящик. Ученые, накурив полную комнату, с жаром обсуждали последние события:
этим вечером Шариков присвоил в кабинете Филиппа Филипповича два червонца,
лежавшие под пресс-папье, пропал из квартиры, вернулся поздно и совершенно
пьяный. Этого мало. С ним явились две неизвестных личности, шумевших на
парадной лестнице и
изъявивших желание ночевать в гостях у Шарикова. Удалились означенные
личности лишь после того, как Федор, присутствовавший при этой сцене в
осеннем пальто, накинутом сверх белья, позвонил по телефону в 45 отделение
милиции. Личности мгновенно отбыли, лишь только Федор повесил трубку.
Неизвестно куда после ухода личностей задевалась малахитовая пепельница с
подзеркальника в передней бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же
трость, на каковой трости золотой вязью было написано: "Дорогому и
уважаемому Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день...', Дальше шла
римская цифра Х.
- Кто они такие? - Наступал Филипп Филиппович, сжимая кулаки, на
Шарикова.
Тот, шатаясь и прилипая к шубам, бормотал насчет того, что личности ему
неизвестны, что они не сукины сыны какие-нибудь, а - хорошие.
- Изумительнее всего, что ведь они же оба пьяные... Как же они
ухитрились? - Поражался Филипп Филиппович, глядя на место в стойке, где
некогда помещалась память юбилея.
- Специалисты, - пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане.
От двух червонцев Шариков категорически отперся и при этом выговорил
что-то неявственное насчет того, что вот, мол, он не один в квартире.
- Ага, быть может, это доктор Борменталь свистнул червонцы?
Осведомился Филипп Филиппович тихим, но страшным по оттенку голосом.
Шариков качнулся, открыл совершенно посоловевшие глаза и высказал
предположение:
- А может быть, зинка взяла...
- Что такое?.. - Закричала Зина, появившись в дверях как привидение,
прикрывая на груди расстегнутую кофточку ладонью, - да как он...
Шея Филиппа Филипповича налилась красным цветом.
- Спокойно, зинуша, - молвил он, простирая к ней руку, - не волнуйся,
мы все это устроим.
Зина немедленно заревела, распустив губы, и ладонь запрыгала у нее на
ключице.
- Зина, как вам не стыдно? Кто же может подумать? Фу, какой срам!
Заговорил Борменталь растерянно.
- Ну, Зина, ты - дура, прости господи, - начал было Филипп Филиппович.
Но тут зинин плач прекратился сам собой и все умолкли. Шарикову стало
нехорошо. Стукнувшись головой об стену он издал звук - не то "и", не то "е"
- вроде "эээ"! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась челюсть.
- Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!
И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его отводили
спать, он, пошатываясь в руках Борменталя, очень нежно и мелодически ругался
скверными словами, выговаривая их с трудом.
Вся эта история произошла около часу, а теперь было часа 3 пополуночи,
но двое в кабинете бодрствовали, взвинченные коньяком с лимоном. Накурили
они до того, что дым двигался густыми медленными плоскостями, даже не
колыхаясь.
Доктор Борменталь, бледный, с очень решительными глазами, поднял рюмку
с стрекозиной талией.
- Филипп Филиппович, - прочувственно воскликнул он, - я никогда не
забуду, как я полуголодным студентом явился к вам, и вы приютили меня
при кафедре. Поверьте, Филипп Филиппович, вы для меня гораздо больше,
чем профессор, учитель... Мое безмерное уважение к вам... Позвольте вас
поцеловать, дорогой Филипп Филиппович.
- Да, голубчик, мой... - Растерянно промычал Филипп Филиппович и
поднялся навстречу. Борменталь его обнял и поцеловал в пушистые, сильно
прокуренные усы.
- Ей-богу, Филипп фили...
- Так растрогали, так растрогали... Спасибо вам, - говорил Филипп
Филиппович, - голубчик, я иногда на вас ору на операциях. Уж простите
стариковскую вспыльчивость. В сущности ведь я так одинок... "От севильи до
гренады..."
- Филипп Филиппович, не стыдно ли вам?.. - Искренно воскликнул пламенны
Борменталь, - если вы не хотите меня обижать, не говорите мне больше таким
образом...
- Ну, спасибо вам... "К берегам священным Нила..." Спасибо... И я вас
полюбил как способного врача.
- Филипп Филиппович, я вам говорю!.. - Страстно воскликнул Борменталь,
сорвался с места, плотнее прикрыл дверь, ведущую в коридор и, вернувшись,
продолжал шепотом, - ведь это - единственный исход. Я не смею вам, конечно,
давать советы, но, Филипп Филиппович, посмотрите на себя, вы совершенно
замучились, ведь так нельзя же больше работать!
- Абсолютно невозможно, - вздохнув, подтвердил Филипп Филиппович.
- Ну, вот, это же немыслимо, - шептал Борменталь, - в прошлый раз вы
говорили, что боитесь за меня, если бы вы знали, дорогой профессор, как вы
меня этим тронули. Но ведь я же не мальчик и сам соображаю, насколько это
может получиться ужасная шутка. Но по моему глубокому убеждению, другого
выхода нет.
Филипп Филиппович встал, замахал на него руками и воскликнул:
- И не соблазняйте, даже и не говорите, - профессор заходил по комнате,
закачав дымные волны, - и слушать не буду. Понимаете, что получиться, если
нас накроют. Нам ведь с вами "принимая во внимание происхождение" - от'ехать
не придется, невзирая на нашу первую судимость. Ведь у нас нет подходящего
происхождения, мой дорогой?
- Какой там черт! Отец был судебным следователем в вильно, - горестно
ответил Борменталь, допивая коньяк.
- Ну вот-с, не угодно ли. Ведь это же дурная наследственность.
Пакостнее и представить себе ничего нельзя. Впрочем, виноват, у меня еще
хуже. Отец - кафедральный протоиерей. Мерси. "От севильи до гренады... В
тихом сумраке ночей..." Вот, черт ее возьми.
- Филипп Филиппович, вы - величина мирового значения, и из-за какого-то
извините за выражение, сукиного сына... Да разве они могут вас тронуть,
помилуйте!
- Тем более, не пойду на это, - задумчиво возразил Филипп Филиппович,
останавливаясь и озираясь на стеклянный шкаф.
- Да почему?
- Потому что вы-то ведь не величина мирового значения.
- Где уж...
- Ну вот-с. А бросать коллегу в случае катастрофы, самому же выскочить
на мировом значении, простите... Я - московский студент, а не Шариков.
Филипп Филиппович горделиво поднял плечи и сделался похож на
французского древнего короля.
- Филипп Филиппович, эх... - Горестно воскликнул Борменталь, - значит,
что же? Теперь вы будете ждать, пока удастся из этого хулигана сделать
человека?
Филипп Филиппович жестом руки остановил его, налил себе коньяку,
хлебнул, пососал лимон и заговорил:
- Иван Арнольдович, как по-вашему, я понимаю что-либо в анатомии и
физиологии, ну скажем, человеческого мозгового аппарата? Как ваше мнение?
- Филипп Филиппович, что вы спрашиваете! - С большим чувством ответил
Борменталь и развел руками.
- Ну, хорошо. Без ложной скромности. Я тоже полагаю, что в этом я не
самый последний человек в Москве.
- А я полагаю, что вы - первый не только в Москве, а и в Лондоне и в
оксфорде! - Яростно перебил Борменталь.
- Ну, ладно, пусть будет так. Ну так вот-с, будущий профессор
Борменталь: это никому не удастся. Конечно. Можете и не спрашивать. Так и
сошлитесь на меня, скажите, Преображенский сказал. Финита, клим! - Вдруг
торжественно воскликнул Филипп Филиппович и шкаф ответил ему звоном, - клим,
- повторил он. - Вот что, Борменталь, вы первый ученик моей школы и, кроме
того, мой друг, как я убедился сегодня. Так вот вам как другу, сообщу по
секрету, - конечно, я знаю, вы не будете срамить меня - старый осел
Преображенский нарвался на этой операции как третьекурсник. Правда, открытие
получилось, вы сами знаете - какое, тут Филипп Филиппович горестно указал
обеими руками на оконную штору, очевидно, намекая на Москву, - Но только
имейте в виду, Иван Арнольдович, что единственным результатом этого открытия
будет то, что все мы теперь будем иметь этого Шарикова вот где, - здесь,
Преображенский похлопал себя по крутой и склонной к параличу шее, будьте
спокойны! Если бы кто-нибудь, - сладострастно продолжал Филипп Филиппович, -
разложил меня здесь и выпорол, - я бы, клянусь, заплатил бы червонцев пять!
"От севильи до гренады..." Черт меня возьми... Ведь я пять лет сидел,
выковыривал придатки из мозгов... Вы знаете, какую я работу проделал - уму
непостижимо. И вот теперь, спрашивается - зачем? Чтобы в один прекрасный
день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают.
- Исключительное что-то.
- Совершенно с вами согласен. Вот, доктор, что получается, когда
исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой,
форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с
кашей.
- Филипп Филиппович, а если бы мозг спинозы?
- Да! - Рявкнул Филипп Филиппович. - Да! Если только злосчастная собака
не помрет у меня под ножом, а вы видели - какого сорта эта операция. Одним
словом, я - Филипп Преображенский, ничего труднее не делал в своей жизни.
Можно привить гипофиз спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и
соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего. Но на какого дьявола? -
Спрашивается. Обьясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно
фабриковать спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
/ Полные произведения / Булгаков М.А. / Собачье сердце
|
Смотрите также по
произведению "Собачье сердце":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
