• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо

Дворянское гнездо [19/22]

Скачать полное произведение

    женскими личностями его эпохи: в 1848 г. она познакомила его с Н. А. Герцен,
    у которой так много общего - насколько мы можем судить теперь - и с Лизой
    Калитиной, и с Еленой Стаховой..." (Творч путь Т, Сб, стр. 139).}.
     Именно так понял Лизу и Гончаров, обеспокоенный ее сходством с образом
    Веры, которая в одном из первых вариантов "Обрыва" уходила за Марком
    Волоховым. Он писал по этому поводу Тургеневу: "...я было обрадовался, когда
    вы сказали, что предметом задумываемого вами произведения ("Накануне")
    избираете восторженную девушку, но вспомнил, что вы ведь дипломат: не хотите
    ли обойти или прикрыть этим эпитетом другой (нет ли тут еще гнезда,
    продолжения его, т. е. одного сюжета, разложенного на две повести и
    приправленного болгаром)" {Из письма к Тургеневу от 28 марта/9 апреля 1859
    г, (Гончаров и Тургенев, стр. 32).}.
     Изменения, внесенные Тургеневым в освещение центральных персонажей
    романа, свидетельствуют о том, что многие коренные вопросы, определявшие
    первоначальный замысел произведения, были додуманы и пересмотрены писателем
    в ходе работы. И это понятно: произведение, задуманное автором в 1856 году и
    осуществленное в конце 1858 года, не могло не отразить существенных перемен
    во взглядах и настроениях писателя. Идеологически между 1856 и 1859 годами у
    Тургенева пролегает грань, измеряемая не тремя годами, а целым десятилетием:
    от круга идей, связанных с последствиями реакции после разгрома революции
    1848 года - философского и исторического пессимизма, совершен переход к
    идеологии конца 50-х - начала 60-х годов с характерным для нее подъемом
    политической активности, возрождением надежд на лучшее будущее, новым
    интересом к этической проблематике эпохи {Связь проблематики "Дворянского
    гнезда" с эпохой конца 50-х годов замаскирована у Тургенева отсылкой к 1842
    году - времени действия романа. Трудно сказать, чем была вызвана эта
    маскировка, но важно отметить, что в рукописи указание времени действия
    появилось на полях в виде вставки в текст, не содержащий вначале
    хронологических определений, и что 1842 год возник в этой вставке после
    длительных колебаний автора. Вначале был указан 1850 год, затем
    последовательно: 1849, 1850, 1845, 1849 гг., и только после этого писатель
    остановился на 1842 годе.}.
     Перелом в настроениях и взглядах писателя между 1856 и 1859 годами
    отразился и в переписке его за эти годы, в частности в письмах Тургенева к
    E. E. Ламберт - лицу, весьма близкому писателю на протяжении ряда лет и
    особенно в период создания "Дворянского гнезда".
     В 1856 году письма Тургенева к этой корреспондентке пронизаны
    настроениями опустошенности, мыслями о суетности человеческих исканий перед
    лицом смерти, о бессмысленности всякого протеста против зла, об
    "удовольствии смирения". "Должно учиться у природы ее правильному и
    спокойному ходу, ее смирению", - писал Тургенев 10/22 июня 1856 г. И дальше:
    "У нас нет идеала, <...> а идеал дается только сильным гражданским бытом,
    искусством (или наукой) и религией" (Т, Письма, т. II, стр. 366).
     В следующие годы, когда политическая обстановка в России резко
    изменилась в связи с подготовкой к крестьянской реформе, меняется и характер
    писем Тургенева к E. E. Ламберт. В них нет уже прежнего пессимизма,
    абстрактно-философских рассуждений. Все помыслы писателя устремлены к
    родине, к нему возвращается прежняя жажда деятельности - литературной и
    общественной.
     3/15 ноября 1857 г. он пишет из Рима: "А что делается у нас в России?
    Здесь ходят разные противоречащие слухи. Если б не литература, я бы давно
    вернулся в Россию; теперь каждому надобно быть на своем гнезде. В мае месяце
    я надеюсь прибыть в деревню - и не выеду оттуда, пока не устрою моих
    отношений к крестьянам. Будущей зимой, если бог даст, я буду
    землевладельцем, но уже не помещиком и не барином". И в том же письме он
    добавляет: "...я почувствовал желание приняться за работу" (Т, Письма, т.
    III, стр. 162-164).
     И в следующем письме к Ламберт, от 22 декабря ст. ст. 1857 г. - снова о
    России и снова о деле: "Я здесь в Риме все это время много и часто думаю о
    России. Что в ней делается теперь'' <...> До сих пор слухи приходят все
    довольно благоприятные; но затруднений бездна, а охоты, в сущности, мало.
    Ленив и неповоротлив русский человек, и не привык ни самостоятельно мыслить,
    ни последовательно действовать. Но нужда- великое слово! - поднимет и этого
    медведя из берлоги" (там же, стр. 179). Здесь же писатель сообщает о том,
    что наблюдения над русской жизнью привели его снова к "Дворянскому гнезду".
    Как видим, вместе с вопросом "Что делать?", волновавшим всю передовую
    русскую общественную мысль, перед Тургеневым как писателем со всей силой
    встал и другой, связанный с первым вопрос: "Кто будет делать?".
     Отчасти эта тема была поставлена Тургеневым уже в "Асе" - в той мере, в
    какой вопрос о деятельных силах общества был связан с проблемой "лишнего
    человека" в новых условиях. Но писатель хорошо понимал, что эту широкую
    проблему нельзя ограничивать критикой "возящегося с собою лица", а кругозор
    литератора - "одним лирическим щебетанием" (из письма к Л. Н. Толстому от
    17/29 января 1858 г.). "Я очень рад, что "Ася" тебе понравилась; желаю,
    чтобы и публике она пришлась по вкусу, хотя время теперь, кажется, вовсе не
    туда глядит", - пишет он Некрасову 18/30 января 1858 г., извещая его о ходе
    работы над новым своим произведением - "Дворянским гнездом", которым
    писатель и надеялся ответить на запросы времени.
     Время требовало новой оценки движущих сил истории. Нужно было решить,
    каким должен и может быть истинный деятель в эпоху назревавшего
    социально-экономического переворота, причем ответа на этот вопрос писатель
    искал и в собственных наблюдениях над окружающими его людьми, и в уроках
    недавнего прошлого, и в современных социальных теориях. В "Дворянском
    гнезде" нашли отражение различные стороны этой проблемы, но больше всего
    писателя занимал аспект нравственно-психологический {О сложном соотношении
    этических представлений Тургенева и социальной проблематики эпохи см. в
    работах: Г. А. Вялый. "Тургенев и русский реализм", изд. "Сов. писатель".
    М. - Л., 1962, гл. V; Г. Б. Курляндская. "Этическая тема в творчестве
    Тургенева". - Ученые записки Орловского Гос. педагогического ин-та, т 17.
    Орел, 1963, стр. 85-129.}.
     В период, когда писалось "Дворянское гнездо",
    революционно-демократическая критика выступила с рядом статей, по-новому, с
    социальных позиций освещавших трагедию "лишнего человека", недавнего
    положительного героя русской жизни.
     Еще в конце 1857 г. Н. А. Добролюбов в рецензии на "Губернские очерки"
    Салтыкова-Щедрина (С, 1857, Э 12) писал об "ответственности окружающей
    среды" за нравственную гибель образованных и одаренных натур, выродившихся в
    "апатические безличности", спасавшихся в "мефистофельстве", спившихся с
    кругу или пустившихся в мошенничество. Рецензент писал: "Читатели, конечно,
    прочли уже "Губернские очерки" и потому, верно, знакомы с некоторыми из
    талантливых натур, очерченными г. Щедриным. Но не все, может быть,
    размышляли о сущности этого типа и о значении его в нашем обществе"
    {Добролюбов, т. I, стр. 185.}. Всем ходом дальнейших рассуждений критик
    подводит к мысли, что лень, бездеятельность, тунеядство и другие пороки
    обещавших многое личностей чаще всего обусловлены не природными задатками, а
    "бессилием противиться внешним условиям", т. е. причинами социальными.
     Более подробно и в применении к творчеству самого Тургенева сущность
    типа "лишнего человека" и значение его в современном обществе раскрывались в
    статье Чернышевского "Русский человек на rendez-vous", появившейся в
    апрельском номере "Атенея" за 1858 г. Статья была посвящена разбору повести
    Тургенева "Ася", напечатанной в январе того же года в "Современнике", и
    отвечала на вопрос, могут ли люди, подобные герою этой повести, быть
    деятелями нового исторического периода.
     Основная беда героя повести "Лея", по мысли Чернышевского, в его
    прирожденной "неспособности понимать вещи": он не привык понимать ничего
    великого и живого, потому что слишком мелка и бездушна была его жизнь, мелки
    и бездушны были "все отношения и дела, к которым он привык".
     Сословная биография героя "и его собратьев", определившая их
    неспособность к решительным действиям в настоящем, заставляла задуматься и о
    будущем: "...только их дети и внуки, воспитанные в других понятиях и
    привычках, будут уметь действовать как честные и благоразумные граждане, а
    сами они теперь не пригодны к роли, которая даемся им" {Чернышевский, т. V,
    стр. 172.}. Таков был приговор революционно-демократической критики
    дворянскому герою как действующему лицу новой исторической формации.
     Тот же вопрос рассматривался и Тургеневым в его романе "Дворянское
    гнездо", само название которого подчеркивало направленность мысли автора.
    Как и Чернышевский, Тургенев основывал свое суждение об одном из лучших
    представителей дворянских гнезд в России не только на его субъективных
    качествах, но и на тех объективных условиях, которые влияли на формирование
    личности в типичных для крепостного уклада обстоятельствах. История рода
    Лаврецких объясняет многое в поведении и духовной ущербности героя,
    искалеченного воспитанием, растратившего природную энергию на борьбу с самим
    собой и с враждебной мелочной стихией быта, не нашедшего счастья для себя и
    не принесшего его никому на земле.
     Как и Чернышевский, Тургенев связывает вопрос "о счастье или несчастье
    навеки" с понятием гражданской пользы. Не находящие исхода стремления
    Лаврецкого к гармонической любви в такой же мере значимы для определения его
    духовной сущности, как и его общественная трагедия: поиски полезного дела и
    ранний уход с исторической сцены. Тургенев, как и Чернышевский, пришел в
    своем романе к мысли, что современное поколение дворянской интеллигенции,
    даже в лице ее лучших представителей, осознавших задачи времени, ближе всего
    стоящих к народу, наиболее честных и самоотверженных, не способно возглавить
    силы прогресса - оно неизбежно должно уступить место "детям и внукам,
    воспитанным в других условиях и привычках". Таков несомненный смысл
    заключительных страниц "Дворянского гнезда".
     В черновом автографе романа имеются строки, не вошедшие в окончательный
    текст эпилога; в них с особенной ясностью проступала мысль автора о
    зависимости жизнедеятельных сил общества от среды, от исторических
    обстоятельств. Вместо известных слов Лаврецкого, обращенных к молодому
    поколению: "...вам не придется, ~ будет с вами" (стр. 293) - в рукописи
    сохранился следующий текст: "Вы не заражены своим прошедшим, вас не
    вывихнули с молодости, вы не узнаете невозвратимых утрат борьбы с самим
    собою - вы прямо возьметесь за дело!" И далее: "Примите тайное, безвестное
    для вас благословение человека, который уже перестал идти, но не перестал
    глядеть вперед и следить за жизнью" (см. варианты к стр. 293, строки 27-33).
     Более подробно, чем в окончательном тексте, в автографе раскрыто и
    содержание самого "дела" Лаврецкого, которому он посвятил себя, отказавшись
    от "собственного счастья, от своекорыстных целей". Лаконичная фраза: "Он,
    насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян" - в рукописи является
    частью обширного периода: "...он обеспечил и упрочил быт своих крестьян,
    поднял их нравственно, вселил в них, вместе с сознанием упроченной
    собственности, чувство обязанности и чувство права - те чувства, которыми до
    сих пор так еще бедна богатая русская душа" {Это место прочтено в
    исследовании А. Гранжара неточно, что и привело автора к ошибочному
    толкованию текста (La comtesse Lambert et "Nid de seigneurs", стр. 221).}.
     В литературе, посвященной "Дворянскому гнезду", высказаны разные точки
    зрения на то, как реагировал Тургенев на статью Чернышевского "Русский
    человек на rendez-vous". Прямых высказываний Тургенева по этому поводу не
    сохранилось. А очевидная общность целого ряда проблем, поставленных в статье
    Чернышевского и в романе Тургенева, трактуется в одних работах как результат
    идейного влияния революционно-демократической критики на писателя {М. О.
    Габель. Роман Тургенева "Дворянское гнездо" в общественно-политической и
    литературной борьбе конца 50-х годов. - Ученые записки Харьковского госуд.
    библиотечного ин-та, 1956, вып. II, стр. 219.}, в других - как полемический
    отклик Тургенева на чуждые ему взгляды {Г. Н. Антонова. Чернышевский и
    Тургенев о "лишних людях". - В кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования
    и материалы, <т.> 3. Саратов, 1962, стр. 92-106.}.
     Высказанные точки зрения не исключают друг друга. Тургенев не мог
    принять и не отразил в "Дворянском гнезде" революционную программу
    демократов, предусматривающую полную смену руководящих классов; оставаясь на
    позициях либерала-постепеновца, писатель возлагал большие надежды на
    нравственное обновление дворянства как путь к сохранению его руководящей
    исторической роли. Именно потому в романе так много внимания уделяется
    нравственной характеристике основных героев. Писатель тщательно отбирал и
    выделял черты, определяющие, по его выражению, "крепость нравственного
    состава" личности - и прежде всего такие, как вера в идеал, деятельная
    энергия, сознание гражданского долга, близость к народу, чувство родины,
    способность к подвигу, самоотверженность, доброта. Все это и составляет
    обязательный этический комплекс, без которого писатель не мыслил себе
    положительного героя, борца за прогресс.
     Можно ли приобрести нравственные качества, которыми человек не обладает
    с рождения? Тургенев отвечает на этот вопрос многими страницами в
    "Дворянском гнезде", посвященными проблеме становления личности в
    зависимости от среды, системы воспитания, идейных влияний, субъективного
    стремления к самоусовершенствованию. В этом смысле особенно значимы
    биографии Лаврецкого, Лизы, Паншина. Тургенев в лице Михалевича заново
    присматривается и к облику политических мечтателей 30-х годов, цельные
    натуры которых не потеряли для писателя своего обаяния и своего
    воспитательного значения в годы, когда писался роман. В плане формирующих
    сознание народных традиций рассматривает Тургенев и религиозно-нравственную
    стихию, в лучших своих проявлениях способствующую, по его мнению, воспитанию
    стоицизма, подвижничества, чувства долга. Утверждение мысли о возможности
    нравственного обновления общественных сил писатель считал важной
    практической задачей {В письмах Тургенева, написанных в тот же период и
    обращенных к молодежи, четко формулируется задача нравственного
    самоусовершенствования. Так, в письме к А. Н. Апухтину от 29 сентября/11
    октября 1858 г. говорится: "...если Вы теперь, в 1858-м году, отчаиваетесь и
    грустите, что же бы Вы сделали, если б Вам было 18 лет в 1838-м году, когда
    впереди все было так темно - и так и осталось темно? Вам теперь некогда и не
    для чего горевать; Вам предстоит большая обязанность перед самим собою: Вы
    должны себя делать, человека из себя делать <...> Помните, что много молодых
    людей, подобных Вам, трудятся и бьются по всему лицу России; Вы не одни -
    чего же Вам больше? Зачем отчаиваться и складывать руки? Ну если другие то
    же сделают, что же выйдет из этого? Вы перед Вашими (часто Вам не
    известными) товарищами нравственно обязаны не складывать руки" (Т, Письма,
    т. III, стр. 238).}. По всей вероятности, этим и объясняется устранение из
    первого отдельного издания "Дворянского гнезда" (1859) эпиграфа, имевшегося
    в черновой рукописи романа и в тексте, опубликованном в "Современнике".
    Смысл эпиграфа ("На что душа рождена, того бог и дал") противоречил
    этической устремленности замысла романа в его последней редакции.
     Вот этот нравственно-психологический аспект темы передового
    современника, рекомендующий автора сторонником эволюционного накопления сил,
    а не революционной их перестановки по социальному признаку, и можно
    рассматривать как полемику с позицией демократов. Однако ряд признаков в
    автографе "Дворянского гнезда" свидетельствует о том, что писатель вносил
    некоторые поправки в свою позицию, очевидно, под воздействием мысли
    Добролюбова и Чернышевского. Как уже говорилось, история рода Лаврецких и, в
    частности, факт происхождения Федора Лаврецкого от матери-крестьянки
    появились в тексте уже на первой стадии его создания. Но при дальнейшей
    работе автор настойчиво подчеркивает вставками естественный демократизм
    этого персонажа, его физическое здоровье, мужицкий облик, богатырскую силу,
    природную энергию, не свойственную вырождающимся потомкам аристократических
    родов. Все эти черты нужны были писателю для того, чтобы представить на суд
    современников наименее уязвимого представителя своего класса, наиболее
    жизнеспособного, наиболее близко стоящего к народу. Позднее, по поводу
    "Отцов и детей", Тургенев в письме к К. К. Случевскому, объясняя избранную
    им позицию, говорит: "...эстетическое чувство заставило меня взять именно
    хорошего представителя дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если
    сливки плохи, что же молоко?" В том же письме он обобщает: "Вся моя повесть
    направлена против дворянства как передового класса" (Т, Письма, т. IV, стр.
    384). Осуждение Лаврецкого как деятеля, "переставшего идти вперед",
    освобождало путь для нового тургеневского героя - разночинца.
    
    РЕАЛЬНЫЕ И БЫТОВЫЕ ИСТОЧНИКИ "ДВОРЯНСКОГО ГНЕЗДА"
    
     Рассказывая о том, как создавались основные художественные типы его
    произведений, Тургенев неоднократно указывал (применительно к образам
    Рудина, Кирсановых, Базарова, Потугина), что в основе этих образов почти
    всегда находятся какие-либо реально существовавшие лица или отдельные черты
    их характеров {См.: А. Г. Цейтлин. Мастерство Тургенева-романиста. "Сов.
    писатель", М., 1958, стр. 92-98, 143-160.}. Подтверждением этих слов
    писателя служат дошедшие до нас списки персонажей некоторых произведений с
    авторскими пометами об их прототипах.
     Свидетельств самого Тургенева о прототипах "Дворянского гнезда" не
    сохранилось, как не сохранилось точных указаний об этих лицах и в мемуарной
    литературе, но различные соображения по этому вопросу были высказаны в ряде
    работ о Тургеневе - большей частью в связи с образом Лизы Калитиной. Одним
    из признаков, по которым велись поиски прототипа, были обстоятельства
    биографические: не часто случавшийся уход молодой девушки из благополучной
    дворянской семьи в монастырь. В "Вестнике знания" в 1909 году была
    опубликована статья Елены Штольдер "Схимница Макария (Лиза из романа
    Тургенева "Дворянское гнездо")", в которой автор рассказывает о том, как она
    "узнала из разговоров", что "все лица романа "Дворянское гнездо" не
    вымышлены, а на самом деле жили", и посетила в Орле "дом и сад Калитиных, на
    самом же деле Кологривовых". Далее автор сообщает одну из легендарных версий
    о прототипе Лизы: "Немного спустя мне удалось напасть на след Лизы.
    Постриглась она в Тульском монастыре, а через 15 лет переехала в Орловский".
    Е. Штольдер посетила этот монастырь, но в то время схимница Макария (она же
    Елизавета Кологрявова) ужо умерла - и автор статьи подробно описывает келью
    умершей, приводя рассказы монахинь о подвижнической жизни отшельницы {См.
    "Вестник знания", 1909, Э 4, стр. 597-600.}. Другая аналогия между жизненной
    судьбой Лизы Калитиной и дальней родственницы Тургенева Елизаветы Шаховой,
    одаренной поэтессы, которая, пережив несчастное любовное увлечение, в ранней
    молодости ушла в монастырь, проводится в статье А. И. Белецкого "Тургенев и
    русские писательницы 30-60-х гг." {Творч путь Т, Сб, стр. 139, 142-147. Ряд
    дополнительных сведений о личности и судьбе Лизы Шаховой, заинтересовавшей
    молодого Тургенева, содержится в статье М. П. Алексеева "Е. Шахова -
    переводчица Мицкевича" в кн. "Адам Мицкевич в русской печати 1825-1855",
    изд. АН СССР, М. - Л., 1957, стр. 498.}. Но автор далек от того, чтобы
    считать Елизавету Шахову или других лиц со сходной биографией конкретным
    прототипом Лизы Калитиной, образ которой, по мнению исследователя, "явился
    итогом целого ряда этюдов, женской души". В той же работе указывается на
    общность некоторых черт Лизы и Н. А. Герцен, которую хорошо знал Тургенев.
    Подобные сопоставления, так же, как и установленное исследователями сходство
    Лизы Калитиной с петербургской знакомой писателя, графиней Елизаветой
    Егоровной Ламберт, служат источником для суждений о том, как отбирал и
    творчески перерабатывал Тургенев подсказанный ему живой действительностью
    материал.
     Сходство Лизы с E. E. Ламберт, известной в великосветских кругах своей
    религиозностью, строгостью нравственных принципов, интересом к философским
    основам христианства, устанавливается по признаку интеллектуального и
    духовного родства. В специальном исследовании на эту тему проф. А. Гранжар
    {H. Granjаrd. Ivan Tourguenev, la comtesse Lambert et "Nid de seigneurs".
    Paris, 1960, стр. 14 и след.} прослеживает историю отношений и переписки
    Тургенева с E. E. Ламберт и приходит к справедливому выводу, что эта
    женщина, связанная с писателем "симпатией чувств", по собственному его
    выражению, и импонировавшая настроениям Тургенева в 1856-1857 гг., сыграла
    некоторую роль в истории замысла "Дворянского гнезда". Письма самого
    Тургенева к этой корреспондентке, исполненные элегической настроенности,
    сожалений об уходящей молодости, размышлений о счастье, о любви, о долге,
    напоминают внутренний мир Лаврецкого, а нравственные искания самой E. E.
    Ламберт, известные нам по ее письмам, частично отразились в образе Лизы
    Калитиной. Но исследователь преувеличил общее влияние E. E. Ламберт на
    Тургенева, якобы стихийно стремившегося к христианству. Известная
    прямолинейность выводов сказалась и в параллели между Лизой и гр. Ламберт
    как ее прототипом {Этот вопрос обсуждался на расширенном заседании сектора
    русской литературы Института мировой литературы АН СССР, где проф. А.
    Гранжар выступил с докладом об основных положениях названной выше книги.
    Отчет см. в журнале "Вопросы литературы", 1960, Э 12, стр. 242-243.}.
    Принадлежавшая к высшей придворной аристократии, по самому образу жизни
    чуждая русской простонародной стихии, гр. Ламберт весьма далека от
    поэтической сущности образа Лизы Калитиной, от его национальных и
    гражданских основ. Можно говорить лишь о каких-то отдельных штрихах,
    увиденных Тургеневым в облике этой своей приятельницы, как и других
    окружавших его женщин, и воплощенных писателем в цельном, едином,
    собирательном образе его любимой героини.
     Собирательным по существу является также образ Лаврецкого. Указывалось
    на его сходство в отдельных биографических моментах с реально
    существовавшими лицами, например, с Н. П. Огаревым {См.: Г. Доке. Огарев и
    Тургенев. "Slavia", 1939, R. XVI, s. 1, стр. 79-94; здесь же приводятся
    факты, указывающие на то, что прототипом жены Лаврецкого Варвары Павловны
    является первая жена Н. П. Огарева - М. Л. Рославлева. М. Л. Рославлева и А.
    Я. Панаева в качестве прототипов Варвары Павловны упоминались и ранее в
    статье А. И. Белецкого "Тургенев и русские писательницы 30-60-х гг." (Творч
    путь Т, Сб, стр. 136).}. Но во всех исследованиях в то же время отмечается,
    что образ Лаврецкого вобрал в себя многие личные настроения самого Тургенева
    и что повествование о нем изобилует автобиографическими деталями.
     Рукопись романа расширяет наше представление об автобиографическом
    характере некоторых подробностей повествования. Особенно показательны в этом
    отношении страницы, посвященные истории рода Лаврецких и описанию жизни
    героя до начала действия романа (главы VIII-XII). Глава о предках Лаврецкого
    состоит из 26 страниц чернового, обильно правленного текста. Кроме
    стилистических исправлений, обращают на себя внимание такие замены текста:
    прадед Федора Ивановича Лаврецкого Андрей первоначально в рукописи всюду
    назван Тимофеем (иногда Иваном, л. 46) и соответственно сын его - Петром
    Тимофеевичем. Характерно, что эти имена встречаются и в родословной самого
    Тургенева {См.: H. M. Гутьяр. Иван Сергеевич Тургенев. Юрьев, 1907, стр.
    4-8. В поколенной росписи рода Лутовиновых встречается и самая фамилия
    Лаврецких, в частности Мавра Ивановна Лаврецкая, ставшая женой Ивана
    Андреевича Лутовинова (ИРЛИ, Р. 1, он. 29, Э 87, л. 92).}. В окончательном
    тексте говорится, что родоначальник Лаврецкий выехал из Пруссии в княжение
    Василия Темного и "был пожалован двумя стами четвертями земли". В автографе
    первоначально была названа не Пруссия, а Венгерская земля {Родоначальник
    Тургеневых выехал из Золотой орды также при Василии Темном (там же).}, а в
    том месте, где должен был быть указан размер земельного надела, в рукописи
    оставлено пустое место с многоточием - очевидно, Тургенев где-то собирался
    уточнить цифру и сделал это позже, уже не в черновой рукописи.
     В первоначальной редакции приводилось значительно больше подробностей
    из семейной хроники Лаврецких, чем вошло в окончательный текст. В частности,
    подробнее описывались, "страшные дела" Тимофея Лаврецкого и его сына Петра,
    прадеда и деда героя - жестокие методы обучения дворовых мальчиков ремеслу,
    картина оскудения некогда богатых хозяйств, произвол и беспутство поместных
    прожигателей жизни (см. варианты к стр. 149, 152).
     Многие детали этих описаний имеют автобиографический характер. В
    литературе указывалось на черты сходства между образом деспота Андрея
    Лаврецкого и братом деда Тургенева по материнской линии Алексея Ивановича
    Лутовинова, между жизненной судьбой отца Лаврецкого Ивана Петровича и
    деградировавшего вольтерьянца Ивана Ивановича Лутовинова {H. M. Гутьяр. Иван
    Сергеевич Тургенев. Юрьев, 1907, стр. 13-15; ср. Т, СС, т. V, стр. 439.}.
    Отзвуки семейных преданий о роде Лутовиновых встречаются и в других
    произведениях Тургенева, например в рассказах "Три портрета" (1846), "Три
    встречи" (1852), причем некоторые детали из жизни "людей екатерининского
    времени" в этих рассказах сходны с описанием того же времени в "Дворянском
    гнезде" (характеристика старого дома в Васильевском и фамильных портретов,
    появившаяся в автографе романа в виде позднейшей вставки).
     За счет автобиографического материала значительно расширен в автографе
    текст в главе о воспитании молодого Лаврецкого. Так, вначале было сказано,
    что единственными игрушками Феди в детстве были три картонные фигурки,
    которые по воскресеньям разрешалось ему перекладывать с места на место. Во
    втором варианте единственным развлечением маленького Феди было воскресное
    посещение обедни (см. варианты чернового автографа к стр. 161, строки
    15-32). Затем на полях появляется большая вставка о любимой книге Феди
    Лаврецкого - "Эмблемы и символы" Максимовича-Амбодика, - книге, которую
    читал и маленький Тургенев (см. ниже, стр. 507). Добавлена также на полях
    сатирическая характеристика "системы" Ивана Петровича, при помощи которой он
    хотел воспитать из сына спартанца (в автографе: "гражданина, спартанца" -
    этот вариант не зачеркнут), и обобщение: ""Система" сбила с толку мальчика,
    поселила путаницу в его голове, притиснула ее" (стр. 162-163, строки 18-4)
    {В воспоминаниях о Тургеневе Н. А. Островской говорится, что, по признанию
    самого писателя, изображая "спартанское" воспитание Лаврецкого, он изобразил
    себя и своего отца (Т сб (Пиксанов), стр. 122). В письме Тургенева к П.
    Виардо от 25 июня/7 июля 1858 г. сообщаются сведения о воспитании детей M.
    H. Толстой, сходные с тем, о чем рассказано в "Дворянском гнезде". Тургенев
    пишет: "Он <В. П. Толстой> проводил по отношению к ним систему сурового
    обращения; он доставлял себе удовольствие воспитывать их на спартанский лад,
    сам ведя образ жизни совершенно противоположный. Подобные вещи случаются
    часто: люди таким образом доставляют себе удовольствие быть и порочными и
    добродетельными - добродетельными за чужой счет" (Т, Письма, т. III, стр.
    224 и 418).}.
     Реальные жизненные впечатления, пережитые самим автором, преломились и
    в описании местности, где происходит действие романа. "Дворянским гнездом"
    называлось в Орле место расположения лучших барских усадеб, прилегавших к
    обрывистому берегу реки Орлик {Н. Чернов. Литературные места Орловского
    края. Изд. 2. Орел, 1961, стр. 19-20; автор ссылается на рассказ
    "Несмертельный Голован" Н. С. Лескова, описавшего те же, что и Тургенев,
    места над обрывом Орлика.}. В этой местности, над рекой, в конце Октябрьской
    улицы (б. Дворянской), находится старинный дом, который известен среди
    орловчан как "дом Калитиных". По свидетельству старожилов, Тургенев с
    большой точностью описал в романе действительно существовавший в названной
    местности дом и окружавший его большой сад {Н. Чернов. Литературные места
    Орловского края. Изд. 2. Орел, 1961, стр. 19-20; ср.: "Орел". Материалы для
    описания Орловской губернии. Изд. П. Александрова, Рига, 1903, стр. 34;
    "Орловский вестник", 1913, Э 198 от 22 августа; И. А. Бунин. Повести.
    Рассказы. Воспоминания. "Московский рабочий". М., 1961, стр. 347-348.}.

/ Полные произведения / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо

Смотрите также по произведению "Дворянское гнездо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев