Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Жуковский В.А. / Баллады

Баллады [7/7]

  Скачать полное произведение

    Мирамолин, сим чудом поражен,
     Подумал: нам такие страшны гости.
     И Педро, брат мой, взял святые кости;
     Уж на пути к Коимбре с ними он".
    
     Все алтари коимбрские цветами
     И тканями богатыми блестят;
     Все улицы коимбрские кипят
     Шумящими, веселыми толпами.
    
     Звонят в колокола, кадят, поют;
     Священники и рыцари в собранье;
     Готово все начать торжествованье,
     Лишь короля и королеву ждут.
    
     "Пойдем, жена моя Урака, время!
     Нас ждут; собрался весь духовный чин".
     "Поди, король Альфонзо, ты один,
     Я чувствую болезни тяжкой бремя".
    
     "Но мощи мучеников исцелят
     Твою болезнь в единое мгновенье:
     За прежнее твое благоволенье
     Они теперь тебя вознаградят.
    
     Пойдем же им во сретение с ходом;
     Не замедляй процессии святой;
     То будет грех и стыд для нас с тобой,
     Когда мощей не встретим мы с народом".
    
     На белого коня тогда она
     Садится; с ней король; они за ходом
     Тихонько едут; все кипит народом;
     Дорога вся как цепь людей одна.
    
     "Король Альфонзо, назади со мною
     Не оставайся ты; спеши вперед,
     Чтоб первому, предупредя народ,
     Почтить святых угодников мольбою.
    
     Меня всех сил лишает мой недуг,
     И нужен мне хоть миг отдохновенья;
     Последую тебе без замедленья...
     Спеши ж вперед со свитою, мой друг".
    
     Немедленно король коню дал шпоры
     И поскакал со свитою вперед;
     Уж назади остался весь иарод,
     Уж вдалеке их потеряли взоры.
    
     Вдруг дикий вепрь им путь перебежал.
     "Лови! лови!" (к своим нетерпеливый
     Кричит король) - и конь его ретивый
     Через поля за вепрем поскакал.
    
     И вепря он гоняет. Той порою
     Медлительно во сретенье мощей
     Идет Урака с свитою своей,
     И весь народ валит за ней толпою.
    
     И вдалеке представился им ход:
     Идут, поют, несут святые раки;
     Уже они пред взорами Ураки,
     И с нею в прах простерся весь народ.
    
     Но где ж король?.. Увы! Урака плачет:
     Исполниться пророчеству над ней!
     И вот, глядит... со свитою своей,
     Оконча лов, король Альфонзо скачет.
    
     "Угодники святые, за меня
     Вступитеся! (она гласит, рыдая)
     Мне помоги, о дева пресвятая,
     В последний час решительного дня".
    
     И в этот день в Коимбре все ликует;
     Народ поет; все улицы шумят;
     Нерадостен лишь королевин взгляд;
     На празднике одна она тоскует.
    
     Проходит день, и праздник замолчал;
     На западе давно уж потемнело;
     На улицах Коимбры опустело;
     И тихо час полночный наступал.
    
     И в этот час во храме том, где раки
     Угодников стояли, был монах:
     Святым мощам молился он в слезах;
     То был смиренный духовник Ураки.
    
     Он молится... вдруг час полночный бьет;
     И поражен чудесным он виденьем;
     Он видит: в храм с молитвой, с тихим пеньем
     Толпа гостей таинственных идет.
    
     В суровые одеты власяницы,
     Веревкою обвязаны простой;
     Но блеск от них исходит неземной,
     И светятся преображенны лицы.
    
     И в сонме том блистательней других
     Являлися пять иноков, как братья;
     Казалось, кровь их покрывала платья,
     И ветви пальм в руках сияли их.
    
     И тот, кто вел пришельцев незнакомых,
     Казалось, был еще земли жилец;
     Но и над ним горел лучей венец,
     Как над святой главою им ведомых.
    
     Пред алтарем они, устроясь в ряд,
     Запели гимн торжественно-печальный:
     Казалося, свершали погребальный
     За упокой души они обряд.
    
     "Скажите, кто вы? (чудом изумленный,
     Спросил святых пришельцев духовник)
     О ком поет ваш погребальный лик?
     О чьей душе вы молитесь блаженной?"
    
     "Угодников святых ты слышишь глас;
     Мы братья их, пять чернецов смиренных:
     Сопричтены за муки в лик блаженных;
     Отец Франциск живой предводит нас.
    
     Исполнили мы королеве данный
     Обет: ее теперь возьмет земля;
     Поди отсель, уведомь короля
     О том, чему ты зритель был избранный".
    
     И скрылось все... Оставив храм, чернец
     Спешит к Альфонзу с вестию печальной...
     Вдруг тяжко звон раздался погребальный:
     Он королевин возвестил конец.
     РОЛАНД ОРУЖЕНОСЕЦ
    
     Раз Карл Великий пировал;
     Чертог богато был украшен;
     Кругом ходил златой бокал;
     Огромный стол трещал от брашен;
     Гремел певцов избранных хор;
     Шумел веселый разговор;
     И гости вдоволь пили, ели,
     И лица их от вин горели.
    
     Великий Карл сказал гостям:
     "Свершить нам должно подвиг трудный.
     Прилично ль веселиться нам,
     Когда еще Аргусов чудный
     Не завоеван талисман?
     Его укравший великан
     Живет в Арденском лесе темном,
     Он на щите его огромном".
    
     Отважный Оливьер, Гварин,
     Силач Гемон, Наим Баварский,
     Агландский граф Милон, Мерлин,
     Такой услыша вызов царский,
     Из-за стола тотчас встают,
     Мечи тяжелые берут;
     Сверкают их стальные брони;
     Их боевые пляшут кони.
    
     Тут сын Милонов молодой
     Роланд сказал: "Возьми, родитель,
     Меня с собой; я буду твой
     Оруженосец и служитель.
     Ваш подвиг не по летам мне;
     Но ты позволь, чтоб на коне
     Я вез, простым твоим слугою,
     Копье и щит твой за тобою".
    
     В Арденский лес одним путем
     Шесть бодрых витязей пустились,
     В средину въехали, потом
     Друг с другом братски разлучились.
     Младой Роланд с копьем, щитом
     Смиренно едет за отцом;
     Едва от радости он дышит;
     Бодрит коня; конь ржет и пышет.
    
     И рыщут по лесу они
     Три целых дня, три целых ночи;
     Устали сами; их кони
     Совсем уж выбились из мочи;
     А великана все им нет.
     Вот на четвертый день, в обед,
     Под дубом сенисто-широким
     Милон забылся сном глубоким.
    
     Роланд не спит. Вдруг видит он:
     В лесной дали, сквозь сумрак сеней.
     Блеснуло; и со всех сторон
     Вскочило множество оленей,
     Живым испуганных лучом;
     И там, как туча, со щитом,
     Блистающим от талисмана,
     Валит громада великана.
    
     Роланд глядит на пришлеца
     И мыслит: "Что же ты за диво?
     Будить мне для тебя отца
     Не к месту было бы учтиво;
     Здесь за него, пока он спит,
     Его копье, и добрый щит,
     И острый меч, и конь задорный,
     И сын Роланд, слуга проворный".
    
     И вот он на бедро свое
     Повесил меч отцов тяжелый;
     Взял длинное его копье
     И за плеча рукою смелой
     Его закинул крепкий щит;
     И вот он на коне сидит;
     И потихоньку удалился -
     Дабы отец не пробудился.
    
     Его увидя, сморщил нос
     С презреньем великан спесивый.
     "Откуда ты, молокосос?
     Не по тебе твой конь ретивый;
     Смотри, тебя длинней твой меч;
     Твой щит с твоих ребячьих плеч,
     Тебя переломив, свалится;
     Твое копье лишь мне годится".
    
     "Дерзка твоя, как слышу, речь;
     Посмотрим, таково ли дело?
     Тяжел мой щит для детских плеч -
     Зато за ним стою я смело;
     Пусть неуч я - мой конь учен;
     Пускай я слаб - мой меч силен;
     Отведай нас; уж мы друг другу
     Окажем в честь тебе услугу".
    
     Дубину великан взмахнул,
     Чтоб вдребезги разбить нахала,
     Но конь Роландов отпрыгнул;
     Дубина мимо просвистала.
     Роланд пустил в него копьем;
     Оно осталось с острием,
     Погнутым силой талисмана,
     В щите пронзенном великана.
    
     Роланд отцовский меч большой
     Схватил обеими руками;
     Спешит схватить противник свой;
     Но крепко стиснут он ножнами;
     Еще меча он не извлек,
     Как руку левую отсек
     Ему наш витязь; кровь струею;
     Прочь отлетел и щит с рукою.
    
     Завыл от боли великан,
     Кипучей кровию облитый:
     Утратив чудный талисман,
     Он вдруг остался без защиты;
     Вслед за щитом он побежал;
     Но по ногам вдогонку дал
     Ему Роланд удар проворный:
     Он покатился глыбой черной.
    
     Роланд, подняв отцовский меч,
     Одним ударом исполину
     Отрушил голову от плеч,
     Свистя, кровь хлынула в долину.
     Щит великанов взяв потом,
     Он талисман, блиставший в нем
     (Осьмое чудо красотою),
     Искусной выломал рукою.
    
     И в платье скрыл он взятый клад;
     Потом струе й ручья леснова
     С лица и с рук, с коня и с лат
     Смыл кровь и прах и, севши снова
     На доброго коня, шажком
     Отправился своим путем
     В то место, где отец остался;
     Отец еще не просыпался.
    
     С ним рядом лег Роланд и в сон
     Глубокий скоро погрузился
     И спал, покуда сам Милон
     Под сумерки не пробудился.
     "Скорей, мой сын Роланд, вставай;
     Подай мой шлем, мой меч подай;
     Уж вечер; всюду мгла тумана;
     Опять не встретим великана".
    
     Вот ездит он в лесу густом
     И великана ищет снова;
     Роланд за ним с копьем, щитом -
     Но о случившемся ни слова.
     И вот они в долине той,
     Где жаркий совершился бой;
     Там виден был поток кровавый;
     В крови валялся труп безглавый.
    
     Роланд глядит; своим глазам
     Не верит он: что за причина?
     Одно лишь туловище там;
     Но где же голова, дубина?
     Где панцирь, меч, рука и щит?
     Один ободранный лежит
     Обрубок мертвеца нагого;
     Следов не видно остального.
    
     Труп осмотрев, Милон сказал:
     "Что за уродливая груда!
     Еще ни разу не видал
     На свете я такого чуда:
     Чей это труп?.. Вопрос смешной!
     Да это великан; другой
     Успел дать хищнику управу;
     Я проспал честь мою и славу".
    
     Великий Карл глядел в окно
     И думал: "Страшно мне по чести;
     Где рыцари мои? Давно
     Пора б от них иметь нам вести.
     Но что?.. Не герцог ли Гемон
     Там едет? Так, и держит он
     Свое копье перед собою
     С отрубленною головою".
    
     Гемон, с нахмуренным лицом
     Приближась, голову немую
     Стряхнул с копья перед крыльцом
     И Карлу так сказал: "Плохую
     Добычу я завоевал;
     Я этот клад в лесу достал,
     Где трое суток я скитался:
     Мне враг без головы попался".
    
     Приехал за Гемоном вслед
     Тюрпин, усталый, бледный, тощий.
     "Со мною талисмана нет:
     Но вот вам дорогие мощи".
     Добычу снял Тюрпин с седла:
     То великанова была
     Рука, обвитая тряпицей,
     С его огромной рукавицей.
    
     Сердит и сумрачен, Наим
     Приехал по следам Тюрпина,
     И великанова за ним
     Висела на седле дубина.
     "Кому достался талисман,
     Не знаю я; но великан
    
     Меня оставил в час кончины
     Наследником своей дубины".
     Шел рыцарь Оливьер пешком,
     Задумчивый и утомленный;
     Конь, великановым мечом
     И панцирем обремененный,
     Едва копыта подымал.
     "Все это с мертвеца я снял;
     Мне от победы мало чести;
     О талисмане ж нет и вести".
    
     Вдали является Гварин
     С щитом огромным великана,
     И все кричат: "Вот паладин,
     Завоеватель талисмана!"
     Гварин, подъехав, говорит:
     "В лесу нашел я этот щит;
     Но обманулся я в надежде:
     Был талисман украден прежде".
    
     Вот наконец и граф Милон.
     Печален, во вражде с собою,
     К дворцу тихонько едет он
     С потупленною головою.
     Роланд смиренно за отцом
     С его копьем, с его щитом,
     И светятся, как звезды ночи,
     Под шлемом удалые очи.
    
     И вот они уж у крыльца,
     На коем Карл и паладины
     Их ждут; тогда на щит отца
     Роланд, сорвав с его средины
     Златую бляху, утвердил
     Свой талисман и щит открыл...
     И луч блеснул с него чудесный,
     Как с черной тучи день небесный.
    
     И грянуло со всех сторон
     Шумящее рукоплесканье;
     И Карл сказал: "Ты, граф Милон,
     Исполнил наше упованье;
    
     Ты возвратил нам талисман;
     Тобой наказан великан;
     За славный подвиг в награжденье
     Прими от нас благоволенье".
    
     Милон, слова услыша те,
     Глаза на сына обращает...
     И что же? Перед ним в щите,
     Как солнце, талисман сияет.
     "Где это взял ты, молодец?"
     Роланд в ответ: "Прости, отец;
     Тебя будить я побоялся
     И с великаном сам подрался".
    
    
    
    
    
     ПЛАВАНИЕ КАРЛА ВЕЛИКОГО
    
     Раз Карл Великий морем плыл,
     И с ним двенадцать пэров плыло,
     Их путь в святую землю был;
     Но море злилося и выло.
    
     Тогда Роланд сказал друзьям:
     "Деруся я на суше смело;
     Но в злую бурю по волнам
     Хлестать мечом плохое дело".
    
     Датчанин Гольгер молвил: "Рад
     Я веселить друзей струнами;
     Но будет ли какой в них лад
     Между ревущими волнами?"
    
     А Оливьер сказал, с плеча
     Взглянув на бурных волн сугробы:
     "Мне жалко нового меча:
     Здесь утонуть ему без пробы".
    
     Нахмурясь, Ганелон шепнул:
     "Какая адская тревога!
     Но только б я не утонул!..
     Они ж?.. туда им и дорога!"
    
     "Мы все плывем к святым местам! -
     Сказал, крестясь, Тюрпин-святитель. -
     Явись и в пристань по волнам
     Нас, грешных, проведи, Спаситель!"
    
     "Вы, бесы! - граф Рихард вскричал, -
     Мою вы ведаете службу;
     Я много в ад к вам душ послал -
     Явите вы теперь мне дружбу".
    
     "Уж я ли, - вымолвил Наим, -
     Не говорил: нажить нам горе?
     Но слово умное ухим
     Есть капля масла в бурном море".
    
     "Беда!- сказал Риоль седой,-
     Но если море не уймется,
     То мне на старости в сырой
     Постеле нынче спать придется".
    
     А граф Гюи вдруг начал петь,
     Не тратя жалоб бесполезно:
     "Когда б отсюда полеть
     Я птичкой мог к своей любеой!"
    
     "Друзья, сказать ли вам? ей-ей!-
     Промолвил граф Гварин, вздыхая,-
     Мне сладкое вино вкусней, Чем горькая вода морская". Ламберт прибавил: "Что за честь С морскими чудами сражаться? Гораздо лше рыбу есть, Чем рыбе па обед достаться". "Что бог велит, тому и быть!- Сказал Годефруа.- С друзьями Я рад добро и зло делить; Его святая власть над нами". А Карл молчал: он у руля Сидел и правил. Вдруг явилась Святая вдалеке земля, Блеснуло солнце, буря скрылась.
     РЫЦАРЬ РОЛЛОН
    
    
     Был удалец и отважный наездник Роллон;
     С шайкой своей по дорогам разбойничал он.
     Раз, запоздав, он в лесу на усталом коне
     Ехал, и видит, часовня стоит в стороне.
    
     Лес был дремучий, и был уж полуночный час;
     Было темно, так темно, что хоть выколи глаз;
     Только в часовне лампада горела одна,
     ледно сквозь узкие окна светила она.
    
     "Рано еще на добычу, - подумал Роллон,-
     Здесь отдохну",- и в часовню пустынную он
     Входит; в часовне, он видит, гробница стоит;
     Трепетно, тускло над нею лампада горит.
    
     Сел он на камень, вздремнул с полчаса и потом
     Снова поехал лесным одиноким путем.
     Вдруг своему щитоносцу сказал он: "Скорей
     Съезди в часовню; перчатку оставил я в ней".
    
     Посланный, бледен как мертвый, назад прискакал.
     "Этой перчаткой другой завладел,- он сказал.-
     Кто-то нездешний в часовне на камне сидит;
     Руку он всунул в перчатку и страшно глядит;
    
     Треплет и гладит перчатку другой он рукой;
     Чуть я со страха не умер от встречи такой".
     "Трус!" - на него запальчиво Роллон закричал,
     Шпорами стиснул коня и назад поскакал.
    
     Смело на страшного гостя ударил Роллон:
     Отнял перчатку свою у нечистого он.
     "Ес не хочешь одной мне совсем уступить,
     Обе ссуди мне перчатки хоть год поносить",-
    
     Молвил нечистый; а рыцарь сказал ему; "На!
     Рад испытать я, заплатит ли долг сатана;
     Вот.тебе обе перчатки; отдай через год".
     "Слышу; прости, до свиданья",- ответствовал тот.
    
     Выехал в поле Роллон; вдруг далекий петух
     Крикнул, и топот коней поражает им слух.
     Робость Роллона взяла; он глядит в темноту:
     Что-то ночную наполнило вдруг пустоту;
    
     Что-то в ней движется; ближе и ближе; и вот
     Черные рыцари едут попарно; ведет
     Сзади слуга в поводах вороного коня;
     Черной попоной покрыт он; глаза из огня.
    
     С дрожью невольной спросил у слуги паладин:
     "Кто вороного коня твоего господин?"
     "Верный слуга моего господина, Роллон.
     Ныне лишь парой перчаток расчелся с ним он;
    
     Скоро отдаст он иной, и последний, отчет;
     Сам он поедет на этом коне через год".
     Т отвечав, за другими последовал он.
     "Горе мне! - в страхе сказал щитоносцу Роллон,-
    
     Слушай, тебе я коня моего отдаю;
     С ним и всю сбрую возьми боевую мою:
     Ими отныне, мой верный товарищ, владей;
     Только молись о душе осужденной моей".
    
     В ближний пришед монастырь, он приору сказал.
     "Страшный я грешник, но бог мне покаяться дал.
     Ангельский чин я еще недостоин носить;
     Служкой простым я желаю в обители быть".
    
     "Вижу, ты в шпорах, конечно, бывал ездоком;
     Будь же у нас на конюшне, ходи за конем".
     Служит Роллон на конюшне, а время идет;
     Вот наконец совершился ровнехонько год.
    
     Вот наступил уж и вечер последнего дня;
     Вдруг привели в монастырь молодого коня:
     Статен, красив, но еще не объезжен был он.
     Взять дикаря за узду подступает Роллон.
    
     Взвизгнул, вскочив на дыбы, разъярившийся конь;
     Грива горой, из ноздрей, как из печи, огонь;
     В сердце Роллока ударил копытами он;
     Умер, и разу вздохнуть не успевши, Роллон.
    
     Вырвавшись, конь убежал, и его не нашли.
     К ночи, как должно, Роллона отцы погребли.
     В полночь к могиле ужасный ездок прискакал:
     Черного, злого коня за узду он держал;
    
     Пара перчаток висела на черном седле.
     Жалобно охнув, Роллон повернулся в земле;
     Вышел из гроба, со вздохом перчатки надел,
     Сел на коня, и как вихорь с ним конь улетел.
     СТАРЫЙ РЫЦАРЬ
    
     Он был весной своей
     В земле обетованной
     И много славных дней
     Провел в тревоге бранной.
    
     Там ветку от святой
     Оливы оторвал он;
     На шлем железный свой
     Ту ветку навязал он.
    
     С неверным он врагом,
     Нося ту ветку, бился
     И с нею в отчий дом
     Прославлен возвратился.
    
     Ту ветку посадил
     Сам в землю он родную
     И часто приносил
     Ей воду ключевую.
    
     Он стал старик седой,
     И сила мышц пропала;
     Из ветки молодой
     Олива древом стала.
    
     Под нею часто он
     Сидит, уединенный,
     В невыразимый сон
     Душою погруженный.
    
     Над ним, как друг, стоит,
     Обняв его седины,
     И ветвями шумит
     Олива Палестины;
    
     И, внемля ей во сне,
     Вздыхает он глубоко
     О славной старине
     И о земле далекой.
     БРАТОУБИЙЦА
    
     На скале приморской мшистой,
     Там, где берег грозно дик,
     Богоматери пречистой
     Чудотворный зрится лик;
     С той крутой скалы на воды
     Матерь божия глядит
     И пловца от непогоды
     Угрожающей хранит.
    
     Каждый вечер, лишь молебный
     На скале раздастся звон,
     Глас ответственный хвалебный
     Восстает со всех сторон;
     Пахарь пеньем освящает
     Дня и всех трудов конец,
     И на п aлубе читает
     "Ave Maria" пловец.
    
     Благодатного Успенья
     Светлый праздник наступил;
     Все окрестные селенья
     Звон призывный огласил;
     Солнце радостно и ярко,
     Бездна вод светла до дна,
     И природа, мнится, жаркой
     Вся молитвою полна.
    
     Все пути кипят толпами,
     Все блестит вдали, вдали;
     Убралися вымпелами
     Челноки и корабли;
     И, в один слиявшись крестный
     Богомольно-шумный ход,
     Вьется лестницей небесной
     По святой скале народ.
    
     Сзади, в грубых власяницах,
     Слезы тяжкие в очах,
     Бледный пост на мрачных лицах,
     На главе зола и прах,
     Идут грешные в молчанье;
     Им с другими не вступить
     В храм святой; им в покаянье
     Перед храмом слезы лить.
    
     И от всех других далеко
     Мертвецом бредет один:
     Щеки впалы; тускло око;
     Полон мрачный лоб морщин;
     Из железа пояс ржавый
     Тело чахлое гнетет,
     И, к ноге прильнув кровавой,
     Злая цепь ее грызет.
    
     Брата некогда убил он;
     Изломав проклятый меч,
     Сталь убийства обратил он
     В пояс; латы скинул с плеч,
     И в оковах, как колодник,
     Бродит он с тех пор и ждет,
     Что какой-нибудь угодник
     Чудом цепь с него сорвет.
    
     Бродит он, бездомный странник,
     Бродит много, много лет;
     Но прощения посланник
     Им не встречен; чуда нет.
     Смутен день, бессонны ночи,
     Скорбь с людьми и без людей,
     Вид небес пугает очи,
     Жизнь страшна, конец страшней.
    
     Вот, как бы дорогой терний,
     Тяжко к храму всходит он;
     В храме все молчат, вечерний
     Внемля благовеста звон.
     Стал он в страхе пред дверями:
     Девы лик сквозь фимиам
     Блещет, обданный лучами
     Дня, сходящего к водам.
    
     И окрест благоговенья
     Распростерлась тишина:
     Мнится, таинством Успенья
     Вся земля еще полна,
     И на облаке сияет
     Возлетевшей девы след,
     И она благословляет,
     Исчезая, здешний свет.
    
     Все пошли назад толпами;
     Но преступник не спешит
     Им вослед, перед дверями,
     Бледен ликом, он стоит:
     Цепи все еще вкруг тела,
     Ими сжатого, лежат,
     А душа уж улетела
     В град свободы, в божий град.
     УЛЛИН И ЕГО ДОЧЬ
    
    
     Был сильный вихорь, сильный дождь:
     Кипя, ярилася пучина;
     Ко брегу Рино, горный вождь,
     Примчался с дочерью Уллина.
    
     "Рыбак, прими нас в твой челнок;
     Рыбак, спаси нас от погони;
     Уллин с дружиной недалек:
     Нам слышны крики; мчатся кони".
    
     "Ты видишь ли, как зла вода?
     Ты слышишь ли, как волны громки?
     Пускаться плыть теперь беда:
     Мой челн не крепок, весла ломки".
    
     "Рыбак, рыбак, подай свой челн;
     Спаси нас: сколь пп зла пучина.
     Пощада может быть от волн -
     Ее не будет от Уллина!"
    
     Гроза сильней, пучина злей,
     И ближе, ближе шум погони:
     Им слышен тяжкий храп коней,
     Им слышен стук мечей о брони.
    
     "Садитесь, в добрый час; плывем".
     И Рино сел, с ним дева села;
     Рыбак отчалил; челноком
     Седая бездна овладела.
    
     И смерть отвсюду им: открыт
     Прел ними зев пучины жадный;
     За ними с берега грозит
     Уллин, как буря беспощадный.
    
     Уллин ко брегу прискакал;
     Он видит: дочь уносят волны;
     И гнев в груди отца пропал,
     И он воскликнул, страха полный:
    
     "Мое дитя, назад, назад!
     Прощенье! возвратись, Мальвина"
     Но волны лишь ответ шумят
     На зов отчаянный Уллина.
    
     Ревет гроза, черна как ночь;
     Летает челн между волнами;
     Сквозь пену их он видит дочь
     С простертыми к нему руками.
    
     "О, возвратися, возвратись!"
     Но грозно раздалась пучина,
     И волны, челн пожрав, слились
     При крике жалобном Уллина.
     ЭЛЕВЗИНСКИЙ ПРАЗДНИК
    
    
     Свивайте венцы из колосьев златых;
     Цианы лазурные в них заплетайте:
     Сбирайтесь плясать на коврах луговых
     И пеньем благую Цереру встречайте.
     Церера сдружила враждебных людей;
     Жестокие нравы смягчила;
     И в дом постоянный меж нив и полей
     Шатер подвижной обратила.
    
     Робок, наг и дик скрывался
     Троглодит в пещерах скал;
     По полям Номад скитался
     И поля опустошал;
     Зверолов с копьем, стрелами,
     Грозен, бегал по лесам...
     Горе брошенным волнами
     К неприютным их брегам!
    
     С Олимпийския вершины
     Сходит мать Церера вслед
     Похищенной Прозерпины:
     Дик лежит пред нею свет.
     Ни угла, ни угощенья
     Нет нигде богине там;
     И нигде богопочтенья
     Не свидетельствует храм.
    
     Плод полей и грозды сладки
     Не блистают на пирах;
     Лишь дымятся тел остатки
     На кровавых алтарях:
     И куда печальным оком
     Там Церера ни глядит:
     В унижении глубоком
     Человека всюду зрит.
    
     "Ты ль, Зевесовой рукою
     Сотворенный человек?
     Для того ль тебя красою
     Олимпийскою облек
     Бог богов и во владенье
     Мир земной тебе отдал,
     Чтоб ты в нем, как в заточенье
     Узник брошенный, страдал?
    
     Иль ни в ком между богами
     Сожаленья к людям нет
     И могучими руками
     Ни один из бездны бед
     Их не вырвет? Знать, к блаженным
     Скорбь земная не дошла?
     Знать, одна я огорченным
     Сердцем горе поняла?
    
     Чтоб из низости душою
     Мог подняться человек,
     С древней матерью-землею
     Он вступи в союз навек;
     Чти закон времен спокойный;
     Знай теченье лун и лет.
     Знай, как движется под стройной
     Их гармониею свет".
    
     И мгновенно расступилась.
     Тьма, лежавшая на ней,
     И небесная явилась
     Божеством пред дикарей:
     Кончив бой, они, как тигры,
     Из черепьев вражьих пьют
     И ее на зверски игры
     И на страшный пир зовут.
    
     Но богиня, с содроганьем
     Отвратясь, рекла: "Богам
     Кровь противна; с сим даяньем
     Вы, как звери, чужды нам;
     Чистым чистое угодно;
     Дар, достойнейший небес:
     Нивы колос первородный,
     Сок оливы, плод древес".
    
     Тут богиня исторгает
     Тяжкий дротик у стрелка;
     Острием его пронзает
     Грудь земли ее рука;
     И берет она живое
     Из венца главы зерно,
     И в пронзенное земное
     Лоно брошено оно.
    
     И выводит молодые
     Класы тучная земля;
     И повсюду, как златые
     Волны, зыблются поля.
     Их она благословляет,
     И, колосья в сноп сложив,
     Нa смиренный возлагает
     Камень жертву первых нив.
    
     И гласит: "Прими даянье,
     Царь Зевес, и с высоты
     Нам подай знаменованье,
     Что доволен жертвой ты.
     Вечный бог, сними завесу
     С них, не знающих тебя:
     Да поклонятся Зевесу,
     Сердцем правду возлюбя".
    
     Чистой жертвы не отринул
     На Олимпе царь Зевес;
     Он во знамение кинул
     Гром излучистый с небес:
     Вмиг алтарь воспламенился;
     К кебу жертвы дым взлетел,
     Н над ней roре явился
     Зевсов пламенный орел.
    
     И чудо проникло в сердца дикарей;
     Упали во прах перед дивной Церерой;
     Исторгнулись слезы из грубых очей,
     И сладкой сердца растворилися верой.
     Оружие кинув, теснятся толпой
     И ей воздают поклоненье;
     И с видом смиренным, покорной душой
     Приемлют ее поученье.
    
     С высоты небес нисходит
     Олимпийцев светлый сонм;
     И Фемида их предводит,
     И своим она жезлом
     Ставит грани юных, жатвой
     Озлатившихся полей
     И скрепляет первой клятвой
     Узы первые людей.
    
     И приходит благ податель,
     Друг пиров, веселый Ком;
     Бог, ремесл изобретатель,
     Он людей дружит с огнем;
     Учит их владеть клещами;
     Движет мехом, млатом бьет
     И искусными руками
     Первый плуг им создает.
    
     И вослед ему Паллада
     Копьеноская идет
     И богов к строенью града
     Крепкостенного зовет:
     Чтоб приютно-безопасный
     Кров толпам бродящим дать
     И в один союз согласный
     Мир рассеянный собрать.
    
     И богиня утверждает
     Града нового чертеж;
     Ей покорный, означает
     Термин камнями рубеж;
     Цепью смерена равнина:
     Холм глубоким рвом обвит;
     И могучая плотина
     Гранью бурных вод стоит.
    
     Мчатся Нимфы, Ореады
     (За Дианой по лесам,
     Чрез потоки, водопады,
     По долинам, по холмам
     С звонким скачущие луком);
     Блещет в их руках топор,
     И обрушился со стуком
     Побежденный ими бор.
    
     И, Палладою призванный,
     Из зеленых вод встает
     Бог, осокою венчанный,
     И тяжелый строит плот:
     И, сияя, низлетают
     Оры легкие с небес
     И в колонку округляют
     Суковатый ствол древес.
    
     И во грудь горы вонзает
     Свой трезубец Посидон;
     Слой гранитный отторгает
     От ребра земного он;
     И в руке своей громаду,
     Как песчинку, он несет:
     И огромную ограду
     Во мгновенье создает.
    
     И вливает в струны пенье
     Светлоглавый Аполлон:
     Пробуждает вдохновенье
     Их согласно-мерный звон;
     И веселые Камены
     Сладким хором с ним поют,
     И красивых зданий стены
     Под напев их восстают.
    
     И творит рука Цибелы
     Створы врат городовых:
     Держат петли их дебелы,
     Утвержден замок на них;
     И чудесное творенье
     Довершает, в честь богам,
     Совокупное строенье
     Всех богов, великий храм.
    
     И Юнона, с оком ясным
     Низлетев от высоты,
     Сводит с юношей прекрасным
     В храме деву красоты;
     И Киприда обвивает
     Их гирляндою цветов,
     И с небес благословляет
     Первый брак отец богов.
    
     И с торжественной игрою
     Сладких лир, поющих в лад,
     Вводят боги за собою
     Новых граждан в новый град;
     В храме Зевсовом царица,
     Мать Церера там стоит,
     Жжет курения, как жрица,
     И пришельцам говорит:
    
     "В лесе ищет зверь свободы,
     Правит всем свободно бог,
     Их закон - закон природы.
     Человек, прияв в залог
     Зоркий ум - звено меж ними, -
     Для гражданства сотворен:
     Здесь лишь нравами одними
     Может быть свободен он".
    
     Свивайте венцы из колосьев златых;
     Цианы лазурные в них заплетайте;
     Сбирайтесь плясать на коврах луговых:
     И с пеньем благую Цереру встречайте:
     Всю землю богинин приход изменил;
     Признавши ее руководство,
     В союз человек с человеком вступил
     И жизни постиг благородство.
    Год: 1833


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ]

/ Полные произведения / Жуковский В.А. / Баллады


Смотрите также по произведению "Баллады":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis