Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо
Дворянское гнездо [11/22]
Лаврецкий посмотрел ей вслед и, понурив голову, отправился назад по
улице. Он наткнулся на Лемма, который тоже шел, надвинув шляпу на нос и
глядя себе под ноги.
Они молча посмотрели друг на друга.
- Ну, что скажете? - проговорил наконец Лаврецкий.
- Что я скажу? - угрюмо возразил Лемм. - Ничего я не скажу. Все умерло,
и мы умерли (Alles ist todt, und wir sind todt). Ведь вам направо идти?
- Направо.
- А мне налево. Прощайте.
-----
На следующее утро Федор Иваныч с женою отправился в Лаврики. Она ехала
впереди в карете, с Адой и с Жюстиной; он сзади - в тарантасе. Хорошенькая
девочка все время дороги не отходила от окна кареты; она удивлялась всему:
мужикам, бабам, избам, колодцам, дугам, колокольчикам и множеству грачей;
Жюстина разделяла ее удивление; Варвара Павловна смеялась их замечаниям и
восклицаниям. Она была в духе; перед отъездом из города О... она имела
объяснение с своим мужем.
- Я понимаю ваше положение, - сказала она ему, - и он, по выражению ее
умных глаз, мог заключить, что она понимала его положение вполне, - но вы
отдадите мне хоть ту справедливость, что со мной легко живется; я не стану
вам навязываться, стеснять вас; я хотела обеспечить будущность Ады; больше
мне ничего не нужно.
- Да, вы достигли всех ваших целей, - промолвил Федор Иваныч.
- Я об одном только мечтаю теперь: зарыться навсегда в глуши; я буду
вечно помнить ваши благодеяния...
- Фи! полноте, - перебил он ее.
- И сумею уважать вашу независимость и ваш покой, - докончила она свою
приготовленную фразу.
Лаврецкий ей низко поклонился. Варвара Павловна поняла, что муж в душе
благодарил ее.
На второй день к вечеру прибыли они в Лаврики; неделю спустя Лаврецкий
отправился в Москву, оставив жене тысяч пять на прожиток, а на другой день
после отъезда Лаврецкого явился Паншин, которого Варвара Павловна просила не
забывать ее в уединении. Она его приняла как нельзя лучше, и до поздней ночи
высокие комнаты дома и самый сад оглашались звуками музыки, пенья и веселых
французских речей. Три дня прогостил. Паншин у Варвары Павловны; прощаясь с
нею и крепко пожимая ее прекрасные руки, он обещался очень скоро вернуться -
и сдержал свое обещание.
XLV
У Лизы была особая, небольшая комнатка во втором этаже дома ее матери,
чистая, светлая, с белой кроваткой, с горшками цветов по углам и перед
окнами, с маленьким письменным столиком, горкою книг и распятием на стене.
Комнатка эта прозывалась детской; Лиза родилась в ней. Вернувшись из церкви,
где ее видел Лаврецкий, -она тщательнее обыкновенного привела все у себя в
порядок, отовсюду смела пыль, пересмотрела и перевязала ленточками все свои
тетради и письма приятельниц, заперла все ящики, полила цветы и коснулась
рукою каждого цветка. Все это она делала не спеша, без шума, с какой-то
умиленной и тихой заботливостью на лице. Она остановилась, наконец, посреди
комнаты, медленно оглянулась и, подойдя к столу, над которым висело
распятие, опустилась на колени, положила голову на стиснутые руки и осталась
неподвижной.
Марфа Тимофеевна вошла и застала ее в этом положении. Лиза не заметила
ее прихода. Старушка вышла на цыпочках за дверь и несколько раз громко
кашлянула. Лиза проворно поднялась и отерла глаза, на которых сияли светлые,
непролившиеся слезы.
- А ты, я вижу, опять прибирала свою келейку, - промолвила Марфа
Тимофеевна, низко наклоняясь к горшку с молодым розаном. - Как славно
пахнет!
Лиза задумчиво посмотрела на свою тетку.
- Какое вы это произнесли слово! - прошептала она.
- Какое слово, какое? - с живостью подхватила старушка. - Что ты хочешь
сказать? Это ужасно, - заговорила она, вдруг сбросив чепец и присевши на
Лизиной кроватке, - это сверх сил моих: четвертый день сегодня, как я словно
в котле киплю; я не могу больше притворяться, что ничего не замечаю, не могу
видеть, как ты бледнеешь, сохнешь, плачешь, не могу, не могу.
- Да что с вами, тетушка? - промолвила Лиза, - я ничего...
- Ничего? - воскликнула Марфа Тимофеевна, - это ты другим говори, а не
мне! Ничего! А кто сейчас стоял на коленях? у кого ресницы еще мокры от
слез? Ничего! Да ты посмотри на себя, что ты сделала с своим лицом, куда
глаза свои девала? - Ничего! разве я не все знаю?
- Это пройдет, тетушка; дайте срок.
- Пройдет, да когда? Господи боже мой, владыко! неужели ты так его
полюбила? да ведь он старик, Лизочка. Ну, я не спорю, он хороший человек, не
кусается; да ведь что ж такое? все мы хорошие люди; земля не клином сошлась,
этого добра всегда будет много.
- Я вам говорю, все это пройдет, все это уже прошло.
- Слушай, Лизочка, что я тебе скажу, - промолвила вдруг Марфа
Тимофеевна, усаживая Лизу подле себя на кровати и поправляя то ее волосы, то
косынку. - Это тебе только так, сгоряча кажется, что горю твоему пособить
нельзя. Эх, душа моя, на одну смерть лекарства нет! Ты только вот скажи
себе: "Не поддамся, мол, я, ну его!" - и сама потом как диву дашься", как
оно скоро, хорошо проходит. Ты только потерпи.
- Тетушка, - возразила Лиза, - оно уже прошло, все прошло.
- Прошло! какое прошло! Вот у тебя носик даже завострился, а ты
говоришь: прошло. Хорошо "прошло!"
- Да, прошло, тетушка, если вы только захотите мне помочь, - произнесла
с внезапным одушевлением Лиза и бросилась на шею Марфе Тимофеевне. - Милая
тетушка, будьте мне другом, помогите мне, не сердитесь, поймите меня...
- Да что такое, что такое, мать моя? Не пугай меня, пожалуйста; я
сейчас закричу, не гляди так на меня; говори скорее, что такое!
- Я... я хочу... - Лиза спрятала свое лицо на груди Марфы Тимофеевны...
- Я хочу идти в монастырь, - проговорила она глухо.
Старушка так и подпрыгнула на кровати.
- Перекрестись, мать моя, Лизочка, опомнись, что ты это, бог с тобою, -
пролепетала она наконец, - ляг, голубушка, усни немножко; это все у тебя от
бессонницы, душа моя.
Лиза подняла голову, щеки ее пылали.
- Нет, тетушка, - промолвила она, - не говорите так; я решилась, я
молилась, я просила совета у бога; все кончено, кончена моя жизнь с вами.
Такой урок недаром; да я уж не в первый раз об этом думаю. Счастье ко мне не
шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня все щемило. Я
все знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька богатство наше нажил; я знаю
все. Все это отмолить, отмолить надо. Вас мне жаль, жаль мамаши, Леночки; но
делать нечего; чувствую я, что мне не житье здесь; я уже со всем простилась,
всему в доме поклонилась в последний раз; отзывает меня что-то; тошно мне,
хочется мне запереться навек. Не удерживайте меня, не отговаривайте,
помогите мне, не то я одна уйду...
Марфа Тимофеевна с ужасом слушала свою племянницу.
"Она больна, бредит, - думала она, - надо послать за доктором, да за
каким? Гедеоновский намедни хвалил какого-то; он все врет - а может быть, на
этот раз и правду сказал". Но когда она убедилась, что Лиза небольна и не
бредит, когда на все ее возраженья Лиза постоянно отвечала одним и тем же,
Марфа Тимофеевна испугалась и опечалилась не на шутку.
- Да ведь ты не знаешь, голубушка ты моя, - начала она ее уговаривать,
- какова жизнь-то в монастырях! Ведь тебя, мою родную, маслищем конопляным
зеленым кормить станут, бельище на тебя наденут толстое-претолстое; по
холоду ходить заставят; ведь ты всего этого не перенесешь, Лизочка. Это все
в тебе Araшины следы; это она тебя с толку сбила. Да ведь она начала с того,
что пожила, и в свое удовольствие пожила; поживи и ты. Дай мне по крайней
мере умереть спокойно, а там делай что хочешь. И кто ж это видывал, чтоб
из-за эдакой из-за козьей бороды, прости господи, из-за мужчины в монастырь
идти? Ну, коли тебе так тошно, съезди, помолись угоднику, молебен отслужи,
да не надевай ты черного шлыка на свою голову, батюшка ты мой, матушка ты
моя...
И Марфа Тимофеевна горько заплакала.
Лиза утешала ее, отирала ее слезы, сама плакала, но осталась
непреклонной. С отчаянья Марфа Тимофеевна попыталась пустить в ход угрозу:
все сказать матери... но и это не помогло. Только вследствие усиленных
просьб старушки Лиза согласилась отложить исполнение своего намерения на
полгода; зато Марфа Тимофеевна должна была дать ей слово, что сама поможет
ей и выхлопочет согласие Марьи Дмитриевны, если через шесть месяцев она не
изменит своего решения.
-----
С наступившими первыми холодами Варвара Павловна, несмотря на свое
обещание зарыться в глуши, запасшись денежками, переселилась в Петербург,
где наняла скромную, но миленькую квартиру, отысканную для нее Паншиным,
который еще раньше ее покинул О...скую губернию. В последнее время своего
пребывания в О... он совершенно лишился расположения Марьи Дмитриевны; он
вдруг перестал ее посещать и почти не выезжал из Лавриков. Варвара Павловна
его поработила, именно поработила: другим словом нельзя выразить ее
неограниченную, безвозвратную, безответную власть над ним.
Лаврецкий прожил зиму в Москве, а весною следующего года дошла до него
весть, что Лиза постриглась в Б......м монастыре, в одном из отдаленнейших
краев России.
ЭПИЛОГ
Прошло восемь лет. Опять настала весна... Но скажем прежде несколько
слов о судьбе Михалевича, Паншина, г-жи Лаврецкой - и расстанемся с ними.
Михалевич, после долгих странствований, попал, наконец, на настоящее свое
дело: он получил место старшего надзирателя в казенном заведении. Он очень
доволен своей судьбой, и воспитанники его ""обожают", хотя и передразнивают
его. Паншин сильно подвинулся в чинах и метит уже в директоры; ходит
несколько согнувшись: должно быть, Владимирский крест, пожалованный ему на
шею, оттягивает его вперед. Чиновник в нем взял решительный перевес над
художником; его все еще моложавое лицо пожелтело, волосы поредели, и он уже
не поет, не рисует, но втайне занимается литературой: написал комедийку,
вроде "пословиц", и так как теперь все пишущие непременно "выводят"
кого-нибудь или что-нибудь, то и он вывел в ней кокетку и читает ее
исподтишка двум-трем благоволящим к нему дамам. В брак он, однако, не
вступил, хотя много представлялось к тому прекрасных случаев: в этом
виновата Варвара Павловна. Что касается до нее, то она по-прежнему постоянно
живет в Париже: Федор Иваныч дал ей на себя вексель и откупился от нее, от
возможности вторичного неожиданного наезда. Она постарела и потолстела, но
все еще мила и изящна. У каждого человека есть свой идеал: Варвара Павловна
нашла свой - в драматических произведениях г-на Дюма-сына. Она прилежно
посещает театр, где выводятся на сцену чахоточные и чувствительные камелии;
быть г-жою Дош кажется ей верхом человеческого благополучия: она однажды
объявила, что не желает для своей дочери лучшей участи. Должно надеяться,
что судьба избавит mademoiselle Ada от подобного благополучия: из румяного,
пухлого ребенка она превратилась в слабогрудую, бледненькую девочку; нервы
ее уже расстроены. Число поклонников Варвары Павловны уменьшилось, но они не
перевелись; некоторых она, вероятно, сохранит до конца своей жизни. Самым
рьяным из них в последнее время был некто Закурдало-Скубырников, из
отставных гвардейских усоносов, человек лет тридцати восьми, необыкновенной,
крепости сложения. Французские посетители салона г-жи Лаврецкой называют его
"le gros taureau de l'Ukraine" {"тучный бык с Украины" (франц.).}; Варвара
Павловна никогда не приглашает его на свои модные вечера, но он пользуется
ее благорасположением вполне.
Итак... прошло восемь лет. Опять повеяло с неба сияющим счастьем весны;
опять улыбнулась она земле и людям; опять под ее лаской все зацвело,
полюбило и запело. Город О... мало изменился в течение этих восьми лет; но
дом Марьи Дмитриевны как будто помолодел: его недавно выкрашенные стены
белели приветно, и стекла раскрытых окон румянились и блестели на заходившем
солнце; из этих окон неслись на улицу радостные, легкие звуки звонких
молодых голосов, беспрерывного смеха; весь дом, казалось, кипел жизнью и
переливался весельем через край. Сама хозяйка дома давно сошла в могилу:
Марья Дмитриевна скончалась года два спустя после пострижения Лизы; и Марфа
Тимофеевна не долго пережила свою племянницу; рядом покоятся они на
городском кладбище. Не стало и Настасьи Карповны; верная старушка в течение
нескольких лет еженедельно ходила молиться над прахом своей приятельницы...
Пришла пора, и ее косточки тоже улеглись в сырой земле. Но дом Марьи
Дмитриевны не поступил в чужие руки, не вышел из ее рода, гнездо не
разорилось: Леночка, превратившаяся в стройную, красивую девушку, и ее жених
- белокурый гусарский офицер; сын Марьи Дмитриевны, только что женившийся в
Петербурге и вместе с молодой женой приехавший на весну в О...; сестра его
жены, шестнадцатилетняя институтка с алыми щеками и ясными глазками;
Шурочка, тоже выросшая и похорошевшая - вот какая молодежь оглашала смехом и
говором стены калитинекого дома. Все в нем изменилось, все стало под лад
новым обитателям. Безбородые дворовые ребята, зубоскалы и балагуры, заменяли
прежних степенных стариков; там, где некогда важно расхаживала зажиревшая
Роска, две легавых собаки бешено возились и прыгали по диванам; на конюшне
завелись поджарые иноходцы, лихие коренники, рьяные пристяжные с плетеными
гривами, донские верховые кони; часы завтрака, обеда, ужина перепутались и
смешались; пошли, по выражению соседей, "порядки небывалые".
В тот вечер, о котором зашла у нас речь, обитатели калитинского дома
(старшему из них, жениху Леночки, было всего двадцать четыре года)
занимались немногосложной, но, судя по их дружному хохотанью, весьма для них
забавной игрой: они бегали по комнатам и ловили друг друга; собаки тоже
бегали и лаяли, и висевшие в клетках перед окнами канарейки наперерыв драли
горло, усиливал всеобщий гам звонкой трескотней своего яростного щебетанья.
В самый разгар этой оглушительной потехи к воротам подъехал загрязненный
тарантас, и человек лет сорока пяти, в дорожном платье, вылез из него и
остановился в изумленье. Он постоял некоторое время неподвижно, окинул дом
внимательным взором, вошел через калитку на двор и медленно взобрался на
крыльцо. В передней никто его не встретил; но дверь залы быстро распахнулась
- из нее, вся раскрасневшаяся, выскочила Шурочка, и мгновенно, вслед за ней,
с звонким криком выбежала вся молодая ватага. Она внезапно остановилась и
затихла при виде незнакомого; но светлые глаза, устремленные на него,
глядели так же ласково, свежие лица не перестали смеяться. Сын Марья
Дмитриевны подошел к гостю и приветливо опросил его, что ему угодно?
- Я Лаврецкий, - промолвил гость.
Дружный крик раздался ему в ответ - и не потому, чтобы вся эта молодежь
очень обрадовалась приезду отдаленного, почти забытого родственника, а
просто потому, что она готова была шуметь и радоваться при всяком удобном
случае. Лаврецкого тотчас окружили: Леночка, как старинная знакомая, первая
назвала себя, уверила его, что еще бы немножко - и она непременно его бы
узнала, и представила ему все остальное общество, называя каждого, даже
жениха своего, уменьшительными именами. Вся толпа двинулась через столовую в
гостиную. Обои в обеих комнатах были другие, но мебель уцелела; Лаврецкий
узнал фортепьяно; даже пяльцы у окна стояли те же, в том же положении - и
чуть ли не с тем же неконченным шитьем, как восемь лет тому назад. Его
усадили на покойное кресло; все чинно уселись вокруг него. Вопросы,
восклицания, рассказы посыпались наперерыв.
- А давно мы вас не видали, - наивно заметила Леночка, - и Варвару
Павловну тоже не видали.
- Еще бы! - поспешно подхватил ее брат. - Я тебя в Петербург увез, а
Федор Иваныч все жил в деревне.
- Да, ведь с тех пор и мамаша скончалась.
- И Марфа Тимофеевна, - промолвила Шурочка.
- И Настасья Карповна, - возразила Леночка, - и мосье Лемм...
- Как? и Лемм умер? - спросил Лаврецкий.
- Да, - отвечал молодой Калитин, - он уехал отсюда в Одессу; говорят,
кто-то его туда сманил; там он и скончался.
- Вы не знаете, музыки после него не осталось?
- Не знаю; едва ли.
Все замолкли и переглянулись. Облачко печали налетело на все молодые
лица.
- А Матроска жив, - заговорила вдруг Леночка.
- И Гедеоновский жив, - прибавил ее брат. При имени Гедеоновского разом
грянул дружный смех.
- Да, он жив и лжет по-прежнему, - продолжал сын Марьи Дмитриевны, - и.
вообразите, вот эта егоза (он указал на институтку, сестру своей жены) вчера
ему перцу в табакерку насыпала.
- Как он чихал! - воскликнула Леночка, - и снова зазвенел неудержимый
смех.
- Мы о Лизе недавно имели вести, - промоловил молодой Калитин, - и
опять кругом все притихло, - ей хорошо, здоровье ее теперь поправляется
понемногу.
- Она все в той же обители? - спросил не без усилия Лаврецкий.
- Все в той же.
- Она к вам пишет?
- Нет, никогда; к нам через людей вести доходят. - Сделалось внезапное,
глубокое молчанье; вот "тихий ангел пролетел", - подумали все.
- Не хотите ли вы в сад? - обратился Калитин к Лаврецкому, - он очень
хорош теперь, хотя мы его и запустили немножко.
Лаврецкий вышел в сад, и первое, что бросилось ему в глаза, - была та
самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых,
не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и
душу его охватило то чувство, которому нет равного и в сладости и в горести,
- чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то
обладал. Вместе с молодежью прошелся он по аллеям; липы немного постарели и
выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты
поднялись, малинник вошел в силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло
свежим дромом, лесом, травою, сиренью.
- Вот где хорошо бы играть в четыре угла, - вскрикнула вдруг Леночка,
войдя на небольшую зеленую поляну, окруженную липами, - нас, кстати, пятеро.
- А Федора Ивановича ты забыла? - заметил ее брат. - Или ты себя не
считаешь? Леночка слегка покраснела.
- Да разве Федор Иванович, в его лета, может... - начала она.
- Пожалуйста, играйте, - поспешно подхватил Лаврецкий, - не обращайте
внимания на меня. Мне самому будет приятнее, когда я буду знать, что я вас
не стесняю. А занимать вам меня нечего; у нашего брата, старика, есть
занятие, которого вы еще не ведаете и которого никакое развлечение заменить
не может: воспоминания.
Молодые люди выслушали Лаврецкого с приветливой и чуть-чуть насмешливой
почтительностью, - точно им учитель урок прочел, - и вдруг посыпали от него
все прочь, вбежали на поляну; четверо стало около деревьев, один на середине
- и началась потеха.
А Лаврецкий вернулся в дом, вошел в столовую, приблизился к фортепьяно
и коснулся одной из клавиш; раздался слабый, но чистый звук и тайно задрожал
у него в сердце: этой нотой начиналась та вдохновенная мелодия, которой,
давно тому назад, в ту же самую счастливую ночь, Лемм, покойный Лемм, привел
его в такой восторг. Потом Лаврецкий перешел в гостиную и долго не выходил
из нее: в этой комнате, где он так часто видал Лизу, живее возникал перед
ним ее образ; ему казалось, что он чувствовал вокруг себя следы ее
присутствия; но грусть о ней была томительна и не легка: в ней не было
тишины, навеваемой смертью. Лиза еще жила где-то, глухо, далеко; он думал о
ней, как о живой, и не узнавал девушки, им некогда любимой, в том смутном,
бледном призраке, облаченном в монашескую одежду, окруженном дымными волнами
ладана. Лаврецкий сам бы себя не узнал, если б мог так взглянуть на себя,
как он мысленно взглянул на Лизу. В течение этих восьми лет совершился,
наконец, перелом в его жизни, тот перелом, которого многие не испытывают, но
без которого нельзя остаться порядочным человеком до конца; он действительно
перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях. Он утих и - к
чему таить правду? - постарел не одним лицом и телом, постарел душою;
сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти
смешно; тот уже может быть доволен, кто не утратил веры в добро, постоянства
воли, охоты к деятельности. Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался
действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и
трудился не для одного себя; он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт
своих крестьян.
Лаврецкий вышел из дома в сад, сел на знакомой ему скамейке - и на этом
дорогом месте, перед лицом того дома, где он в последний раз напрасно
простирал свои руки к заветному кубку, в котором кипит и играет золотое вино
наслажденья, - он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него
веселые клики уже заменившего его молодого поколения, оглянулся на свою
жизнь. Грустно стало ему на сердце, но не тяжело и не прискорбно: сожалеть
ему было о чем, стыдиться нечего. "Играйте, веселитесь, растите, молодые
силы, - думал он, и не было горечи в его думах, - жизнь у вас впереди, и вам
легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу,
бороться, падать и вставать среди мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть
- и сколько из нас не уцелело! - а вам надобно дело делать, работать, и
благословение нашего брата, старика, будет с вами. А мне, после сегодняшнего
дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон - и, хотя с
печалью, но без зависти, безо всяких темных чувств, сказать, в виду конца, в
виду ожидающего бога: "Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная
жизнь!"
Лаврецкий тихо встал и тихо удалился; его никто не заметил, никто не
удерживал; веселые клики сильнее прежнего раздавались в саду за зеленой
сплошной стеной высоких лип. Он сел в тарантас и велел кучеру ехать домой и
не гнать лошадей.
-----
"И конец? - спросит, может быть, неудовлетворенный читатель. - А что же
сталось потом с Лаврецким? с Лизой?" Но что сказать о людях, еще живых, но
уже сошедших с земного поприща, зачем возвращаться к ним? Говорят, Лаврецкий
посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, - увидел ее.
Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной,
торопливо-смиренной походкой монахини - и не взглянула на него; только
ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже
наклонила она свое исхудалое лицо - и пальцы сжатых рук, перевитые четками,
еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто
узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... На них
можно только указать - и пройти мимо.
ВАРИАНТЫ
В настоящем разделе публикуются варианты всех прижизненных изданий
входящих в данный том произведений, варианты наборных рукописей, а также
некоторые варианты черновых автографов. Из вариантов рукописей в настоящем
разделе приводятся:
к повести "Поездка в Полесье" - первая и вторая редакции начала
продолжения ("Третий день") по черновому автографу и варианты наборной
рукописи;
к повести "Ася" - варианты наборной рукописи;
к роману "Дворянское гнездо" - наиболее существенные варианты чернового
автографа.
Все варианты рукописей публикуются в настоящем издании впервые.
Варианты черновых автографов повести "Ася" и рассказа "Поездка в
Полесье", не вошедшие в настоящий том, будут напечатаны в одном из
"Тургеневских сборников", издаваемых Институтом русской литературы АН СССР.
Описания сохранившихся черновых автографов "Поездки в Полесье", "Аси" и
"Дворянского гнезда" - с приведением некоторых вариантов, помогающих
воссоздать историю текстов, - даются в разделе "Примечания", в комментариях
к каждому из указанных произведений.
Система подачи вариантов изложена в уже вышедших томах настоящего
издания (см. т. I, стр. 475-476; т. V, стр. 434; т. VI, стр. 400).
Варианты, находящиеся в разных источниках, но совпадающие между собой,
объединяются и помещаются однажды, лишь с указанием к каждому такому
варианту (в скобках) всех источников текста, в которых имеется данный
вариант.
Источники текстов даются в следующих сокращениях (сиглах):
Рукописные источники
HP - наборная рукопись.
ЧА - черновой автограф.
Печатные источники
Б Чт - "Библиотека для чтения".
С - "Современник".
1856 - Повести и рассказы И. С. Тургенева. С 1844 г. по 1856 г. Часть
III. СПб., 1856.
1859 - Дворянское гнездо. Роман И. С. Тургенева. М., 1859.
1860 - Сочинения И. С. Тургенева. Исправленные и дополненные. Издание
Н. А. Основского. Тома I, III и IV. М., 1860.
1865 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1864). Издание братьев Салаевых.
Тома III и IV. Карлсруэ, 1865.
1868 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868). Издание братьев Салаевых.
Часть 4. М., 1868.
1869 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868). Издание братьев Салаевых.
Часть 3. М., 1869.
1874 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868). Издание братьев Салаевых.
Части 3 и 4. М.. 1874.
1880 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868-1874-1880). Издание
книжного магазина наследников братьев Салаевых. Тома III и VIII. М., 1880.
1883 - Полное собрание сочинений И. С. Тургенева. Посмертное издание
Глазунова. Том VII. СПб., 1883.
ПРИМЕЧАНИЯ
Условные сокращения {*}
{* В список не включены сокращения, совпадающие с сиглами, указанными
на стр. 297-298.}
Места хранения рукописей
ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР
(Ленинград).
ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства
(Москва)
Bibl Nat - Национальная библиотека в Париже.
Печатные источники
Анненков - П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Гослитиздат, М.,
1960.
Боткин и Тургенев - В. П. Боткин и И. С. Тургенев. Неизданная переписка
1851-1869. По материалам Пушкинского Дома и Толстовского музея. Приготовил к
печати Н. Л. Бродский. "Academia", M.-Л., 1930.
Б Чт - "Библиотека для чтения" (журнал).
Герцен - А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт. I-XXIX.
Издательство Академии наук СССР, М., 1954-1964. Издание продолжается.
Гончаров, Необыкновенная история - И. А. Гончаров. Необыкновенная
история. - В кн.: Сборник Российской публичной библиотеки, т. II, вып. 1.
Пгр., 1924, стр. 7-189.
Гончаров и Тургенев - И. А. Гончаров и И. С. Тургенев. По неизданным
материалам Пушкинского Дома. С предисл. и примеч. Б, М. Энгельгардта.
"Academia", Пгр., 1923.
Добролюбов - Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под общей
редакцией П. И. Лебедева-Полянского, тт. I-VI. ГИХЛ и Гослитиздат, М. - Л.,
1934-1941 (1945).
Историч Вестн - "Исторический вестник" (журнал).
Клеман, Летопись - М. К. Клеман. Летопись жизни и творчества И. С.
Тургенева. Ред. Н. К. Пиксанова. "Academia", M. - Л., 1934.
Лит Насл - "Литературное наследство", тт. 1-71. Издательство Академии
наук СССР, М., 1931-1963. Издание продолжается.
Моск Вед - "Московские ведомости" (газета).
Некрасов - H. A. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем под общей
редакцией В. Е. Евгеньева-Максимова, А. М. Еголина и К. И. Чуковского, тт.
I-XII. Гослитиздат, М., 1948-1953.
ОЗ - "Отечественные записки" (журнал).
ПД, Описание - Описание рукописных и изобразительных материалов
Пушкинского Дома, вып. IV, И. С. Тургенев. Издательство Академии наук СССР,
Л., 1958.
Писарев - Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах. Гослитиздат, М.,
1955-1956.
P Вести - "Русский вестник" (журнал).
P Сл - "Русское слово" (журнал).
Салтыков-Щедрин - Н. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание
сочинений, тт. I-XX. Гослитиздат, М. - Л., 19341941.
Сб. ПД 1923 - "Сборник Пушкинского Дома на 1923 год". Пгр., 1922.
Спб Вед - "С. - Петербургские ведомости" (газета).
Творч путь Т, Сб - Творческий путь Тургенева. Сборник статей под
редакцией Н. Л. Бродского. Издательство "Сеятель", Пг., 1923.
Т и его время - Тургенев и его время. Первый сборник под редакцией Н.
Л. Бродского. М. - Пгр., 1923.
Т и круг Совр - Тургенев и круг "Современника". Неизданные материалы.
1847-1861. "Academie", M. - Л., 1930.
Толстой - Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений, тт. 190.
Гослитиздат, М. - Л., 1928-1958.
Т, Письма - И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем. Письма,
тт. Т-VI. Издательство Акячемии наук СССР, М. - Л., 1961-1963. Издание
продолжается.
Труды ГБЛ - Труды Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина,
вып. III и IV. "Academia", M., 1934 и 1939.
Т сб (Пиксанов) - Тургеневский сборник. Пг. (Тургеневский кружок под
рук. Н. К. Пиксанова), 1915.
Т, Сочинения - И. С. Тургенев. Сочинения под редакцией К. Халабаева и
Б. Эйхенбаума, тт. I-XII. Госиздат и ГИХЛ, М. - Л., 1928-1934.
Т, СС - И. С. Тургенев. Собрание сочинений в двенадцати томах, тт.
I-XII. Гослитиздат, М., 1953-1958.
Фет - А. Фет. Мои воспоминания, ч. 1. М., 1890.
Чернышевский - Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт.
I-XVI. Гослитиздат, М., 1939-1953.
Щукинский сб - "Щукинский сборник", вып. I-X, М., 19021912.
Dolch - Oscar Dolch. Geschichte des deutschen Studententhums von der
Grundung der deutschen Universitaten bis zu den deutschen Preihetskriegen.
Leipzig, 1858.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
/ Полные произведения / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо
|
Смотрите также по
произведению "Дворянское гнездо":
|