Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Гончаров И.А. / Обыкновенная история
Обыкновенная история [21/21]
"Если это не поможет, - думал он, - тогда нет спасенья! будь, что будет!"
Петр Иваныч решительными шагами подошел к жене и взял ее за руку.
- Ты знаешь, Лиза, - сказал он, - какую роль я играю в службе: я считаюсь самым дельным чиновником в министерстве. Нынешний год буду представлен в тайные советники и, конечно, получу. Не думай, чтоб карьера моя кончилась этим: я могу еще итти вперед... и пошел бы...
Она смотрела на него с удивлением, ожидая, к чему это поведет.
- Я никогда не сомневалась в твоих способностях, - сказала она. - Я вполне уверена, что ты не остановишься на половине дороги, а пойдешь до конца...
- Нет, не пойду: я на днях подам в отставку.
- В отставку? - спросила она с изумлением, выпрямившись.
- Да.
- Зачем?
- Слушай еще. Тебе известно, что я расчелся с своими компаньонами и завод принадлежит мне одному. Он приносит мне до сорока тысяч чистого барыша, без всяких хлопот. Он идет как заведенная машина.
- Знаю; так что ж? - спросила Лизавета Александровна.
- Я его продам.
- Что ты, Петр Иваныч! Что с тобой? - с возрастающим изумлением говорила Лизавета Александровна, глядя на него с испугом, - для чего все это? Я не опомнюсь, понять не могу...
- Не-уже-ли не можешь понять?
- Нет!.. - в недоумении сказала Лизавета Александровна.
- Ты не можешь понять, что, глядя, как ты скучаешь, как твое здоровье терпит... от климата, я подорожу своей карьерой, заводом, не увезу тебя вон отсюда? не посвящу остатка жизни тебе? Лиза! неужели ты считала меня неспособным к жертве?.. - прибавил он с упреком.
- Так это для меня! - сказала Лизавета Александровна, едва приходя в себя, - нет, Петр Иваныч! - живо заговорила она, сильно встревоженная, - ради бога, никакой жертвы для меня! Я не приму ее - слышишь ли? решительно не приму! Чтоб ты перестал трудиться, отличаться, богатеть - и для меня! Боже сохрани! Я не стою этой жертвы! Прости меня: я была мелка для тебя, ничтожна, слаба, чтобы понять и оценить твои высокие цели, благородные труды... Тебе не такую женщину надо было...
- Еще великодушие! - сказал Петр Иваныч, пожимая плечами. - Мои намерения неизменны, Лиза!
- Боже, боже, что я наделала! Я была брошена как камень на твоем пути; я мешаю тебе... Что за странная моя судьба! - прибавила она почти с отчаянием. - Если человеку не хочется, не нужно жить... неужели бог не сжалится, не возьмет меня? Мешать тебе...
- Напрасно ты думаешь, что эта жертва тяжела для меня. Полно жить этой деревянной жизнью! Я хочу отдохнуть, успокоиться; а где я успокоюсь, как не наедине с тобой?.. Мы поедем в Италию.
- Петр Иваныч! - сказала она, почти плача, - ты добр, благороден... я знаю, ты в состоянии на великодушное притворство... но, может быть, жертва бесполезна, может быть, уж... поздно, а ты бросишь свои дела...
- Пощади меня, Лиза, и не добирайся до этой мысли, - возразил Петр Иваныч, - иначе ты увидишь, что я не из железа создан... Я повторяю тебе, что я хочу жить не одной головой: во мне еще не все застыло.
Она глядела на него пристально, с недоверчивостью.
- И это... искренно? - спросила она, помолчав, - ты точно хочешь покоя, уезжаешь не для меня одной?
- Нет: и для себя.
- А если для меня, я ни за что, ни за что...
- Нет, нет! я нездоров, устал... хочу отдохнуть...
Она подала ему руку. Он с жаром поцеловал ее.
- Так едем в Италию? - спросил он.
- Хорошо, поедем, - отвечала она монотонно.
У Петра Иваныча - как гора с плеч. "Что-то будет!" - подумал он.
Долго сидели они, не зная, что сказать друг другу. Неизвестно, кто первый прервал бы молчание, если б они оставались еще вдвоем. Но вот в соседней комнате послышались торопливые шаги. Явился Александр.
Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян! С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее! Глаза его сияли радостью. Он с особенным чувством поцеловал руку у тетки и пожал дядину руку...
- Откуда? - спросил Петр Иваныч.
- Угадайте, - отвечал Александр значительно.
- У тебя сегодня какая-то особенная прыть, - сказал Петр Иваныч, глядя на него вопросительно.
- Бьюсь об заклад, что не угадаете! - говорил Александр.
- Лет десять или двенадцать назад однажды ты, я помню, вот этак же вбежал ко мне, - заметил Петр Иваныч, - еще разбил у меня что-то... тогда я сразу догадался, что ты влюблен, а теперь... ужели опять? Нет, не может быть: ты слишком умен, чтоб...
Он взглянул на жену и вдруг замолчал.
- Не угадываете? - спросил Александр. Дядя глядел на него и все думал.
- Уж не... женишься ли ты? - сказал он нерешительно.
- Угадали! -торжественно воскликнул Александр. - Поздравьте меня.
- В самом деле? На ком? - спросили и дядя и тетка.
- На дочери Александра Степаныча.
- Неужели? Да ведь она богатая невеста, - сказал Петр Иваныч. - И отец... ничего?
- Я сейчас от них. Отчего отцу не согласиться? Напротив, он со слезами на глазах выслушал мое предложение; обнял меня и сказал, что теперь он может умереть спокойно: что он знает, кому вверяет счастье дочери... "Идите, говорит, только по следам вашего дядюшки!"
- Он сказал это? Видишь, и тут не без дядюшки!
- А что сказала дочь? - спросила Лизавета Александровна.
- Да... она... так, как, знаете, все девицы, - отвечал Александр, - ничего не сказала, только покраснела; а когда я взял ее за руку, так пальцы ее точно играли на фортепьяно в моей руке... будто дрожали.
- Ничего не сказала! - заметила Лизавета Александровна. - Неужели вы не взяли на себя труда выведать об этом у ней до предложения? Вам все равно? Зачем же вы женитесь?
- Как зачем? Не все же так шататься! Одиночество наскучило; пришла пора, ma tante, усесться на месте, основаться, обзавестись своим домком, исполнить долг... Невеста же хорошенькая, богатая... Да вот дядюшка скажет вам, зачем жениться: он так обстоятельно рассказывает...
Петр Иваныч, тихонько от жены, махнул ему рукой, чтоб он не ссылался на него и молчал, но Александр не заметил.
- А может быть, вы не нравитесь ей? - говорила Лизавета Александровна, - может быть, она любить вас не может - что вы на это скажете?
- Дядюшка, что бы сказать? Вы лучше меня говорите... Да вот, я приведу ваши же слова, - продолжал он, не замечая, что дядя вертелся на своем месте и значительно кашлял, чтоб замять эту речь, - женишься по любви, - говорил Александр, - любовь пройдет и будешь жить привычкой; женишься не по любви - и придешь к тому же результату: привыкнешь к жене. Любовь любовью, а женитьба женитьбой; эти две вещи не всегда сходятся, а лучше, когда не сходятся... Не правда ли, дядюшка? ведь вы так учили...
Он взглянул на Петра Иваныча и вдруг остановился, видя, что дядя глядит на него свирепо. Он с разинутым ртом, в недоумении, поглядел на тетку, потом опять на дядю и замолчал. Лизавета Александровна задумчиво покачала головой.
- Ну, так ты женишься? - сказал Петр Иваныч. - Вот теперь пора, с богом! А то хотел было в двадцать три года.
- Молодость, дядюшка, молодость!
- То-то молодость.
Александр задумался и потом улыбнулся.
- Что ты? - спросил Петр Иваныч.
- Так: мне пришла в голову одна несообразность...
- Какая?
- Когда я любил... - отвечал Александр в раздумье, - тогда женитьба не давалась...
- А теперь женишься, да любовь не дается, - прибавил дядя, и оба они засмеялись.
- Из этого следует, дядюшка, что вы правы, полагая привычку главным...
Петр Иваныч опять сделал ему зверское лицо. Александр замолчал, не зная, что подумать.
- Женишься на тридцать пятом году, - говорил Петр Иваныч, - это в порядке. А помнишь, как ты тут бесновался в конвульсиях, кричал, что тебя возмущают неравные браки, что невесту влекут как жертву, убранную цветами и алмазами, и толкают в объятия пожилого человека, большею частью некрасивого, с лысиной. Покажи-ка голову.
- Молодость, молодость, дядюшка! Не понимал сущности дела, - говорил Александр, заглаживая рукой волосы.
- Сущность дела, - продолжал Петр Иваныч. -" А бывало, помнишь, как ты был влюблен в эту, как ее... Наташу, что ли? "Бешеная ревность, порывы, небесное блаженство"... куда все это девалось?..
- Ну, ну, дядюшка, полноте! - говорил Александр, краснея.
- Где "колоссальная страсть, слезы"?..
- Дядюшка!
- Что? Полно предаваться "искренним излияниям", полно рвать желтые цветы! "Одиночество наскучило"...
- О, если так, дядюшка, я докажу, что не я один бил, бесновался, ревновал, плакал... позвольте, позвольте, у меня имеется письменный документ...
Он вынул из кармана бумажник и, порывшись довольно долго в бумагах, вытащил какой-то ветхий, почти развалившийся и пожелтевший листок бумаги.
- Вот, ma tante, - сказал он, - доказательство, что дядюшка не всегда был такой рассудительный, насмешливый и положительный человек. И он ведал искренние излияния и передавал их не на гербовой бумаге, и притом особыми чернилами. Четыре года таскал я этот лоскуток с собой и все ждал случая уличить дядюшку. Я было и забыл о нем, да вы же сами напомнили.
- Что за вздор? Я ничего не понимаю, - сказал Петр Иваныч, глядя на лоскуток.
- А вот, вглядитесь.
Александр поднес бумажку к глазам дяди. Вдруг лицо Петра Иваныча потемнело.
- Отдай! отдай, Александр! - закричал он торопливо и хотел схватить лоскуток. Но Александр проворно отдернул руку. Лизавета Александровна с любопытством смотрела на них.
- Нет, дядюшка, не отдам, - говорил Александр, - пока не сознаетесь здесь, при тетушке, что и вы когда-то любили, как я, как все... Или иначе этот документ передастся в ее руки, в вечный упрек вам.
- Варвар! - закричал Петр Иваныч, - что ты делаешь со мной?
- Вы не хотите?
- Ну, ну: любил. Подай.
- Нет, позвольте, что вы бесновались, ревновали?
- Ну, ревновал, бесновался...- говорил, морщась, Петр Иваныч.
- Плакали?
- Нет, не плакал.
- Неправда! я слышал от тетушки: признавайтесь.
- Язык не ворочается, Александр: вот разве теперь заплачу.
- Ma tante! извольте документ.
- Покажите, что это такое? - спросила она, протягивая руку.
- Плакал, плакал! Подай! - отчаянно возопил Петр Иваныч.
- Над озером?
- Над озером.
- И рвали желтые цветы?
- Рвал. Ну тебя совсем! Подай!
- Нет, не все: дайте честное слово, что вы предадите вечному забвению мои глупости и перестанете колоть мне ими глаза.
- Честное слово.
Александр отдал лоскуток. Петр Иваныч схватил его, зажег спичку и тут же сжег бумажку.
- Скажите мне, по крайней мере, что это такое? - спросила Лизавета Александровна.
- Нет, милая, этого и на страшном суде не скажу, - отвечал Петр Иваныч. - Да неужели я писал это? Быть не может...
- Вы, дядюшка! - перебил Александр. - Я, пожалуй, скажу, что тут написано: я наизусть знаю: "Ангел, обожаемая мною..."
- Александр! Навек поссоримся! - закричал Петр Иваныч сердито.
- Краснеют, как преступления - и чего! - сказала Лизавета Александровна, - первой, нежной любви.
Она пожала плечами и отвернулась от них.
- В этой любви так много... глупого, - сказал Петр Иваныч мягко, вкрадчиво. - Вот у нас с тобой и помину не было об искренних излияниях, о цветах, о прогулках при луне... а ведь ты любишь же меня...
- Да, я очень... привыкла к тебе, - рассеянно отвечала Лизавета Александровна.
Петр Иваныч начал в задумчивости гладить бакенбарды.
- Что, дядюшка, - спросил Александр шопотом, - это так и надо?
Петр Иваныч мигнул ему, как будто говоря: "Молчи".
- Петру Иванычу простительно так думать и поступать, - сказала Лизавета Александровна, - он давно такой, и никто, я думаю, не знал его другим; а от вас, Александр, я не ожидала этой перемены...
Она вздохнула.
- О чем вы вздохнули, ma tante? - спросил он.
- О прежнем Александре, - отвечала она.
- Неужели вы желали бы, ma tante, чтоб я остался таким, каким был лет десять назад? - возразил Александр. - Дядюшка правду говорит, что эта глупая мечтательность...
Лицо Петра Иваныча начало свирепеть. Александр замолчал.
- Нет, не таким, - отвечала Лизавета Александров" на, - как десять лет, а как четыре года назад: помните, какое письмо вы написали ко мне из деревни? Как вы хороши были там!
- Я, кажется, тоже мечтал там, - сказал Александр.
- Нет, не мечтали. Там вы поняли, растолковали себе жизнь; там вы были прекрасны, благородны, умны... Зачем не остались такими? Зачем это было только на словах, на бумаге, а не на деле? Это прекрасное мелькнуло, как солнце из-за туч - на одну минуту...
- Вы хотите сказать, ma tante, что теперь я... не умен и... не благороден...
- Боже сохрани! нет! Но теперь вы умны и благородны... по-другому, не по-моему...
- Что делать, ma tante? - сказал с громким вздохом Александр, - век такой. Я иду наравне с веком: нельзя же отставать! Вот я сошлюсь на дядюшку, приведу его слова...
- Александр! - свирепо сказал Петр Иваныч, - пойдем на минуту ко мне в кабинет: мне нужно сказать тебе одно слово.
Они пришли в кабинет.
- Что это за страсть пришла тебе сегодня ссылаться на меня? - сказал Петр Иваныч. - Ты видишь, в каком положении жена?
- Что такое? - с испугом спросил Александр.
- Ты ничего не замечаешь? А то, что я бросаю службу, дела - все, и еду с ней в Италию.
- Что вы, дядюшка! - в изумлении воскликнул Александр, - ведь вам нынешний год следует в тайные советники...
- Да видишь: тайная советница-то плоха... Он раза три задумчиво прошелся взад и вперед по комнате.
- Нет, - сказал он, - моя карьера кончена! Дело сделано: судьба не велит итти дальше... пусть! - Он махнул рукой-.
- Поговорим лучше о тебе, - сказал он, - ты, кажется, идешь по моим следам...
- Приятно бы, дядюшка! - прибавил Александр.
- Да! - продолжал Петр Иваныч, - в тридцать с небольшим лет - коллежский советник, хорошее казенное содержание, посторонними трудами зарабатываешь много денег, да еще во-время женишься на богатой... Да, Адуевы делают свое дело! Ты весь в меня, только недостает боли в пояснице...
- Да уж иногда колет... - сказал Александр, дотронувшись до спины.
- Все это прекрасно, разумеется кроме боли в пояснице, - продолжал Петр Иваныч, - я, признаюсь, не думал, чтоб из тебя вышло что-нибудь путное, когда ты приехал сюда. Ты все забирал себе в голову замогильные вопросы, улетал в небеса... но все прошло - и слава богу! Я сказал бы тебе: продолжай итти во всем по моим следам, только...
- Только что, дядюшка?
- Так... я хотел бы тебе дать несколько советов... насчет будущей твоей жены...
- Что такое? это любопытно.
- Да нет! - продолжал Петр Иваныч, помолчав, - боюсь, как бы хуже не наделать. Делай, как знаешь сам: авось, догадаешься... Поговорим лучше о твоей женитьбе. Говорят, у твоей невесты двести тысяч приданого - правда ли!
- Да, двести отец дает да сто от матери осталось.
- Так это триста! - закричал Петр Иваныч почти с испугом.
- Да еще он сегодня сказал, что все свои пятьсот душ отдает нам теперь же в полное распоряжение, с тем, чтоб выплачивать ему восемь тысяч ежегодно. Жить будем вместе.
Петр Иваныч вскочил с кресел с несвойственною ему живостью
- Постой, постой! - сказал он, - ты оглушил меня: так ли я слышал? повтори, сколько?
- Пятьсот душ и триста тысяч денег... - повторил Александр.
- Ты... не шутишь?
- Какие шутки, дядюшка?
- И имение... не заложено? - спросил Петр Иваныч тихо, не двигаясь с места.
- Нет.
Дядя, скрестив руки на груди, смотрел несколько минут с уважением на племянника.
- И карьера, и фортуна! - говорил он почти про себя, любуясь им, - И какая фортуна! и вдруг! все! все!.. Александр! - гордо, торжественно прибавил он, - ты моя кровь, ты - Адуев! Так и быть, обними меня!
И они обнялись.
- Это в первый раз, дядюшка! - сказал Александр.
- И в последний! - отвечал Петр Иваныч, - это необыкновенный случай. Ну, неужели тебе и теперь не нужно презренного металла? Обратись же ко мне хоть однажды.
- Ах! нужно, дядюшка: издержек множество. Если вы можете дать десять, пятнадцать тысяч...
- Насилу, в первый раз! - провозгласил Петр Иваныч.
- И в последний, дядюшка: это необыкновенный случай! - сказал Александр.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
/ Полные произведения / Гончаров И.А. / Обыкновенная история
|
Смотрите также по
произведению "Обыкновенная история":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
