Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Бодлер Ш. / Цветы зла
Цветы зла [2/6]
В вечера при свете угля золотого!
Как красиво солнце вечером согретым!
Как глубоко небо! В сердце сколько струн!
О, царица нежных, озаренный светом,
Кровь твою вдыхал я, весь с тобой и юн.
Как красиво солнце вечером согретым!
Ночь вокруг сгущалась дымною стеною,
Я во тьме твои угадывал зрачки,
Пил твое дыханье, ты владела мною!
Ног твоих касался братскостью руки.
Ночь вокруг сгущалась дымною стеною.
Знаю я искусство вызвать миг счастливый,
Прошлое я вижу возле ног твоих.
Где ж искать я буду неги горделивой,
Как не в этом теле, в чарах ласк твоих?
Знаю я искусство вызвать миг счастливый.
Эти благовонья, клятвы, поцелуи,
Суждено ль им встать из бездн, запретных нам,
Как восходят солнца, скрывшись на ночь в струи,
Ликом освеженным вновь светить морям?
- Эти благовонья, клятвы, поцелуи!
XXXVII. ОДЕРЖИМЫЙ
Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;
Окутайся во мглу и ты, моя Луна,
Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,
И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.
Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!
Ты, как ущербная звезда, полувидна;
Твои лучи влечет Безумия страна;
Долой ножны, кинжал сверкающий свирепо!
Скорей, о пламя люстр, зажги свои зрачки!
Свои желания зажги, о взор упорный!
Всегда желанна ты во мгле моей тоски;
Ты - розовый рассвет, ты - Ночи сумрак черный;
Все тело в трепете, всю душу полнит гул, -
Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!
XXXVIII. ПРИЗРАК
I
Мрак
Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп,
Окутан сумраком таинственно-печальным;
Здесь Ночь предстала мне владыкой изначальным;
Здесь, розовых лучей лишенный, я ослеп.
На вечном сумраке мечты живописуя,
Коварным Господом я присужден к тоске;
Здесь сердце я сварю, как повар, в кипятке
И сам в груди своей его потом пожру я!
Вот, вспыхнув, ширится, колышется, растет,
Ленивой грацией приковывая око,
Великолепное видение Востока;
Вот протянулось ввысь и замерло - и вот
Я узнаю Ее померкшими очами:
Ее, то темную, то полную лучами.
II. Аромат
Читатель, знал ли ты, как сладостно душе,
Себя медлительно, блаженно опьяняя,
Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя,
Иль едким мускусом пропахшее саше?
Тогда минувшего иссякнувший поток
Опять наполнится с магическою силой,
Как будто ты сорвал на нежном теле милой
Воспоминания изысканный цветок!
Саше пахучее, кадильница алькова,
Ее густых кудрей тяжелое руно
Льет волны диких грез и запаха лесного;
В одеждах бархатных, где все еще полно
Дыханья юности невинного, святого,
Я запах меха пью, пьянящий, как вино.
III. Рамка
Как рамка лучшую картину облекает
Необъяснимою, волшебной красотой,
И, отделив ее таинственной чертой
От всей Природы, к ней вниманье привлекает,
Так с красотой ее изысканной слиты
Металл и блеск огней и кресел позолота:
К ее сиянью все спешит прибавить что-то,
Все служит рамкою волшебной красоты.
И вот ей кажется, что все вокруг немеет
От обожания, и торс роскошный свой
Она в лобзаниях тугих шелков лелеет,
Сверкая зябкою и чуткой наготой;
Она вся грации исполнена красивой
И обезьянкою мне кажется игривой.
IV. Портрет
Увы, Болезнь и Смерть все в пепел превратили;
Огонь, согревший нам сердца на миг, угас;
И нега знойная твоих огромных глаз
И влага пышных губ вдруг стала горстью пыли.
Останки скудные увидела душа;
Где вы, пьянящие, всесильные лобзанья,
Восторгов краткие и яркие блистанья?..
О, смутен контур твой, как три карандаша.
Но в одиночестве и он, как я, умрет -
И Время, злой старик, день ото дня упорно
Крылом чудовищным его следы сотрет...
Убийца дней моих, палач мечтаний черный,
Из вечной памяти досель ты не исторг
Ее - души моей и гордость и восторг!
XXXIX
Тебе мои стихи! когда поэта имя,
Как легкая ладья, что гонит Аквилон,
Причалит к берегам неведомых времен
И мозг людей зажжет виденьями своими -
Пусть память о тебе назойливо гремит,
Путь мучит, как тимпан, чарует, как преданье,
Сплетется с рифмами в мистическом слиянье,
Как только с петлей труп бывает братски слит!
Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая,
В одной моей душе нашла себе ответ!
Ты тень мгновенная, чей контур гаснет тая.
Глумясь над смертными, ты попираешь свет
И взором яшмовым и легкою стопою,
Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!
XL. SEMPER EADEM*
"Откуда скорбь твоя? зачем ее волна
Взбегает по скале, чернеющей отвесно?"
- Тоской, доступной всем, загадкой, всем известной,
Исполнена душа, где жатва свершена.
Сдержи свой смех, равно всем милый и понятный,
Как правда горькая, что жизнь - лишь бездна зла;
Пусть смолкнет, милая, твой голос, сердцу внятный,
Чтоб на уста печать безмолвия легла.
Ты знаешь ли, дитя, чье сердце полно света
И чьи улыбчивы невинные уста,Что Смерть хитрей, чем Жизнь, плетет свои тенета?
Но пусть мой дух пьянит и ложная мечта!
И пусть утонет взор в твоих очах лучистых,
Вкушая долгий сон во мгле ресниц тенистых.
----------
* Всегда та же (лат.).
XLI. ВСЯ НЕРАЗДЕЛЬНО
Сам Демон в комнате высокой
Сегодня посетил меня;
Он вопрошал мой дух, жестоко
К ошибкам разум мой клоня:
"В своих желаниях упорных
Из всех ее живых красот,
И бледно-розовых, и черных,
Скажи, что вкус твой предпочтет?"
"Уйди! - нечистому сказала Моя
влюбленная душа. - В ней все -
диктам, она мне стала
Вся безраздельно хороша!
В ней все мне сердце умиляет,
Не знаю "что", не знаю "как";
Она, как утро, ослепляет
И утоляет дух, как мрак.
В ней перепутана так сложно
Красот изысканная нить,
Ее гармоний невозможно
В ряды аккордов разрешить.
Душа исполнена влиянья
Таинственных метаморфоз:
В ней стало музыкой дыханье,
А голос - ароматом роз!"
XLII.Что можешь ты сказать, мой дух всегда ненастный,
Душа поблекшая, что можешь ты сказать
Ей, полной благости, ей, щедрой, ей прекрасной?
Один небесный взор - и ты цветешь опять!..
Напевом гордости да будет та хвалима,
Чьи очи строгие нежнее всех очей,
Чья плоть - безгрешное дыханье херувима,
Чей взор меня облек в одежду из лучей!
Всегда: во тьме ночной, холодной и унылой,
На людной улице, при ярком свете дня,
Передо мной скользит, дрожит твой облик милый,
Как факел, сотканный из чистого огня:
- Предайся Красоте душой, в меня влюбленной;
Я буду Музою твоею и Мадонной!
XLIII. ЖИВОЙ ФАКЕЛ
Два брата неземных, два чудотворных глаза
Всегда передо мной. Искусный серафим
Их сплавил из огня, магнита и алмаза,
Чтоб, видя свет во тьме, я следовал за ним.
Два факела живых! Из их повиновенья,
Раб этих нежных слуг, теперь не выйдешь ты...
Минуя западни и камни преткновенья,
Они тебя ведут дорогой Красоты.
Их свет неугасим, хотя едва мерцают,
Как в солнечных лучах, лампады в алтаре,
Но те вещают скорбь, а эти прославляют
Не Смерть во тьме ночной - Рожденье на заре
Так пусть же никогда не гаснет ваша сила,
Восход моей души зажегшие светила!
XLIV. ИСКУПЛЕНИЕ
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх... хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
С отравой жгучих слез и яростью без сил?
К вам приводила ночь немая из могил
Месть, эту черную назойливую гостью?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
Вас, ангел свежести, томила лихорадка?
Вам летним вечером, на солнце у больниц,
В глаза бросались ли те пятна желтых лиц,
Где синих губ дрожит мучительная складка?
Вас, ангел свежести, томила лихорадка?
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?
Угрозы старости уж леденили вас?
Там в нежной глубине влюбленно-синих глаз
Вы не читали снисхождения к сединам
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинами?
О, ангел счастия, и радости, и света!
Бальзама нежных ласк и пламени ланит
Я не прошу у вас, как зябнущий Давид...
Но, если можете, молитесь за поэта
Вы, ангел счастия, и радости, и света!
XLV. ИСПОВЕДЬ
Один лишь только раз вы мраморной рукою
О руку оперлись мою.
Я в недрах памяти, мой добрый друг, с тоскою
Миг этой близости таю.
Все спало. Как медаль, на куполе высоком
Блестела серебром луна.
На смолкнувший Париж торжественным потоком
Лилась ночная тишина.
Лишь робко крадучись иль прячась под ворота,
Не спали кошки в этот час,
Или доверчиво, как тень, как близкий кто-то,
Иная провожала нас.
И дружба расцвела меж нами в свете лунном, -
Но вдруг, в сияющей ночи,
У вас, красавица, у лиры той, чьим струнам
Сродни лишь яркие лучи,
У светлой, радостной, как праздничные трубы,
Все веселящие вокруг,
Улыбкой жалобной скривились, дрогнув, губы,
И тихий стон, слетевший вдруг,
Был как запуганный, заброшенный, забытый
Ребенок хилый и больной,
От глаз насмешливых в сыром подвале скрытый
Отцом и матерью родной.
И, словно пленный дух, та злая нота пела,
Что этот мир неисправим,
Что всюду эгоизм и нет ему предела,
Он только изменяет грим.
Что быть красавицей - нелегкая задача,
Привычка, пошлая, как труд
Танцорок в кабаре, где, злость и скуку пряча,
Они гостям улыбку шлют,
Что красоту, любовь - все в мире смерть уносит,
Что сердце - временный оплот.
Все чувства, все мечты Забвенье в сумку бросит
И жадной Вечности вернет.
Как ясно помню я и той луны сиянье,
И город в призрачной тиши,
И то чуть слышное, но страшное признанье,
Ночную исповедь души.
XLVI. ДУХОВНАЯ ЗАРЯ
Лишь глянет лик зари и розовый и белый
И строгий Идеал, как грустный, чистый сон,
Войдет к толпе людей, в разврате закоснелой, -
В скоте пресыщенном вдруг Ангел пробужден.
И души падшие, чья скорбь благословенна,
Опять приближены к далеким небесам,
Лазурной бездною увлечены мгновенно;
Не так ли, чистая Богиня, сходит к нам
В тот час, когда вокруг чадят останки оргий,
Твой образ, сотканный из розовых лучей?
Глаза расширены в молитвенном восторге;
Как Солнца светлый лик мрачит огни свечей,
Так ты, моя душа, свергая облик бледный,
Вдруг блещешь вновь, как свет бессмертный, всепобедный.
XLVII. ГАРМОНИЯ ВЕЧЕРА
Уж вечер. Все цветущие растенья,
Как дым кадил, роняют аромат;
За звуком звук по воздуху летят;
Печальный вальс и томное круженье!
Как дым кадил, струится аромат;
И стонет скрипка, как душа в мученье;
Печальный вальс и томное круженье!
И небеса, как алтари, горят.
И стонет сумрак, как душа в мученье,
Испившая сует смертельный яд;
И небеса, как алтари, горят.
Светило дня зардело на мгновенье.
Земных сует испив смертельный яд,
Минувшего душа сбирает звенья.
Светило дня зардело на мгновенье.
И, как потир, мечты о ней блестят...
XLVII. ФЛАКОН
Есть запахи, чья власть над нами бесконечна:
В любое вещество въедаются навечно.
Бывает, что, ларец диковинный открыв
(Заржавленный замок упорен и визглив),
Иль где-нибудь в углу, средь рухляди чердачной
В слежавшейся пыли находим мы невзрачный
Флакон из-под духов: он тускл, и пуст, и сух,
Но память в нем жива, жив отлетевший дух.
Минувшие мечты, восторги и обиды,
Мечты увядшие - слепые хризалиды,
Из затхлой темноты, как бы набравшись сил,
Выпрастывают вдруг великолепье крыл.
В лазурном, золотом, багряном одеянье,
Нам голову кружа, парит Воспоминанье...
И вот уже душа, захваченная в плен,
Над бездной склонена и не встает с колен.
Возникнув из пелен, как Лазарь воскрешенный,
Там оживает тень любви похороненной,
Прелестный призрак, прах, струящий аромат,
Из ямы, где теперь - гниенье и распад.
Когда же и меня забвение людское
Засунет в старый шкаф небрежною рукою,
Останусь я тогда, надтреснут, запылен,
Несчастный, никому не надобный флакон,
Гробницею твоей, чумное, злое зелье,
Яд, созданный в раю, души моей веселье,
Сжигающий нутро расплавленный свинец,
О, сердца моего начало и конец!
XLIX. ОТРАВА
Вино любой кабак, как пышный зал дворцовый,
Украсит множеством чудес.
Колонн и портиков возникнет стройный лес
Из золота струи багровой -
Так солнце осенью глядит из мглы небес.
Раздвинет опиум пределы сновидений,
Бескрайностей края,
Расширит чувственность за грани бытия,
И вкус мертвящих наслаждений,
Прорвав свой кругозор, поймет душа твоя.
И все ж сильней всего отрава глаз зеленых,
Твоих отрава глаз,
Где, странно искажен, мой дух дрожал не раз,
Стремился к ним в мечтах бессонных
И в горькой глубине изнемогал и гас.
Но чудо страшное, уже на грани смерти,
Таит твоя слюна,
Когда от губ твоих моя душа пьяна,
И в сладострастной круговерти
К реке забвения с тобой летит она.
L. ТРЕВОЖНОЕ НЕБО
Твой взор загадочный как будто увлажнен.
Кто скажет, синий ли, зеленый, серый он?
Он то мечтателен, то нежен, то жесток,
То пуст, как небеса, рассеян иль глубок.
Ты словно колдовство тех долгих белых дней,
Когда в дремотной мгле душа грустит сильней,
И нервы взвинчены, и набегает вдруг,
Будя заснувший ум, таинственный недуг.
Порой прекрасна ты, как кругозор земной
Под солнцем осени, смягченным пеленой.
Как дали под дождем, когда их глубина
Лучом встревоженных небес озарена!
О, в этом климате, пленяющем навек, -
В опасной женщине, - приму ль я первый снег,
И наслаждения острей стекла и льда
Найду ли в зимние, в ночные холода?
LI. КОТ
I
Как в комнате простой, в моем мозгу с небрежной
И легкой грацией все бродит чудный кот;
Он заунывно песнь чуть слышную поет;
Его мяуканье и вкрадчиво и нежно.
Его мурлыканья то внятнее звучат,
То удаленнее, спокойнее, слабее;
Тот голос звуками глубокими богат
И тайно властвует он над душой моею.
Он в недра черные таинственно проник,
Повиснул сетью струй, как капли, упадает;
К нему, как к зелию, устами я приник,
Как строфы звучные, он грудь переполняет.
Мои страдания он властен покорить,
Ему дано зажечь блаженные экстазы,
И незачем ему, чтоб с сердцем говорить,
Бесцельные слова слагать в пустые фразы.
Тог голос сладостней певучего смычка,
И он торжественней, чем звонких струн дрожанье;
Он грудь пронзает мне, как сладкая тоска,
Недостижимое струя очарованье.
О чудный, странный кот! кто голос твой хоть раз
И твой таинственный напев хоть раз услышит,
Он снизойдет в него, как серафима глас,
Где все утонченной гармонией дышит.
II
От этой шубки черно-белой
Исходит тонкий аромат;
Ее коснувшись, вечер целый
Я благовонием объят.
Как некий бог - быть может, фея -
Как добрый гений здешних мест,
Всем управляя, всюду вея,
Он наполняет все окрест.
Когда же снова взгляд влюбленный
Я устремив в твой взор гляжу -
Его невольно вновь, смущенный,
Я на себя перевожу;
Тогда твоих зрачков опалы,
Как два фонарика, горят,
И ты во мгле в мой взгляд усталый
Свой пристальный вперяешь взгляд.
LII
ПРЕКРАСНЫЙ КОРАБЛЬ
Я расскажу тебе, изнеженная фея,
Все прелести твои в своих мечтах лелея,
Что блеск твоих красот
Сливает детства цвет и молодости плод!
Твой плавный, мерный шаг края одежд колышет,
Как медленный корабль, что ширью моря дышит,
Раскинув парус свой,
Едва колеблемый ритмической волной.
Над круглой шеею, над пышными плечами
Ты вознесла главу; спокойными очами
Уверенно блестя,
Как величавое ты шествуешь дитя!
Я расскажу тебе, изнеженная фея,
Все прелести твои в своих мечтах лелея,
Что блеск твоих красот
Сливает детства цвет и молодости плод.
Как шеи блещущей красив изгиб картинный!
Под муаром он горит, блестя как шкап старинный;
Грудь каждая, как щит,
Вдруг вспыхнув, молнии снопами источит.
Щиты дразнящие, где будят в нас желанья
Две точки розовых, где льют благоуханья
Волшебные цветы,
Где все сердца пленят безумные мечты!
Твой плавный, мерный шаг края одежд колышет
Ты - медленный корабль, что ширью моря дышит,
Раскинув парус свой,
Едва колеблемый ритмической волной!
Твои колени льнут к изгибам одеяний,
Сжигая грудь огнем мучительных желаний;
Так две колдуньи яд
В сосуды черные размеренно струят.
Твоим рукам сродни Геракловы забавы,
И тянутся они, как страшные удавы,
Любовника обвить,
Прижать к твоей груди и в грудь твою вдавить!
Над круглой шеею, над пышными плечами
Ты вознесла главу; спокойными очами
Уверенно блестя,
Как величавое ты шествуешь дитя!
LIII. ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ
Голубка моя,
Умчимся в края,
Где все, как и ты, совершенство,
И будем мы там
Делить пополам
И жизнь, и любовь, и блаженство.
Из влажных завес
Туманных небес
Там солнце задумчиво блещет,
Как эти глаза,
Где жемчуг-слеза,
Слеза упоенья трепещет.
Это мир таинственной мечты,
Неги, ласк, любви и красоты.
Вся мебель кругом
В покое твоем
От времени ярко лоснится.
Дыханье цветов
Заморских садов
И веянье амбры струится.
Богат и высок
Лепной потолок,
И там зеркала так глубоки;
И сказочный вид
Душе говорит
О дальнем, о чудном Востоке.
Это мир таинственной мечты,
Неги, ласк, любви и красоты.
Взгляни на канал,
Где флот задремал:
Туда, как залетная стая,
Свой груз корабли
От края земли
Несут для тебя, дорогая.
Дома и залив
Вечерний отлив
Одел гиацинтами пышно.
И теплой волной,
Как дождь золотой,
Лучи он роняет неслышно.
Это мир таинственной мечты,
Неги, ласк, любви и красоты.
LIV. НЕПОПРАВИМОЕ
Возможно ль задушить, возможно ль побороть
Назойливое Угрызенье,
Сосущее, как червь - бесчувственную плоть,
Как тля - цветущее растенье?
Бессмертного врага возможно ль побороть?
В напитке из какой бутыли, бочки, склянки
Утопим мы - не знаю я! -
Его прожорливую алчность куртизанки
И трудолюбье муравья?
В напитке из какой бутыли? - бочки? - склянки?
Я ведьму юную на выручку зову:
Скажи мне, как избыть такое?
Мой воспаленный ум - что раненый во рву,
Под грудой трупов, после боя.
Я ведьму юную на выручку зову.
Над ним уж воронье кружит - он умирает!
Уж волки рыскают окрест...
Он должен знать, что зверь его не растерзает,
Что будет холм и будет крест.
Смотри, уж воронье кружит - он умирает!
Как небо озарить, не знающее дня?
Как разодрать завесу ночи,
Тягучей, как смола, кромешной, без огня
Светил, глядящих людям в очи?
Как небо озарить, не знающее дня?
Надежда, кто задул тебя в окне Харчевни?
Как до пристанища дойти
Без света вдалеке и без лампады древней,
Луны, ведущей нас в пути?
Сам Дьявол погасил фонарь в окне Харчевни!
О, ведьма юная, тебе знаком ли ад?
Возмездия неотвратимость?
А стрел Раскаянья, пронзивших сердце, яд?
Иль для тебя все это - мнимость?
О, ведьма юная, тебе знаком ли ад?
Непоправимое проклятыми клыками
Грызет непрочный ствол души,
И как над зданием термит, оно над нами,
Таясь, работает в тиши -
Непоправимое - проклятыми клыками!
- В простом театре я, случалось, наблюдал,
Как, по веленью нежной феи,
Тьму адскую восход волшебный побеждал,
В раскатах меди пламенея.
В простом театре я, случалось, наблюдал,
Как злого Сатану крылатое созданье,
Ликуя, повергало в прах...
Но в твой театр, душа, не вхоже ликованье.
И ты напрасно ждешь впотьмах,
Что сцену осветит крылатое Созданье!
LV . РАЗГОВОР
Ты вся - как розовый осенний небосклон!
Во мне же вновь растет печаль, как вал прилива,
И отступает вновь, как море, молчалива,
И пеной горькою я снова уязвлен.
- Твоя рука скользит в объятиях бесплодных,
К моей поруганной груди стремясь прильнуть;
Когтями женщины моя изрыта грудь,
И сердце пожрано толпой зверей голодных.
Чертог моей души безбожно осквернен;
Кощунство, оргия и смерть - со всех сторон -
Струится аромат вкруг шеи обнаженной!
В нем, Красота, твой бич, твой зов и твой закон!
Сверкни же светлыми очами, дорогая,
Зверям ненужный прах их пламенем сжигая!
LVI. ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ
I
Мы скоро в сумраке потонем ледяном;
Прости же, летний свет и краткий и печальный;
Я слышу, как стучат поленья за окном,
Их гулкий стук звучит мне песней погребальной.
В моей душе - зима, и снова гнев и дрожь,
И безотчетный страх, и снова труд суровый;
Как солнца льдистый диск, так, сердце, ты замрешь,
Ниспав в полярный ад громадою багровой!
С тревогой каждый звук мой чуткий ловит слух;
То - эшафота стук... Не зная счета ранам,
Как башня ветхая, и ты падешь, мой дух,
Давно расшатанный безжалостным тараном.
Тот монотонный гул вливает в душу сон,
Мне снится черный гроб, гвоздей мне внятны звуки;
Вчера был летний день, и вот сегодня - стон
И слезы осени, предвестники разлуки.
II
Люблю ловить в твоих медлительных очах
Луч нежно-тающий и сладостно-зеленый;
Но нынче бросил я и ложе и очаг,
В светило пышное и отблеск волн влюбленный.
Но ты люби меня, как нежная сестра,
Как мать, своей душой в прощении безмерной;
Как пышной осени закатная игра,
Согрей дыханьем грудь и лаской эфемерной:
Последний долг пред тем, кого уж жаждет гроб!
Дай мне, впивая луч осенний, пожелтелый,
Мечтать, к твоим ногам прижав холодный лоб,
И призрак летних дней оплакать знойно-белый.
LVII. МАДОННЕ
Ех-vоtо* в испанском вкусе
Хочу я для тебя, Владычицы, Мадонны,
На дне своей тоски воздвигнуть потаенный
Алтарь; от глаз вдали, с собой наедине,
Я Нишу прорублю в сердечной глубине.
Там Статуей ты мне ликующей предстанешь
В лазурном, золотом, вернейшем из пристанищ.
Металла Слов и Строф чеканщик и кузнец,
На голову твою я возложу Венец,
Созвездиями Рифм разубранный на диво.
Но к смертным Божествам душа моя ревнива,
И на красу твою наброшу я Покров
Из Подозрений злых и из тревожных Снов
Тяжелый, жесткий Плащ, Упреками подбитый,
Узором Слез моих, не Жемчугом расшитый.
Пусть льнущая моя, взволнованная Страсть,
Дабы тебя обнять, дабы к тебе припасть,
Все Долы и Холмы по своему капризу
Обвить собой одной - тебе послужит Ризой.
Наряду Башмачки должны прийтись под стать:
Из Преклоненья их берусь стачать.
След ножки пресвятой, небесной без изъяна,
Да сохранит сие подобие Сафьяна!
Создать из Серебра мои персты должны
Подножие тебе - Серп молодой Луны,
Но под стопы твои, Пречистая, по праву
Не Месяц должен лечь, а скользкий Змий,Лукавый,
Что душу мне язвит. Топчи и попирай
Чудовище греха, закрывшего нам Рай,
Шипящего и злом пресыщенного Гада...
Все помыслы свои твоим представлю взглядам:
Пред белым алтарем расположу их в ряд -
Пусть тысячью Свечей перед тобой горят,
И тысячью Очей... К Тебе, Вершине снежной,
Да воспарит мой Дух, грозовый и мятежный;
В кадильнице его преображусь я сам
В бесценную Смолу, в Бензой и Фимиам.
Тут, сходству твоему с Марией в довершенье,
Жестокость и Любовь мешая в упоенье
Раскаянья (ведь стыд к лицу и палачу!),
Все смертных семь Грехов возьму и наточу,
И эти семь Ножей, с усердьем иноверца,
С проворством дикаря в твое всажу я Сердце -
В трепещущий комок, тайник твоей любви, -
Чтоб плачем изошел и утонул в крови.
----------
* Дар по обету (лат.).
LVIII. ПЕСНЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ
Пусть искажен твой лик прелестный
Изгибом бешеных бровей -
Твой взор вонзается живей;
И, пусть не ангел ты небесный,
Люблю тебя безумно, страсть,
Тебя, свободу страшных оргий;
Как жрец пред идолом, в восторге
Перед тобой хочу упасть!
Пустынь и леса ароматы
Плывут в извивах жестких кос;
Ты вся - мучительный вопрос,
Влияньем страшных тайн богатый!
Как из кадильниц легкий дым,
Твой запах вкруг тебя клубится,
Твой взгляд - вечерняя зарница,
Ты дышишь сумраком ночным!
Твоей истомой опьяненным
Ты драгоценней, чем вино,
И трупы оживлять дано
Твоим объятьям исступленным!
Изгиб прильнувших к груди бедр
Пронзает дрожь изнеможении;
Истомой медленных движений
Ты нежишь свой роскошный одр.
Порывы бешеных страстей
В моих объятьях утоляя,
Лобзанья, раны расточая,
Ты бьешься на груди моей:
То, издеваясь, грудь мою
С безумным смехом раздираешь,
То в сердце тихий взор вперяешь,
Как света лунного струю.
Склонясь в восторге упоений
К твоим атласным башмачкам,
Я все сложу к твоим ногам:
Мой вещий рок, восторг мой, гений!
Твой свет, твой жар целят меня,
Я знаю счастье в этом мире!
В моей безрадостной Сибири
Ты - вспышка яркого огня!
LIX. SISINA*
Скажи, ты видел ли, как гордая Диана
Легко и весело несется сквозь леса,
К толпе поклонников не преклоняя стана,
Упившись криками, по ветру волоса?
Ты видел ли Theroigne**, что толпы зажигает,
В атаку чернь зовет и любит грохот сеч,
Чей смелый взор - огонь, когда, подняв свой меч,
Она по лестницам в дворцы царей вбегает?
Не так ли, Sisina, горит душа твоя!
Но ты щедротами полна, и смерть тая, -
Но ты влюбленная в огонь и порох бурно,
Перед молящими спешишь, окончив бой,
Сложить оружие - и слезы льешь, как урна,
Опустошенная безумною борьбой.
----------
* Сизина - подруга мадам Сабатье, любовницы Бодлера.
- Прим. ред.
** Французская революционерка Теруан де Мерикур
(1752-1817).- Прим. ред.
LX. КРЕОЛКЕ
Я с нею встретился в краю благоуханном,
Где в красный балдахин сплелась деревьев сень,
Где каплет с стройных пальм в глаза густая лень.
Как в ней дышало все очарованьем странным:
И кожи тусклые и теплые тона,
И шеи контуры изящно-благородной,
И поступь смелая охотницы свободной,
Улыбка мирная и взоров глубина.
О, если б ты пришла в наш славный край и строгий,
К Луаре сумрачной иль к Сены берегам,
Достойная убрать античные чертоги:
Как негры черные, склонясь к твоим ногам,
Толпы покорные восторженных поэтов
Сложили б тысячи и тысячи сонетов.
LXI. MOESTA ET ERRABUNDA*
Скажи, душа твоя стремится ли, Агата,
Порою вырваться из тины городской
В то море светлое, где солнце без заката
Льет чистые лучи с лазури голубой?
Скажи, душа твоя стремится ли, Агата?
Укрой, спаси ты нас, далекий океан!
Твои немолчные под небом песнопенья
И ветра шумного чарующий орган,
Быть может, нам дадут отраду усыпленья...
Укрой, спаси ты нас, далекий океан!
О, дайте мне вагон иль палубу фрегата!
Здесь лужа темная... Я в даль хочу, туда!
От горестей и мук, не правда ли, Агата,
Как сладко в тот приют умчаться навсегда..
О, дайте мне вагон иль палубу фрегата!
Зачем в такой дали блестят долины рая,
Где вечная любовь и вечный аромат,
Где можно все и всех любить, не разбирая,
Где дни блаженные невидимо летят?
Зачем в такой дали блестят долины рая?
Но рай безгорестный младенческих утех,
Где песни и цветы, забавы, игры, ласки,
Открытая душа, всегда веселый смех
И вера чистая в несбыточные сказки, -
- Но рай безгорестный младенческих утех,
Эдем невинности, с крылатыми мечтами,
Неужто он от нас за тридевять земель,
И мы не призовем его к себе слезами,
Ничем не оживим умолкшую свирель? -
Эдем невинности, с крылатыми мечтами?
----------
* Грустные и неприкаянные [мысли] (лат.).
LXII. ПРИВИДЕНИЕ
Я, как ангел со взором суровым,
Под твоим буду снова альковом.
Я смутить не хочу тишину,
С тенью ночи к тебе я скользну.
И к тебе прикоснусь я лобзаньем,
Словно лунным холодным сияньем;
Ты почувствуешь ласки мои,
Как скользящей в могиле змеи.
Утро бледное снова ты встретишь, Н
о пустым мое место заметишь,
И остынет оно при лучах.
Пусть другие подходят с мольбою:
Чтоб владеть твоей юной красою,
Я избрал средство лучшее - страх.
LXIII. ОСЕННИЙ СОНЕТ
Читаю я в глазах, прозрачных, как хрусталь:
"Скажи мне, странный друг, чем я тебя пленила?"
- Бесхитростность зверька - последнее, что мило.
Когда на страсть и ум нам тратить сердце жаль.
Будь нежной и молчи, проклятую скрижаль
Зловещих тайн моих душа похоронила,
Чтоб ты не знала их, чтоб все спокойно было,
Как песня рук твоих, покоящих печаль.
Пусть Эрос, мрачный бог, и роковая сила
Убийственных безумств грозят из-за угла -
Попробуем любить, не потревожив зла...
Спи, Маргарита, спи, уж осень наступила,
Спи, маргаритки цвет, прохладна и бела...
Ты, так же как и я, - осеннее светило.
LXIV. ПЕЧАЛИ ЛУНЫ
Луна уже плывет медлительно и низко.
Она задумалась, - так, прежде чем уснуть,
В подушках утонув, мечтает одалиска,
Задумчивой рукой свою лаская грудь.
Ей сладко умирать и млеть от наслажденья
Средь облачных лавин, на мягкой их спине,
И все глядеть, глядеть на белые виденья,
Что, как цветы, встают в лазурной глубине.
Когда ж из глаз ее слеза истомы праздной
На этот грустный шар падет росой алмазной,
Отверженный поэт, бессонный друг ночей,
Тот сгусток лунного мерцающего света
Подхватит на ладонь и спрячет в сердце где-то
Подальше от чужих, от солнечных лучей.
LXV. КОШКИ
От книжной мудрости иль нег любви устав,
Мы все влюбляемся, поры достигнув зрелой,
В изнеженность и мощь их бархатного тела,
В их чуткость к холоду и домоседный нрав.
Покоем дорожа и тайными мечтами,
Ждут тишины они и сумерек ночных.
Эреб в свой экипаж охотно впрег бы их,
Когда бы сделаться могли они рабами!
Святошам и толпе они внушают страх.
Мечтая, вид они серьезный принимают
Тех сфинксов каменных, которые в песках
Неведомых пустынь красиво так мечтают!
Их чресла искр полны, и в трепетных зрачках
Песчинки золота таинственно блистают.
LXVI. СОВЫ
Где тисы стелют мрак суровый,
Как идолы, за рядом ряд,
Вперяя в сумрак красный взгляд,
Сидят и размышляют совы.
Они недвижно будут так
Сидеть и ждать тот час унылый,
Когда восстанет с прежней силой
И солнце опрокинет мрак.
Их поза - мудрым указанье
Презреть движение навек:
Всегда потерпит наказанье
Влюбленный в тени человек,
Едва, исполненный смятений,
Он выступит на миг из тени!
LXVII. ТРУБКА
Я - трубка старого поэта;
Мой кафрский, абиссинский вид, -
Как любит он курить, про это
Без слов понятно говорит.
Утешить друга я желаю,
Когда тоска в его душе:
Как печь в убогом шалаше,
Что варит ужин, я пылаю,
Сплетаю голубую сеть,
Ртом дым и пламя источаю
И нежно дух его качаю;
Мне сладко сердце в нем согреть
И дух, измученный тоскою,
Вернуть к блаженству и покою.
LХVIII. МУЗЫКА
Порою музыка объемлет дух, как море:
О бледная звезда,
Под черной крышей туч, в эфирных бездн просторе,
К тебе я рвусь тогда;
И грудь и легкие крепчают в яром споре,
И, парус свой вия,
По бешеным хребтам померкнувшего моря
Взбирается ладья.
Трепещет грудь моя, полна безумной страстью,
И вихрь меня влечет над гибельною пастью,
Но вдруг затихнет все -
И вот над пропастью бездонной и зеркальной
Опять колеблет дух спокойный и печальный
Отчаянье свое!
LХIХ. ПОХОРОНЫ ОТВЕРЖЕННОГО ПОЭТА
Когда в давящей тьме ночей,
Христа заветы исполняя,
Твой прах под грудою камней
Зароет в грязь душа святая,
Лишь хор стыдливых звезд сомкнет
Отягощенные ресницы -
Паук тенета развернет
Среди щелей твои гробницы,
Клубок змеенышей родить
Вползет змея, волк будет выть
Над головою нечестивой;
Твой гроб cберет ночных воров
И рой колдуний похотливый
С толпой развратных стариков.
LXX. ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ГРАВЮРА
На оголенный лоб чудовища-скелета
Корона страшная, как в карнавал, надета;
На остове-коне он мчится, горяча
Коня свирепого без шпор и без бича,
Растет, весь бешеной обрызганный слюною,
Апокалипсиса виденьем предо мною;
Вот он проносится в пространствах без конца;
Безбрежность попрана пятою мертвеца,
И молнией меча скелет грозит сердито
Толпам, поверженным у конского копыта;
Как принц, обшаривший чертог со всех сторон,
Скача по кладбищу, несется мимо он;
А вкруг - безбрежные и сумрачные своды,
Где спят все древние, все новые народы.
LXXI. ВЕСЕЛЫЙ МЕРТВЕЦ
Я вырою себе глубокий, черный ров,
Чтоб в недра тучные и полные улиток
Упасть, на дне стихий найти последний кров
И кости простереть, изнывшие от пыток.
Я ни одной слезы у мира не просил,
Я проклял кладбища, отвергнул завещанья;
И сам я воронов на тризну пригласил,
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
/ Полные произведения / Бодлер Ш. / Цветы зла
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
