История болезни

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.
Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.
А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания.
Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.
Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: "Выдача трупов от 3-х до 4-х".
Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит -- и вдруг приходится читать такие слова.
Я сказал мужчине, который меня записывал:
-- Что вы, говорю, товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете?
Все-таки, говорю, больным не доставляет интереса это читать.
Фельдшер, или, как там его,-- лекпом, удивился, что я ему так сказал, и говорит:
-- Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара,
а тоже, говорит, наводит на все самокритику. Если, говорит, вы поправитесь,
что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим
вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.
Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая
температура, 39 и 8, то я с ним спорить не стал.
Я только ему сказал:
-- Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь
за свое нахальство. Разве, говорю, можно больным такие речи слушать?
Это, говорю, морально подкашивает их силы.
Фельдшер удивился, что тяжелобольной так свободно с ним объясняется, и
сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.
-- Пойдемте,-- говорит,-- больной, на обмывочный пункт.
Но от этих слов меня тоже передернуло.
-- Лучше бы,-- говорю,-- называли не обмывочный пункт, а ванна.
Это, говорю, красивей и возвышает больного. И я, говорю, не лошадь, чтоб
меня обмывать.
Медсестра говорит:
-- Даром что больной, а тоже, говорит, замечает всякие тонкости. Наверно,
говорит, вы не выздоровеете, что во все нос суете.
Тут она привела мена в ванну и велела раздеваться.
И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит
какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно,
из больных.
Я говорю сестре:
-- Куда же вы меня, собаки, привели -- в дамскую ванну? Тут, говорю,
уже кто-то купается.
Сестра говорит:
-- Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания.
У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь
без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам
свежей воды.
Я говорю:
-- Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне, говорю,
определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.
Вдруг снова приходит лекпом.
-- Я,-- говорит,-- первый раз вижу такого привередливого больного. И то
ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то
он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температура, и она ничего в расчет не принимает и все видит как сквозь сито. И, уж во всяком случае, ваш вид
не задержит ее в этом мире лишних пять минут. Нет, говорит, я больше люблю,
когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере
тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.
Тут купающаяся старуха подает голос:
-- Вынимайте, говорит, меня из воды, или, говорит, я сама сейчас выйду и всех
тут вас распатроню.
Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться.
И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне
туда сесть.
И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем
поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье.
Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке,
но потом я увидел, что у них это -- нормальное явление. У них маленькие
больные, как правило, были в больших рубахах, а большие -- в маленьких.
И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное
клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма
стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое
достоинство.
Но поскольку у меня температура все больше повышалась, то я и не стал об этих предметах спорить.
А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжелобольные. А некоторые, наоборот,
поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по
палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем.
Я говорю сестрице:
-- Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите.
Я, говорю, каждый год в больницах лежу, и никогда ничего подобного не видел.
Всюду тишина и порядок, а у вас что базар.
Та говорит:
-- Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял?
Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вместо него вдруг пришел зтот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял
свое сознание.
Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.
Сестричка говорит мне:
-- Ну, говорит, у вас прямо двужильный орга низм. Вы, говорит, скрозь
все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна,
и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, говорит, если вы не заразитесь
от своих соседних больных, то, говорит, вас можно будет чистосередечно
поздравить с выздоровлением.
Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно
перед самым выходом захворал детским заболеванием - коклюшем.
Сестричка говорит:
-- Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское
отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.
В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело
дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи.
И врач сказал: "Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет".
А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали,
то у них чего-то не было, то кто-то не пришел и нельзя было отметить. То, наконец,
у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился.
Фельдшер говорит:
-- У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.
Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой.
Супруга говорит:
-- Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: "По получении сего
срочно явитесь за телом вашего мужа".
Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку,
которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что
у них там бывает, так, знаете, и не пошел.
И теперь хвораю дома.

2008 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты