Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Гончаров И.А. / Обыкновенная история
Обыкновенная история [12/21]
- Привезти новые ноты, - отвечала она.
- Нет, неправда; что такое, Александр?
- Написать повесть или что-нибудь...
- Ты еще не отказался от изящной литературы? - говорил Петр Иваныч, обирая пылинки с платья. - А ты, Лиза, сбиваешь его с толку - напрасно!
- Я не вправе отказаться от этого, - заметил Александр.
- Кто ж тебя неволит?
- Зачем я самовольно и неблагодарно отвергну почетное назначение, к которому призван? Одна светлая надежда в жизни и осталась, а я уничтожу и ее? Если я погублю, что свыше вложено в меня, то погублю и себя...
- Да что вложено в тебя такое, растолкуй мне, пожалуйста?
- Этого я, дядюшка, не могу растолковать вам. Надо понимать самому. Воздымались ли у вас на голове волосы от чего-нибудь, кроме гребенки?
- Нет! - сказал Петр Иваныч.
- Ну, вот видите. Бушевали ли в вас страсти, кипело ли воображение и создавало ли вам изящные призраки, которые просились воплотиться? билось ли сердце особенным биением?
- Дико, дико! Ну, так что ж? - спросил Петр Иваныч.
- А то, что с кем этого не бывало, так тому и растолковать нельзя, почему хочется писать, когда какой-то беспокойный дух твердит и днем и ночью, и во сне и наяву: пиши, пиши...
- Да ведь ты не умеешь писать?
- Полно, Петр Иваныч: сам не умеешь, так зачем же мешать другим? - сказала Лизавета Александровна.
- Извините, дядюшка, если замечу, что вы не судья в этом деле.
- Кто ж судья? она?
Петр Иваныч указал на жену.
- Она - нарочно, а ты веришь, - прибавил он.
- Да и сами вы в начале моего приезда сюда советовали писать, испытывать себя...
- Ну, так что ж? попробовал - не выходит ничего: и бросить бы.
- Неужели вы никогда не нашли у меня ни дельной мысли, ни удачного стиха?
- Как не найти! есть. Ты не глуп: как же у неглупого человека в нескольких пудах сочинений не найти удачной мысли? Так ведь это не талант, а ум.
- Ах! - сказала Лизавета Александровна, с досадой повернувшись на стуле.
- А биение сердца, трепет, сладостная нега и прочее такое - с кем не бывает?
- Да с тобой, я думаю, первым! - заметила жена.
- Ну, вот! А помнишь, я, бывало, восхищался...
- Чем это? не помню.
- Все испытывают эти вещи, - продолжал Петр Иваныч, обращаясь к племяннику, - кого не трогают тишина или там темнота ночи, что ли, шум дубравы, сад, пруды, море? Если б это чувствовали одни художники, так некому было бы понимать их. А отражать все эти ощущения в своих произведениях - это другое дело: для этого нужен талант, а его у тебя, кажется, нет. Его не скроешь: он блестит в каждой строке, в каждом ударе кисти...
- Петр Иваныч! тебе пора ехать, - сказала Лизавета Александровна.
- Сейчас.
- Отличиться хочется? - продолжал он, - тебе есть чем отличиться. Редактор хвалит тебя, говорит, что статьи твои о сельском хозяйстве обработаны прекрасно, в них есть мысль - все показывает, говорит, ученого производителя, а не ремесленника. Я порадовался: "Ба! думаю, Адуевы все не без головы!" - видишь: и у меня есть самолюбие! Ты можешь отличиться и в службе и приобресть известность писателя...
- Хороша известность: писатель о наземе.
- Всякому свое: одному суждено витать в небесных пространствах, а другому рыться в наземе и оттуда добывать сокровища. Я не понимаю, отчего пренебрегать скромным назначением? и оно имеет свою поэзию. Вот ты бы выслужился, нажил бы трудами денег, выгодно женился бы, как большая часть... Не понимаю, чего еще? Долг исполнен, жизнь пройдена с честью, трудолюбиво - вот в чем счастье! по-моему, так. Вот я статский советник по чину, заводчик по ремеслу; а предложи-ка мне взамен звание первого поэта, ей-богу не возьму!
- Послушай, Петр Иваныч: ты, право, опоздаешь! - перебила Лизавета Александровна, - скоро десять часов.
- В самом деле, пора. Ну, до свидания. А то вообразят себя, бог знает с чего, необыкновенными людьми, - ворчал Петр Иваныч, уходя вон, - да и того... II
Александр, возвратись домой от дяди, сел в кресло и задумался. Он припомнил весь разговор с дядей и теткой и потребовал строгого отчета от самого себя.
Как, в свои лета, позволив себе ненавидеть и презирать людей, рассмотрев и обсудив их ничтожность, мелочность, слабости, перебрав всех и каждого из своих знакомых, он забыл разобрать себя! Какая слепота! И дядя дал ему урок, как школьнику, разобрал его по ниточке, да еще при женщине; что бы ему самому оглянуться на себя! Как дядя должен выиграть в этот вечер в глазах жены! Это бы, пожалуй, ничего, оно так и должно быть; но ведь он выиграл на его счет. Дядя имеет над ним неоспоримый верх, всюду и во всем.
"Где же, - думал он, - после этого преимущество молодости, свежести, пылкости ума и чувств, когда человек, с некоторою только опытностью, но с черствым сердцем, без энергии, уничтожает его на каждом шагу, так, мимоходом, небрежно? Когда же спор будет равен и когда, наконец, перевес будет на его стороне? А на его стороне, кажется, и талант, и избыток душевных сил... а дядя является исполином в сравнении с ним. С какою уверенностью он спорит, как легко устраняет всякое противоречие и достигает цели, шутя, с зевотой, насмехаясь над чувством, над сердечными излияниями дружбы и любви, словом, над всем, в чем пожилые люди привыкли завидовать молодым".
Перебирая все это в уме, Александр покраснел от стыда. Он дал себе слово строго смотреть за собой и при первом случае уничтожить дядю: доказать ему, что никакая опытность не заменит того, что вложено свыше; что как он, Петр Иваныч, там себе ни проповедуй, а с этой минуты не сбудется ни одно из его холодных, методических предсказаний. Александр сам найдет свой путь и пойдет по нем не робкими, а твердыми и ровными шагами. Он теперь не то, что был три года назад. Он проник взглядом в тайники сердца, рассмотрел игру страстей, добыл себе тайну жизни, конечно не без мучений, но зато закалил себя против них навсегда. Будущее ему ясно, он восстал, окрылился, - он не ребенок, а муж, - смело вперед! Дядя увидит и в свою очередь разыграет впоследствии перед ним, опытным мастером, роль жалкого ученика; он узнает, к удивлению своему, что есть иная жизнь, иные отличия, иное счастье, кроме жалкой карьеры, которую он себе избрал и которую навязывает и ему, может быть, из зависти. Еще, еще одно благородное усилие - и борьба кончена!
Александр ожил. Он опять стал творить особый мир, несколько помудрее первого. Тетка поддерживала в нем это расположение, но тайком, когда Петр Иваныч спал или уезжал на завод и в английский клуб.
Она расспрашивала Александра о занятиях. А уж как это нравилось ему! Он рассказывал ей план своих сочинений и иногда, в виде совета, требовал одобрения.
Она часто спорила с ним, но еще чаше соглашалась.
Александр привязался к труду, как привязываются к последней надежде. "За этим, - говорил он тетке, - ведь уж нет ничего: там голая степь, без воды, без зелени, мрак, пустыня; - что тогда будет жизнь? хоть в гроб ложись!" И он работал неутомимо.
Иногда угасшая любовь придет на память, он взволнуется - и за перо: и напишет трогательную элегию. В другой раз желчь хлынет к сердцу и поднимет со дна недавно бушевавшую там ненависть и презрение к людям - смотришь - и родится несколько энергических стихов. В то же время он обдумывал и писал повесть. Он потратил на нее много размышления, чувства, материального труда и около полугода времени. Вот, наконец, повесть готова, пересмотрена и переписана набело. Тетка была в восхищении.
В этой повести действие происходило уже не в Америке, а где-то в тамбовской деревне. Действующие лица были обыкновенные люди: клеветники, лжецы и всякого рода изверги - во фраках, изменницы в корсетах и в шляпках. Все было прилично, на своих местах.
- Я думаю, ma tante, это можно показать дядюшке?
- Да, да, конечно, - отвечала она, - а впрочем... не лучше ли отдать напечатать так, без него? Он всегда против этого: скажет что-нибудь... Вы знаете, это кажется ему ребячеством.
- Нет, лучше показать! - отвечал Александр. - Я после вашего суда и собственного сознания не боюсь никого, а между тем пусть он увидит...
Показали. Петр Иваныч, увидя тетрадь, немного нахмурился и покачал головой.
- Что это, вы вдвоем сочинили? - спросил он, - что-то много. Да как мелко писано: охота же писать!
- Ты погоди качать головой, - отвечала жена, - а прежде выслушай. - Прочтите нам, Александр. Только ты выслушай внимательно, не дремли и скажи потом своп приговор. Недостатки везде можно найти, если захочешь искать их. А ты будь снисходителен.
- Нет, зачем? будьте только справедливы, - прибавил Александр.
- Нечего делать; я выслушаю, - сказал Петр Иваныч со вздохом, - только с условием, во-первых, не после обеда вскоре читать, а то я за себя не ручаюсь, что не засну. Этого, Александр, на свой счет не принимай; что бы ни читали после обеда, а меня всегда клонит сон; а во-вторых, если это что-нибудь дельное, то я скажу свое мнение, а нет - я буду только молчать, а вы там как себе хотите.
Стали читать. Петр Иваныч ни разу не вздремнул, слушал, не сводя глаз с Александра, даже редко мигал, а два раза так одобрительно кивнул головой.
- Видишь! - сказала жена вполголоса. - Я тебе говорила.
Он и ей кивнул.
Читали два вечера сряду. В первый вечер, после чтения, Петр Иваныч рассказал, к удивлению жены, все, что будет дальше.
- Ты почему знаешь? - спросила она.
- Мудрено! Идея уж не новая, - тысячу раз писали об этом. Дальше и читать бы не нужно, да посмотрим, как она развилась у него.
Когда, на другой вечер, Александр дочитывал последнюю страницу, Петр Иваныч позвонил. Вошел человек.
- Приготовь одеться, - сказал он. - Извини, Александр, что перервал: тороплюсь, - опоздаю в клуб к висту. Александр кончил. Петр Иваныч проворно пошел вон.
- Ну, до свиданья! - сказал он жене и Александру. - Я уж не заеду сюда.
- Постой! постой! - закричала жена, - что ж ты ничего не скажешь о повести?
- По уговору не следует! - отвечал он и хотел итти.
- Это упрямство! - сказала она. - О, он упрям - я его знаю! Вы не смотрите на это, Александр.
"Это недоброжелательство! - подумал Александр. - Он меня хочет втоптать в грязь, стащить в свою сферу. Все-таки он умный чиновник, заводчик - и больше ничего, а я поэт..."
- Это из рук вон, Петр Иваныч! - начала жена чуть не со слезами. - Ты хоть что-нибудь скажи. Я видала, что ты в знак одобрения качал головой, стало быть, тебе понравилось. Только по упрямству не хочешь сознаться. Как сознаться, что нам нравится повесть! Мы слишком умны для этого. Признайся, что хорошо.
- Я качал головой потому, что и из этой повести видно, что Александр умен, но он неумно сделал, что написал ее.
- Однакож, дядюшка, суд такого рода...
- Послушай: ведь ты мне не веришь, нечего и спорить; изберем лучше посредника. Я даже вот что сделаю, чтоб кончить это между нами однажды навсегда: я назовусь автором этой повести и отошлю ее к моему приятелю, сотруднику журнала: посмотрим, что он скажет. Ты его знаешь и, вероятно, положишься на его суд. Он человек опытный.
- Хорошо, посмотрим.
Петр Иваныч сел к столу и наскоро написал несколько строк, потом передал письмо Александру.
"Я, на старости лет, пустился в авторство, - писал он, - что делать: хочется прославиться, взять и тут, - с ума сошел! Вот я и произвел прилагаемую при сем повесть. Просмотрите ее, и если годится, то напечатайте в вашем журнале, разумеется, за деньги: вы знаете, я даром работать не люблю. Вы удивитесь и не поверите, но я позволяю вам даже подписать мою фамилию, стало быть, не лгу".
Уверенный в благоприятном отзыве о повести, Александр покойно ожидал ответа. Он даже радовался, что дядя упомянул в записке о деньгах.
"Очень, очень умно, - думал он, - Маменька жалуется, что хлеб дешев: пожалуй, не скоро пришлет денег; а тут оно и кстати получить тысячи полторы".
Прошло, однакоже, недели три, ответа все не было. Вот, наконец, однажды утром к Петру Иванычу принесли большой пакет и письмо.
- А! назад прислали! - сказал он, лукаво взглянув на жену.
Он не распечатал записки и не показал жене, как она ни просила. В тот же день вечером, перед тем, как ехать в клуб, он сам отправился к племяннику.
Дверь была не заперта. Он вошел. Евсей храпел, растянувшись в передней диагонально на полу. Светильня страшно нагорела и свесилась с подсвечника. Он заглянул в другую комнату: темно.
"О провинция!" - проворчал Петр Иваныч.
Он растолкал Евсея, показал ему на дверь, на свечку и погрозил тростью. В третьей комнате за столом сидел Александр, положив руки на стол, а на руки голову, и тоже спал. Перед ним лежала бумага. Петр Иваныч взглянул - стихи.
Он взял бумагу и прочитал следующее:
Весны пора прекрасная минула,
Исчез навек волшебный миг любви,
Она в груди могильным сном уснула
И пламенем не пробежит в крови!
На алтаре ее осиротелом
Давно другой кумир воздвигнул я,
Молюсь ему... но...
{Весны пора прекрасная минула и т. д. - строки из романтического
стихотворения И. А. Гончарова "Романс", помещенного в рукописном
альманахе Майковых "Подснежник", 1835.}
- И сам уснул! Молись, милый, не ленись! - сказал вслух Петр Иваныч. - Свои же стихи, да как уходили тебя! Зачем другого приговора? сам изрек себе.
- А! - сказал Александр, потягиваясь, - вы все еще против моих сочинений! Скажите, дядюшка, откровенно, что заставляет вас так настойчиво преследовать талант, когда нельзя не признать...
- Да зависть, Александр. Посуди сам: ты приобретешь славу, почет, может быть, еще бессмертие, а я останусь темным человеком и принужден буду довольствоваться названием полезного труженика. А ведь я тоже Адуев! воля твоя, обидно! Что я такое? прожил век свой тихо, безвестно, исполнил только свое дело и был еще горд и счастлив этим. Не жалкий ли удел? Когда умру, то есть ничего не буду чувствовать и знать, струны вещие баянов* не станут говорить обо мне, отдаленные века, потомство, мир не наполнятся моим именем, не узнают, что жил на свете статский советник Петр Иваныч Адуев, и я не буду утешаться этим в гробе, если я и гроб уцелеем как-нибудь до потомства. Какая разница ты: когда, расширяся шумящими крылами, будешь летать под облаками, мне придется утешаться только тем, что в массе человеческих трудов есть капля и моего меда*, как говорит твой любимый автор.
{...струны вещие баянов - в третьей песне поэмы "Руслан и Людмила"
А. С. Пушкина: "И струны громкие Баянов..."
...расширяся шумящими крылами... летать под облаками... капля и
моего меда - в басне И. А. Крылова "Орел и Пчела":
"Когда, расширяся шумящими крылами.
Ношуся я под облаками.
........................................
Что в них и моего хоть капля меду есть".}
- Оставьте его, ради бога, в стороне; что он за любимый автор! Издевается только над ближним.
- А! издевается! Не с тех ли пор ты разлюбил Крылова, как увидел у него свой портрет? A propos! знаешь ли, что твоя будущая слава, твое бессмертие у меня в кармане? но я желал бы лучше, чтоб там были твои деньги: это вернее.
- Какая слава?
- А ответ на мою записку.
- Ах! дайте, ради бога, скорее. Что он пишет?
- Я не читал; прочитай сам, да вслух.
- И вы могли утерпеть?
- Да мне-то что?
- Как что! Ведь я ваш родной племянник: как не полюбопытствовать? Какая холодность! это эгоизм, дядюшка!
- Может быть: я не запираюсь. Впрочем, я знаю, что тут написано. На, читай!
Александр начал читать громко, а Петр Иваныч постукивал палкой по сапогам. В записке было вот что:
"Что это за мистификация, мой любезнейший Петр Иваныч? Вы пишете повести! Да кто ж вам поверит? И вы думали обморочить меня, старого воробья! А если б, чего боже сохрани, это была правда, если б вы оторвали на время ваше перо от дорогих, в буквальном смысле, строк, из которых каждая, конечно, не один червонец стоит, и перестав выводить почтенные итоги, произвели бы лежащую передо мною повесть, то я и тогда сказал бы вам, что хрупкие произведения вашего завода гораздо прочнее этого творения..."
У Александра голос вдруг упал.
"Но я отвергаю такое обидное подозрение на ваш счет", - продолжал он робко и тихо.
- Не слышу, Александр, погромче! - сказал Петр Иваныч.
Александр продолжал тихим голосом:
"Принимая участие в авторе повести, вы, вероятно, хотите знать мое мнение. Вот оно. Автор должен быть молодой человек. Он не глуп, но что-то не путем сердит на весь мир. В каком озлобленном, ожесточенном духе пишет он! Верно, разочарованный. О боже! когда переведется этот народ? Как жаль, что от фальшивого взгляда на жизнь гибнет у нас много дарований в пустых, бесплодных мечтах, в напрасных стремлениях к тому, к чему они не призваны".
Александр остановился и перевел дух. Петр Иваныч закурил сигару и пустил кольцо дыму. Лицо его по обыкновению выражало совершенное спокойствие. Александр продолжал читать глухим, едва слышным голосом:
"Самолюбие, мечтательность, преждевременное развитие сердечных склонностей и неподвижность ума, с неизбежным последствием - ленью, - вот причины этого зла. Наука, труд, практическое дело - вот что может отрезвить нашу праздную и больную молодежь".
- Все дело можно бы в трех строках объяснить, - сказал Петр Иваныч, поглядев на часы, - а он в приятельском письме написал целую диссертацию! ну, не педант ли? Читать ли дальше, Александр? брось: скучно. Мне бы надо тебе кое-что сказать...
- Нет, дядюшка, позвольте, уж я выпью чашу до дна: дочитаю.
- Ну, читай на здоровье.
"Это печальное направление душевных способностей, - читал Александр, - обнаруживается в каждой строке присланной вами повести. Скажите ж вашему protege [Подопечному - франц.], что писатель тогда только, во-первых, напишет дельно, когда не будет находиться под влиянием личного увлечения и пристрастия. Он должен обозревать покойным и светлым взглядом жизнь и людей вообще, - иначе выразит только свое я, до которого никому нет дела. Этот недостаток сильно преобладает в повести. Второе и главное условие - этого, пожалуй, автору не говорите из сожаления к молодости и авторскому самолюбию, самому беспокойному из всех самолюбий, - нужен талант, а его тут и следа нет. Язык, впрочем, везде правилен и чист; автор даже обладает слогом..." - насилу дочитал Александр.
- Вот давно бы так! - сказал Петр Иваныч, - а то бог знает что наговорил! О прочем мы с тобой и без него рассудим.
У Александра опустились руки. Он молча, как человек, оглушенный неожиданным ударом, глядел мутными глазами прямо в стену. Петр Иваныч взял у него письмо и прочитал в P.S. следующее: "Если вам непременно хочется поместить эту повесть в наш журнал - пожалуй, для вас, в летние месяцы, когда мало читают, я помещу, но о вознаграждении и думать нельзя".
- Ну, что, Александр, как ты себя чувствуешь? - спросил Петр Иваныч.
- Покойнее, нежели можно было ожидать, - отвечал с усилием Александр, - чувствую, как человек, обманутый во всем.
- Нет, как человек, который обманывал сам себя да хотел обмануть и других...
Александр не слыхал этого возражения.
- Ужели и это мечта?., и это изменило?.. - шептал он. - Горькая утрата! Что ж, не привыкать-стать обманываться! Но зачем же, я не понимаю, вложены были в меня все эти неодолимые побуждения к творчеству?..
- Вот то-то! в тебя вложили побуждения, а самое творчество, видно, и забыли вложить, - сказал Петр Иваныч, - я говорил!
Александр отвечал вздохом и задумался. Потом вдруг с живостью бросился отворять все ящики, достал несколько тетрадей, листков, клочков и начал с ожесточением бросать в камин.
- Вот это не забудь! - сказал Петр Иваныч, подвигая к нему листок с начатыми стихами, лежавший на столе.
- И это туда же! - говорил Александр с отчаянием, бросая стихи в камин.
- Нет ли еще чего? Поищи-ка хорошенько, - спросил Петр Иваныч, осматриваясь кругом, - уж за один бы раз делать умное дело. Вон, что там это на шкафе за связка?
- Туда же! - говорил Александр, доставая ее, - это статьи о сельском хозяйстве.
- Не жги, не жги этого! Отдай мне! - сказал Петр Иваныч, протягивая руку, - это не пустяки.
Но Александр не слушал.
- Нет! - сказал он со злостью, - если погибло для меня благородное творчество в сфере изящного, так я не хочу и труженичества: в этом судьба меня не переломит!
И связка полетела в камин.
- Напрасно! - заметил Петр Иваныч и между тем сам палкой шарил в корзине под столом, нет ли еще чего-нибудь бросить в огонь.
- А что же мы с повестью сделаем, Александр? Она у меня.
- Не нужно ли вам оклеить перегородки?
- Нет, теперь нет. Не послать ли за ней? Евсей! Опять заснул: смотри, там мою шинель у тебя под носом украдут! Сходи скорее ко мне, спроси там у Василья толстую тетрадь, что лежит в кабинете на бюро, и принеси сюда.
Александр сидел, опершись на руку, и смотрел в камин. Принесли тетрадь. Александр поглядел на плод полугодовых трудов и задумался. Петр Иваныч заметил это.
- Ну, кончай, Александр, - сказал он, - да поговорим о другом.
- И это туда же! - крикнул Александр, швырнув тетрадь в печь.
Оба стали смотреть, как она загорится, Петр Иваныч, по-видимому, с удовольствием, Александр с грустью, почти со слезами. Вот верхний лист зашевелился и поднялся, как будто невидимая рука перевертывала его; края его загнулись, он почернел, потом скоробился и вдруг вспыхнул; за ним быстро вспыхнул другой, третий, а там вдруг несколько поднялись и загорелись кучей, но следующая под ними страница еще белелась и через две секунды тоже начала чернеть по краям.
Александр, однакож, успел прочесть на ней: глава III-я. Он вспомнил, что было в этой главе, и ему стало жаль ее. Он встал с кресел и схватил щипцы, чтобы спасти остатки своего творения. "Может быть, еще..." - шептала ему надежда.
- Постой, вот я лучше тростью, - сказал Петр Иваныч, - а то обожжешься щипцами.
Он подвинул тетрадь в глубину камина, прямо на уголья. Александр остановился в нерешимости. Тетрадь была толста и не вдруг поддалась действию огня. Из-под нее сначала повалил густой дым; пламя изредка вырвется снизу, лизнет ее по боку, оставит черное пятно и опять спрячется. Еще можно было спасти. Александр уж протянул руку, но в ту ж секунду пламя озарило и кресла, и лицо Петра Иваныча, и стол; вся тетрадь вспыхнула и через минуту потухла, оставив по себе кучу черного пепла, по которому местами пробегали огненные змейки. Александр бросил щипцы.
- Все кончено! - сказал он.
- Кончено! - повторил Петр Иваныч.
- Ух! - промолвил Александр, - я свободен!
- Уж это в другой раз я помогаю тебе очищать квартиру, - сказал Петр Иваныч, - надеюсь, что на этот раз...
- Невозвратно, дядюшка.
- Аминь! - примолвил дядя, положив ему руки на плеча. - Ну, Александр, советую тебе не медлить: сейчас же напиши к Ивану Иванычу, чтобы прислал тебе работу в отделение сельского хозяйства. Ты, по горячим следам, после всех глупостей, теперь напишешь преумную вещь. А он все заговаривает: "Что ж, говорит, ваш племянник..."
Александр с грустью покачал головой.
- Не могу,-- сказал он, - нет, не могу: все кончено.
- Что ж ты станешь теперь делать?
- Что? - спросил он и задумался, - теперь пока ничего.
- Это только в провинции как-то умеют ничего не делать; а здесь... Зачем же ты приезжал сюда? Это непонятно!.. Ну, пока довольно об этом. У меня до тебя есть просьба.
Александр медленно приподнял голову и взглянул на дядю вопросительно.
- Ведь ты знаешь, - начал Петр Иваныч, подвигая к Александру свои кресла, - моего компаниона Суркова?
Александр кивнул головой.
- Да, ты иногда обедывал у меня с ним, только успел ли ты разглядеть хорошенько, что это за птица? Он добрый малый, но препустой. Господствующая его слабость - женщины. Он же, к несчастию, как ты видишь недурен собой, то есть румян, гладок, высок, ну, всегда завит, раздушен, одет по картинке: вот и воображает, что все женщины от него без ума - так, фат! Да чорт с ним совсем, я бы не заметил этого; но вот беда: чуть заведется страстишка, он и пошел мотать. Тут у него пойдут и сюрпризы, и подарки, и угождения; сам пустится в щегольство, начнет менять экипажи, лошадей... просто разоренье! И за моей женой волочился. Бывало, уж я и не забочусь посылать человека за билетом в театр: Сурков непременно привезет. Лошадей ли надо променять, достать ли что-нибудь редкое, толпу ли растолкать, съездить ли осмотреть дачу, куда ни пошлешь - золото! Уж как был полезен: этакого за деньги не наймешь. Жаль! Я нарочно не мешал ему, да жене очень надоел: я и прогнал. Вот когда он этак пустится мотать, ему уж недостает процентов, он начинает просить денег у меня - откажешь, заговаривает о капитале. "Что, говорит, мне ваш завод? никогда нет свободных денег в руках!" Добро бы взял какую-нибудь... так нет: все ищет связей в свете: "Мне, говорит, надобно благородную интригу: я без любви жить не могу!" не осел ли? Малому чуть не сорок лет, и не может жить без любви!
Александр вспомнил о себе и печально улыбнулся.
- Он все врет, - продолжал Петр Иваныч. - Я после рассмотрел, о чем он хлопочет. Ему только бы похвастаться, - чтоб о нем говорили, что он в связи с такой-то, что видят в ложе у такой-то, или что он на даче сидел вдвоем на балконе поздно вечером, катался, что ли, там с ней где-нибудь в уединенном месте, в коляске или верхом. А между тем выходит, что эти так называема благородные интриги - чтоб чорт их взял! - гораздо дороже обходятся, чем неблагородные. Вот из чего бьется, дурачина!
- К чему же это все ведет, дядюшка? - спросил Александр, - я не вижу, что я могу тут сделать.
- А вот увидишь. Недавно воротилась сюда из-за границы молодая вдова, Юлия Павловна Тафаева. Она очень недурна собой. С мужем я и Сурков были приятели. Тафаев умер в чужих краях. Ну, догадываешься?
- Догадываюсь: Сурков влюбился во вдову.
- Так: совсем одурел! а еще?
- Еще... не знаю...
- Экой какой! Ну, слушай: Сурков мне раза два проговорился, что ему скоро понадобятся деньги. Я сейчас догадался, что это значит, только с какой стороны ветер дует - не мог угадать. Я допытываться, зачем деньги? Он мялся, мялся, наконец сказал, что хочет отделать себе квартиру на Литейной. Я припоминать, что бы такое было на Литейной, - и вспомнил, что Тафаева живет там же и прямехонько против того места, которое он выбрал. Уж и задаток дал. Беда грозит неминучая, если... не поможешь ты. Теперь догадался?
Александр поднял нос немного кверху, провел взглядом по стене, по потолку, потом мигнул раза два и стал глядеть на дядю, но молчал.
Петр Иваныч смотрел на него с улыбкой. Он страх любил заметить в ком-нибудь промах со стороны ума, догадливости и дать почувствовать это.
- Что это, Александр, с тобой? А еще повести пишешь! - сказал он.
- Ах, догадался, дядюшка!
- Ну, слава богу!
- Сурков просит денег; у вас их нет, вы хотите, чтоб я... - И не договорил.
Петр Иваныч засмеялся. Александр не кончил фразы и смотрел на дядю в недоумении.
- Нет, не то! - сказал Петр Иваныч. - Разве у меня когда-нибудь не бывает денег? Попробуй обратиться, когда хочешь, увидишь! А вот что: Тафаева через него напомнила мне о знакомстве с ее мужем. Я заехал. Она просила посещать ее; я обещал и сказал, что привезу тебя: ну, теперь, надеюсь, понял?
- Меня? - повторил Александр, глядя во все глаза на дядю. - Да, конечно... теперь понял... - торопливо прибавил он, но на последнем слове запнулся.
- А что ты понял? - спросил Петр Иваныч.
- Хоть убейте, ничего, дядюшка, не понимаю! Позвольте... может быть, у ней приятный дом... вы хотите, чтоб я рассеялся... так как мне скучно...
- Вот, прекрасно! стану я возить тебя для этого по домам! После этого недостает только, чтоб я тебе закрывал на ночь рот платком от мух! Нет, все не то. А вот в чем дело: влюби-ка в себя Тафаеву.
Александр вдруг поднял брови и посмотрел на дядю.
- Вы шутите, дядюшка? это нелепо! - сказал он.
- Там, где точно есть нелепости, ты их делаешь очень важно, а где дело просто и естественно - это у тебя нелепости. Что ж тут нелепого? Разбери, как нелепа сама любовь: игра крови, самолюбие... Да что толковать с тобой: ведь ты все еще веришь в неизбежное назначение кого любить, в симпатию душ!
- Извините: теперь ни во что не верю. Но разве можно влюбить и влюбиться по произволу?
- Можно, но не для тебя. Не бойся: я такого мудреного поручения тебе не дам. Ты вот только что сделай. Ухаживай за Тафаевой, будь внимателен, не давай Суркову оставаться с ней наедине... ну, просто, взбеси его. Мешай ему: он слово, ты два, он мнение, ты опровержение. Сбивай его беспрестанно с толку, уничтожай на каждом шагу...
- Зачем?
- Все еще не понимаешь! А затем, мой милый, что он сначала будет с ума сходить от ревности и досады, потом охладеет. Это у него скоро следует одно за другим. Он самолюбив до глупости. Квартира тогда не понадобится, капитал останется цел, заводские дела пойдут своим чередом... ну, понимаешь? Уж это в пятый раз я с ним играю шутку: прежде, бывало, когда был холостой и помоложе, сам, а не то кого-нибудь из приятелей подошлю.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
/ Полные произведения / Гончаров И.А. / Обыкновенная история
|
Смотрите также по
произведению "Обыкновенная история":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
