Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Гончаров И.А. / Обыкновенная история
Обыкновенная история [8/21]
- Ась? - откликнулся один гребец,
- Одна с ним в саду... - шепнул Александр, - как со мной...
Граф с Наденькой подошли к решетке и, не взглянув на реку, повернулись и медленно пошли по аллее назад. Он наклонился к ней и говорил что-то тихо. Она шла потупя голову.
Адуев все стоял в лодке, с раскрытым ртом, не шевелясь, протянув руки к берегу, потом опустил их и сел. Гребцы продолжали грести.
- Куда вы? - бешено закричал на них Александр, опомнившись. - Назад!
- Назад ехать? - повторил один, глядя на него, разинув рот.
- Назад! глух, что ли, ты?
- А туда не понадобится?
Другой гребец молча, проворно стал забирать веслом слева, потом ударили в два весла, и лодка быстро помчалась обратно. Александр нахлобучил шляпу чуть не до плеч и погрузился в мучительную думу.
После того он не ездил к Любецким две недели.
Две недели: какой срок для влюбленного! Но он все ждал: вот пришлют человека узнать, что с ним? не болен ли? как это всегда делалось, когда он захворает или так, закапризничает. Наденька сначала, бывало, от имени матери сделает вопрос по форме, а потом чего не напишет от себя? Какие милые упреки, какое нежное беспокойство! что за нетерпение!
"Нет, теперь я не сдамся скоро, - думал Александр, я ее помучаю. Я научу ее, как должно обходиться с посторонним мужчиной; примирение будет не легко!"
И он задумал жестокий план мщения, мечтал о раскаянии, о том, как он великодушно простит и даст наставление. Но к нему не шлют человека и не несут повинной; он как будто не существовал для них.
Он похудел, сделался бледен. Ревность мучительнее всякой болезни, особенно ревность по подозрениям, без доказательств. Когда является доказательство, тогда конец и ревности, большею частию и самой любви, тогда знают по крайней мере, что делать, а до тех пор - мука! и Александр испытывал ее вполне.
Наконец он решился поехать утром, думая застать Наденьку одну и объясниться с ней.
Приехал. В саду никого не было, в зале и гостиной тоже. Он вышел в переднюю, отворил дверь на двор...
Какая сцена представилась ему! Два жокея, в графской ливрее, держали верховых лошадей. На одну из них граф и человек сажали Наденьку; другая приготовлена была для самого графа. На крыльце стояла Марья Михайловна. Она, наморщившись, с беспокойством смотрела на эту сцену.
- Крепче сиди, Наденька, - говорила она. - Посмотрите, граф, за ней, ради Христа! Ах! я боюсь, ей-богу, боюсь. Придерживайся за ухо лошади, Наденька: видишь, она точно бес - так и юлит.
- Ничего, maman, - весело сказала Наденька, - я ведь уж умею ездить: посмотрите.
Она хлестнула лошадь, та бросилась вперед и начала прыгать и рваться на месте.
- Ах, ах! держите! - закричала Марья Михайловна, махая рукой, - перестань, убьет!
Но Наденька потянула поводья, и лошадь стала.
- Видите, как она меня слушается! - сказала Наденька и погладила лошадь по шее.
Адуева никто и не заметил. Он, бледный, молча смотрел на Наденьку, а она, как насмех, никогда не казалась так хороша, как теперь. Как шла к ней амазонка и эта шляпка с зеленой вуалью! как обрисовывалась ее талия! Лицо одушевлено было стыдливою гордостью и роскошью нового ощущения. Румянец то пропадал, то выступал от удовольствия на щеках. Лошадь слегка прыгала и заставляла стройную наездницу грациозно наклоняться и откидываться назад. Стан ее покачивался на седле, как стебель цветка, колеблемый ветерком. Потом жокей подвел лошадь графу.
- Граф! мы опять через рощу поедем? - спросила Наденька.
"Опять!" - подумал Адуев.
- Очень хорошо, - отвечал граф. Лошади тронулись с места.
- Надежда Александровна! - вдруг закричал Адуев каким-то диким голосом.
Все остановились как вкопанные, как будто окаменели, и смотрели в недоумении на Александра. Это продолжалось с минуту.
- Ах, это Александр Федорыч! - первая сказала мать, опомнившись. Граф приветливо поклонился. Наденька проворно откинула вуаль от лица, обернулась и посмотрела на него с испугом, открыв немного ротик, потом быстро отвернулась, стегнула лошадь, та рванулась по вперед и в два прыжка исчезла за воротами; за нею пустился граф.
- Тише, тише, ради бога, тише! - кричала мать вслед, - за ухо держи. А! господи боже мой, того и гляди упадет: что это за страсти такие!
И все пропало; слышен был только лошадиный топот, да пыль облаком поднялась с дороги. Александр остался с Любецкой. Он молча смотрел на нее, как будто спрашивал глазами: "Что это значит?" Та не заставила долго ждать ответа.
- Уехали, - сказала она, - и след простыл! Ну, пусть молодежь порезвится, а мы с вами побеседуем, Александр Федорыч. Да что это две недели о вас ни слуху ни духу: разлюбили, что ли, нас?
- Я был болен, Марья Михайловна, - угрюмо отвечал он.
- Да, это видно: вы похудели и бледные такие! Сядьте-ка поскорей, отдохните; да не хотите ли, я прикажу сварить яичек всмятку? до обеда еще долго.
- Благодарю вас; я не хочу.
- Отчего? ведь сейчас будут готовы; а яйца славные: чухонец только сегодня принес.
- Нет-с, нет.
- Что ж это с вами? А я все жду да жду, думаю: что ж это значит, и сам не едет и книжек французских не везет? Помните, вы обещали что-то: "Peau de chagrin"* ["Шагреневая кожа" (франц.)], что ли? Жду, жду - нет! разлюбил, думаю, Александр Федорыч нас, право разлюбил.
{"Шагреневая кожа" (1831) - роман Оноре Бальзака (1799-1850).}
- Я боюсь, Марья Михайловна, не разлюбили ли вы меня?
- Грех вам бояться этого, Александр Федорыч! Я люблю вас как родного; вот не знаю, как Наденька; да она еще ребенок: что смыслит? где ей ценить людей! Я каждый день твержу ей: что это, мол, Александра Федорыча не видать, что не едет? и все поджидаю. Поверите ли, каждый день до пяти часов обедать не садилась, все думала: вот подъедет. Уж и Наденька говорит иногда: "Что это, maman, кого вы ждете? мне кушать хочется, и графу, я думаю, тоже..."
- А граф... часто бывает?.. - спросил Александр.
- Да почти каждый день, а иногда по два раза в один день; такой добрый, так полюбил нас... Ну, вот, говорит Наденька: "Есть хочу да и только! пора за стол". - "А как Александр Федорыч, говорю я, будет?.." - "Не будет, говорит она, хотите пари, что не будет? нечего ждать..." - Любецкая резала Александра этими словами, как ножом.
- Она... так и говорила? - спросил он, стараясь улыбнуться.
- Да, так-таки и говорит и торопит. Я ведь строга, даром что смотрю такой доброй. Я уж бранила ее: "То ждешь, мол, его до пяти часов, не обедаешь, то вовсе не хочешь подождать - бестолковая! нехорошо! Александр Федорыч старый наш знакомый, любит нас, и дяденька его Петр Иваныч много нам расположения своего показал... нехорошо так небрежничать! он, пожалуй, рассердится да не станет ходить..."
- Что ж она? - спросил Александр.
- А ничего. Ведь вы знаете, она у меня такая живая- вскочит, запоет, да побежит или скажет: "Приедет, если захочет!" такая резвушка! я и думаю - приедет . Смотришь, еще день пройдет - нет! Я опять: "Что это, Наденька, здоров ли Александр Федорыч!" - "Не знаю, говорит, maman, мне почем знать?" - "Пошлем-ка узнать, что с ним?" Пошлем да пошлем, да так вот и послали: я-то забыла, понадеялась на нее, а она у меня ветер. - Вот теперь далась ей эта езда! увидала раз графа верхом из окна и пристала ко мне: "хочу ездить" да и только! Я туда, сюда, нет - "хочу!" Сумасшедшая! Нет, в мое время какая верховая езда! нас совсем не так воспитывали. А нынче, ужас сказать, дамы стали уж покуривать: вон, напротив нас молодая вдова живет: сидит на балконе да соломинку целый день и курит; мимо ходят, ездят - ей и нужды нет! Бывало, у нас, если и от мужчины в гостиной пахнет табаком...
- Давно это началось? - спросил Александр.
- Да не знаю, говорят, лет с пять в моду вошло: ведь все от французов...
- Нет-с, я спрашиваю: давно ли Надежда Александровна ездит верхом?
- Недели с полторы. Граф такой добрый, такой обходительный: чего, чего не делает для нас; как ее балует! Смотрите, сколько цветов! все из его саду. Иной раз совестно станет. "Что это, говорю, граф, вы ее балуете? она совсем ни на что не похожа будет!.." и ее побраню. Мы с Марьей Ивановной да с Наденькой были у него в манеже: я ведь, вы знаете, сама за ней наблюдаю: уж кто лучше матери усмотрит за дочерью? я сама зажималась воспитанием и не хвастаясь скажу: дай бог всякому такую дочь! Там при нас Наденька и училась. Потом завтракали у него в саду, да вот теперь каждый день и ездят. Что это, какой богатый у него дом! мы смотрели: все так со вкусом, роскошно!
- Каждый день! - сказал Александр почти про себя.
- Да что ж не потешить! сама тоже молода была... Бывало .
- И долго они ездят?
- Часа по три. Ну, а вы чем это заболели?
- Я не знаю... у меня что-то грудь болит... - сказал он, прижав руку к сердцу.
- Вы ничего не принимаете?
- Нет.
- Вот то-то молодые люди! все ничего, все до поры до времени, а там и спохватятся, как время уйдет! Что ж вам, ломит, что ли, ноет или режет?
- И ломит, и ноет, и режет! - рассеянно сказал Александр.
- Это простуда; сохрани боже! не надо запускать, вы так уходите себя... может воспаление сделаться; и никаких лекарств! Знаете что? возьмите-ка оподельдоку да и трите на ночь грудь крепче, втирайте докрасна, а вместо чаю пейте траву, я вам рецепт дам.
Наденька воротилась бледная от усталости. Она бросилась на диван, едва переводя дух.
- Смотри-ка! - говорила, приложив ей руку к голове, Марья Михайловна, - как уходилась, насилу дышишь. Выпей воды да поди переоденься, распусти шнуровку. Уж не доведет тебя эта езда до добра!
Александр и граф пробыли целый день. Граф был неизменно вежлив и внимателен к Александру, звал его к себе взглянуть на сад, приглашал разделить прогулку верхом, предлагал ему лошадь.
- Я не умею ездить, - холодно сказал Адуев.
- Вы не умеете? - спросила Наденька, - а как это весело! Мы опять завтра поедем, граф?
Граф поклонился.
- Полно тебе, Наденька, - заметила мать, - ты беспокоишь графа.
Ничто, однакож, не показывало, чтобы между графом и Наденькою существовали особенные отношения. Он был одинаково любезен и с матерью и с дочерью, не искал случая говорить с одной Наденькой, не бежал за нею в сад, глядел на нее точно так же, как и на мать. Ее свободное обращение с ним и прогулки верхом объяснялись, с ее стороны, дикостью и неровностью характера, наивностью, может быть еще недостатком воспитания, незнанием условий света; со стороны матери - слабостью и недальновидностью. Внимательность и услужливость графа и его ежедневные посещения можно было приписать соседству дач и радушному приему, который он всегда находил у Любецких.
Дело, кажется, естественное, если глядеть на него простым глазом; но Александр смотрел в увеличительное стекло и видел многое... многое... чего простым глазом не усмотришь.
"Отчего, - спрашивал он себя, - переменилась к нему Наденька?" Она уж не ждет его в саду, встречает не с улыбкой, а с испугом, одевается с некоторых пор гораздо тщательнее. Нет небрежности в обращении. Она осмотрительнее в поступках, как будто стала рассудительнее. Иногда у ней кроется в глазах и в словах что-то такое, что похоже на секрет... Где милые капризы, дикость, шалости, резвость? Все пропало. Она стала серьезна, задумчива, молчалива. Ее как будто что-то мучит. Она теперь похожа на всех девиц: такая же притворщица, так же лжет, так заботливо расспрашивает о здоровье... так постоянно внимательна, любезна по форме... к нему... к Александру! с кем... о боже! И сердце его замирало.
"Это недаром, недаром, - твердил он сам с собою, - тут что-то кроется! Но я узнаю, во что бы то ни стало, и тогда горе...
Не попущу, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал...
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек,
Чтобы двухутренний цветок
Увял, едва полураскрытый..."
{Не попущу, чтоб развратитель... - у Пушкина: "Не потерплю, чтоб
развратитель..." ("Евгений Онегин", гл. 6, строфы XV, XVI, XVII).}
И в этот день, когда граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери, показал ей и пошел к берегу, думая, вот сейчас прибежит. Ждал, ждал - нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Он заговорил с матерью. Наденька ушла в сад. Мать вышла из комнаты, и Адуев бросился также в сад. Наденька, завидев его, встала со скамьи и пошла не навстречу ему, а по круговой аллее, тихонько к дому, как будто от него. Он ускорил шаги, и она тоже.
- Надежда Александровна! - закричал он издали, - мне хотелось бы сказать вам два слова.
- Пойдемте в комнату: здесь сыро, - отвечала она. Воротясь, она опять села подле матери. Александру чуть не сделалось дурно.
- И вы нынче боитесь сырости? - сказал он с колкостью.
- Да, теперь такие темные вечера, и холодные, - отвечала она, зевая.
- Скоро и переедем, - заметила мать. - Потрудитесь, Александр Федорыч, зайти на квартиру и напомнить хозяину, чтоб он переделал два замка у дверей да ставню в Наденькиной спальне. Он обещал - забудет, того гляди. Они все таковы: им лишь бы денежки взять.
Адуев стал прощаться.
- Смотрите же, не надолго! - сказала Марья Михайловна.
Наденька молчала.
Он уж подошел к дверям и обернулся к ней. Она сделала три шага к нему. Сердце у него встрепенулось.
"Наконец!" - подумал он.
- Вы будете к нам завтра? - спросила она холодно, но глаза ее устремились на него с жадным любопытством.
- Не знаю; а что?
- Так, спрашиваю; будете ли?
- А вам бы хотелось?
- Будете вы завтра к нам? - повторила она тем же холодным тоном, но с большим нетерпением.
- Нет! - отвечал он с досадой.
- А послезавтра?
- Нет; я не буду целую неделю, может быть две... долго!.. - И он устремил на нее испытующий взгляд, стараясь прочесть в ее глазах, какое впечатление произведет этот ответ.
Она молчала, но глаза ее в одно мгновение с его ответом опустились вниз, и что было в них? отуманила ли их грусть, или блеснула в них молния радости - ничего нельзя было прочесть на этом мраморном, прекрасном лице.
Александр стиснул шляпу в руке и пошел вон.
- Не забудьте потереть грудь оподельдоком! - кричала вслед Марья Михайловна. И вот Александру опять задача - разбирать, к чему был сделан Наденькою вопрос? что в нем заключалось: желание или боязнь видеть его?
- О, какая мука! какая мука! - говорил он в отчаянии.
Не выдержал бедный Александр: приехал на третий день. Наденька была у решетки сада, когда он подъезжал. Он уж было обрадовался, но только что он стал приближаться к берегу, она, как будто не видя его, повернулась и, сделав несколько косвенных шагов по дорожке, точно гуляет без цели, пошла домой.
Он застал ее с матерью. Там было человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять прошел целый день в пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
"Смеются! - говорил Александр, - они могут смеяться, когда... Наденька... переменилась ко мне! Им это ничего! Жалкие, пустые люди: всему радуются!"
Наденька ушла в сад; граф не пошел с ней. С некоторого времени и он и Наденька как будто избегали друг друга при Александре. Он иногда застанет их в саду или в комнате одних, но потом они разойдутся и при нем уже не сходятся более. Новое, страшное открытие для Александра: знак, что они в заговоре.
Гости разошлись. Ушел и граф. Наденька этого не знала и не спешила домой. Адуев без церемонии ушел от Марьи Михайловны в сад. Наденька стояла спиной к Александру, держась рукой за решетку и опершись головой на руку, как в тот незабвенный вечер... Она не видала и не слыхала его прихода.
Как билось у него сердце, когда он крался к ней на цыпочках. Дыхание у него замерло.
- Надежда Александровна! - едва слышно проговорил он в волнении.
Она вздрогнула, как будто подле нее выстрелили, обернулась и отступила от него на шаг.
- Скажите, пожалуйста, что это там за дым? - заговорила она в смущении, с живостью указывая на противоположную сторону реки, - пожар, что ли, или печка такая... на заводе?..
Он молча глядел на нее.
- Право, я думала - пожар... Что вы так смотрите на меня, не верите?.. Она замолчала.
- И вы, - начал он, качая головой, - и вы, как другие, как все!.. Кто бы ожидал этого... месяца два назад?..
- Что вы? я вас не понимаю, - сказала она и хотела итти.
- Постойте, Надежда Александровна, я не в силах долее сносить этой пытки.
- Какой пытки? я, право, не знаю...
- Не притворяйтесь, скажите, вы ли это? те же ли вы, какие были?
- Я все та же! - сказала она решительно.
- Как! вы не переменились ко мне!
- Нет: я, кажется, так же ласкова с вами, так же весело встречаю вас...
- Так же весело! а зачем бежите от решетки?..
- Я бегу? смотрите, что выдумали: я стою у решетки, а вы говорите - бегу.
Она принужденно засмеялась.
- Надежда Александровна, оставьте лукавство! - продолжал Адуев.
- Какое лукавство? что вы пристали ко мне?
- Вы ли это? Боже мой! полтора месяца тому назад, еще здесь...
- Что это за дым такой на той стороне, хотела бы я знать?..
- Ужасно! ужасно! - говорил Александр.
- Да что я вам сделала? Вы перестали к нам ездить- как хотите... удерживать против воли... - начала Наденька.
- Притворяетесь! будто вы не знаете, зачем я перестал ездить?
Она, глядя в сторону, покачала головой.
- А граф? - сказал он почти грозно.
- Какой граф?
Она сделала мину, как будто в первый раз слышит о графе.
- Какой! скажите еще, - говорил он, глядя ей прямо в глаза, - что вы равнодушны к нему?
- Вы с ума сошли! - отвечала она, отступая от него.
- Да, вы не ошиблись! - продолжал он, - рассудок мой угасает с каждым днем... Можно ли так коварно, неблагодарно поступить с человеком, который любил вас больше всего на свете, который все забыл для вас, все... думал скоро быть счастливым навсегда, а вы...
- Что я? - говорила она, отступив еще.
- Что вы? - отвечал он, взбешенный этим хладнокровием. - Вы забыли! я напомню вам, что здесь, на этом самом месте, вы сто раз клялись принадлежать мне: "Эти клятвы слышит бог!" - говорили вы. Да, он слышал их! вы должны краснеть и перед небом и перед этими деревьями, перед каждой травкой... все свидетель нашего счастия: каждая песчинка говорит здесь о нашей любви: смотрите, оглянитесь около себя!., вы клятвопреступница!!!
Она с ужасом смотрела на него. Глаза его сверкали, губы побелели.
- У! какие злые! - сказала она робко, - за что вы сердитесь? я вам не отказывала, вы еще не говорили с maman... почему же вы знаете...
- Говорить после этих поступков?..
- Каких поступков? я не знаю...
- Каких? сейчас скажу: что значат эти свидания с графом, эти прогулки верхом?
- Не бежать же мне от него, когда maman выйдет из комнаты! а езда верхом значит... что я люблю ездить... так приятно: скачешь... ах, какая миленькая эта лошадка Люси! вы видели?., она уж знает меня...
- А перемена в обращении со мной?.. - продолжал он, - зачем граф у вас каждый день, с утра до вечера?
- Ах, боже мой! я почем знаю! какие вы смешные! maman так хочет.
- Неправда! maman хочет то, что вы хотите. Кому эти все подарки, ноты, альбомы, цветы? все maman?
- Да, maman очень любит цветы. Вчера еще она купила у садовника...
- А о чем вы с ним говорите вполголоса? - продолжал Александр, не обращая внимания на ее слова, - посмотрите, вы бледнеете, вы сами чувствуете свою вину. Разрушить счастье человека, забыть, уничтожить все так скоро, легко: лицемерие, неблагодарность, ложь, измена!.. да, измена!.. как могли вы допустить себя до этого? Богатый граф, лев, удостоил кинуть на вас благосклонный взгляд - и вы растаяли, пали ниц перед этим мишурным солнцем; где стыд!!! Чтоб графа не было здесь! - говорил он задыхающимся голосом, - слышите ли? оставьте, прекратите с ним все сношения, чтоб он забыл дорогу в ваш дом!.. я не хочу...
Он с бешенством схватил ее за руку.
- Maman, maman! сюда! - пронзительным голосом закричала Наденька, вырываясь от Александра, и, вырвавшись, опрометью бросилась бежать домой.
Он сел на скамью и схватился руками за голову.
Она прибежала в комнату бледная, испуганная и упала на стул.
- Что ты? что с тобой? что ты кричишь? - спросила встревоженная мать, идя ей навстречу.
- Александр Федорыч... нездоров! - едва могла проговорить она.
- Так что ж так пугаться?
- Он такой страшный... maman, не пускайте его, ради бога, ко мне.
- Как ты меня перепугала, сумасшедшая! Ну что ж, что нездоров? я знаю, у него грудь болит. Что тут страшного? не чахотка! потрет оподельдоком - все пройдет: видно, не послушался, не потер.
Александр опомнился. Горячка прошла, но мука его удвоилась. Сомнений он не прояснил, а перепугал Наденьку и теперь, конечно, не добьется от нее ответа: не так взялся за дело. Ему, как всякому влюбленному, вдруг пришло в голову и то: "Ну, если она не виновата? может быть, в самом деле она равнодушна к графу. Бестолковая мать приглашает его каждый день: что же ей делать? Он, как светский человек, любезен; Наденька - хорошенькая девушка: может быть, он и хочет нравиться ей, да ведь это еще не значит, что уж и понравился. Ей, может быть, нравятся цветы, верховая езда, невинные развлечения, а не сам граф? Да положим даже, что тут есть немного и кокетства: разве это не простительно? другие и старше, да бог знает что делают".
Он отдохнул, луч радости блеснул в душе. Влюбленные все таковы: то очень слепы, то слишком прозорливы. Притом же так приятно оправдать любимый предмет!
"А отчего же перемена в обращении со мной? - вдруг спрашивал он себя и снова бледнел. - Зачем она убегает меня, молчит, будто стыдится? зачем вчера, в простой день, оделась так нарядно? гостей, кроме его, не было. Зачем спросила, скоро ли начнутся балеты?" Вопрос простой; но он вспомнил, что граф вскользь обещал доставать всегда ложу, несмотря ни на какие трудности: следовательно, он будет с ними. "Зачем вчера ушла из саду? зачем не пришла в сад? зачем спрашивала то, зачем не спрашивала..."
И снова впал он в тяжкие сомнения и снова жестоко мучился и дошел до заключения, что Наденька даже никогда его и не любила.
"Боже, боже! - говорил он в отчаянье, - как тяжело, как горько жить! Дай мне это мертвое спокойствие, этот сон души..."
Через четверть часа он пришел в комнату унылый, боязливый.
- Прощайте, Надежда Александровна, - сказал он робко.
- Прощайте, - отвечала она отрывисто, не поднимая глаз.
- Когда позволите мне притти?
- Когда вам угодно. Впрочем... мы на той неделе переезжаем в город: мы вам дадим знать тогда...
Он уехал. Прошло более двух недель. Все уже переехали с дач. Аристократические салоны засияли снова.
И чиновник засветил две стенные лампы в гостиной, купил полпуда стеариновых свеч, расставил два карточные стола, в ожидании Степана Иваныча и Ивана Степаныча, и объявил жене, что у них будут вторники.
А Адуев все не получал от Любецких приглашения. Он встретил и повара их и горничную. Горничная, завидя его, бросилась бежать прочь: видно было, что она действовала в духе барышни. Повар остановился.
- Что это вы, сударь, забыли нас? - сказал он, - а мы уж недели полторы как переехали.
- Да, может быть, вы... не разобрались, не принимаете?
- Какое, сударь, не принимаем: уж все перебывали, только вас нет; барыня не надивится. Вот его сиятельство так каждый день изволит жаловать... такой добрый барин. Я намедни ходил к нему с какой-то тетрадкой от барышни - красненькую пожаловал.
- Какой же ты дурак! - сказал Адуев и бросился бежать от болтуна. Он прошел вечером мимо квартиры Любецких. Светло. У подъезда карета.
- Чья карета? - спросил он.
- Графа Новинского.
На другой, на третий день то же. Наконец однажды он вошел. Мать приняла его радушно, с упреками за отсутствие, побранила, что не трет грудь оподельдоком; Наденька - покойно, граф - вежливо. Разговор не вязался.
Так был он раза два. Напрасно он выразительно глядел на Наденьку; она как будто не замечала его взглядов, а прежде как замечала! бывало, он говорит с матерью, а она станет напротив него, сзади Марьи Михайловны, делает ему гримасы, шалит и смешит его.
Им овладела невыносимая тоска. Он думал о том только, как бы свергнуть с себя этот добровольно взятый крест. Ему хотелось добиться объяснения. "Какой бы ни был ответ, - думал он, - все равно, лишь бы превратить сомнение в известность".
Долго обдумывал он, как приняться за дело, наконец выдумал что-то и пошел к Любецким.
Все благоприятствовало ему. Кареты у подъезда не было. Тихо прошел он залу и на минуту остановился перед дверями гостиной, чтобы перевести дух. Там Наденька играла на фортепиано. Дальше через комнату сама Любецкая сидела на диване и вязала шарф. Наденька, услыхавши шаги в зале, продолжала играть тише и вытянула головку вперед. Она с улыбкой ожидала появления гостя. Гость появился, и улыбка мгновенно исчезла; место ее заменил испуг. Она немного изменилась в лице и встала со стула. Не этого гостя ожидала она.
Александр молча поклонился и, как тень, прошел дальше, к матери. Он шел тихо, без прежней уверенности, с поникшей головой. Наденька села и продолжала играть,
озираясь по временам беспокойно назад.
Через полчаса мать зачем-то вызвали из комнаты. Александр пришел к Наденьке. Она встала и хотела итти.
- Надежда Александровна! - сказал он уныло, - подождите, уделите мне пять минут, не более.
- Я не могу слушать вас! - сказала она и пошла было прочь, - в последний раз вы были...
- Я был виноват тогда. Теперь буду говорить иначе, даю вам слово: вы не услышите ни одного упрека. Не отказывайте мне, может быть, в последний раз. Объяснение необходимо: ведь вы мне позволили просить у маменьки вашей руки. После того случилось много такого... что... словом - мне надо повторить вопрос. Сядьте и продолжайте играть: маменька лучше не услышит; ведь это не в первый раз...
Она машинально повиновалась: слегка краснея, начала брать аккорды и в тревожном ожидании устремила на него взгляд.
- Куда же вы ушли, Александр Федорыч? - спросила мать, воротясь на свое место.
- Я хотел поговорить с Надеждой Александровной о... литературе, - отвечал он.
- Ну, поговорите, поговорите: в самом деле, давно вы не говорили.
- Отвечайте мне коротко и искренно на один только вопрос, - начал он вполголоса, - и наше объяснение сейчас кончится... Вы меня не любите более?
- Quelle idee! [Что за мысль! (франц.)] - отвечала она, смутившись, - вы знаете, как maman и я ценили всегда вашу дружбу... как были всегда рады вам...
Адуев посмотрел на нее и подумал: "Ты ли это, капризное, но искреннее дитя? эта шалунья, резвушка? Как скоро выучилась она притворяться? как быстро развились в ней женские инстинкты! Ужели милые капризы были зародышами лицемерия, хитрости?.. вот и без дядиной методы, а как проворно эта девушка образовалась в женщину! и все в школе графа, и в какие-нибудь два-три месяца! О дядя, дядя! и в этом ты беспощадно прав!"
- Послушайте, - сказал он таким голосом, что маска вдруг слетела с притворщицы, - оставим маменьку в стороне: сделайтесь на минуту прежней Наденькой, когда вы немножко любили меня... и отвечайте прямо: мне это нужно знать, ей-богу, нужно.
Она молчала, только переменила ноты и стала пристально рассматривать и разыгрывать какой-то трудный пассаж.
- Ну, хорошо, я изменю вопрос, - продолжал Адуев, - скажите, не заменил ли - не назову даже кто - просто, не заменил ли кто-нибудь меня в вашем сердце?..
Она сняла со свечки и долго поправляла светильню, но молчала.
- Отвечайте же, Надежда Александровна: одно слово избавит меня от муки, вас - от неприятного объяснения.
- Ах, боже мой, перестаньте! что я вам скажу? мне нечего сказать! - отвечала она, отворачиваясь от него.
Другой удовольствовался бы таким ответом и увидел бы, что ему не о чем больше хлопотать. Он понял бы все из этой безмолвной, мучительной тоски, написанной и на лице ее, проглядывавшей и в движениях. Но Адуеву было недовольно. Он, как палач, пытал свою жертву и сам был одушевлен каким-то диким, отчаянным желанием выпить чашу разом и до конца.
- Нет! - говорил он, - кончите эту пытку сегодня; сомнения, одно другого чернее, волнуют мой ум, рвут на части сердце. Я измучился; я думаю, у меня лопнет грудь от напряжения... мне нечем увериться в своих подозрениях; вы должны решить все сами; иначе я никогда не успокоюсь.
Он смотрел на нее и ждал ответа. Она молчала.
- Сжальтесь надо мной! - начал он опять, - посмотрите на меня: похож ли я на себя? все пугаются меня, не узнают... все жалеют, вы одни только...
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
/ Полные произведения / Гончаров И.А. / Обыкновенная история
|
Смотрите также по
произведению "Обыкновенная история":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
