Артист Федор Грай
Сельский кузнец Федор Грай играл в драмкружке "про" людей.
Когда он выходил на клубную сцену, он заметно бледнел и говорил так тихо, что даже первые ряды плохо слышали. От напряжения у него под рубашкой вспухали тугие бугры мышц. Прежде чем сказать реплику, он долго смотрел на партнера, и была в этом взгляде такая неподдельная вера в происходя, что зрители смеялись, а иногда даже хлопали ему
Руководитель драмкружка, суетливый малый с конопа неинтересным лицом, на репетициях кричал на Федора, произносил всякие ехидные слова -- заставлял говорить громче. Федор тяжело переносил этот крик, много думал над ролью... А когда выходил на сцену, все повторялось: Федор говорил негромко и смотрел на партнеров исподлобья. Ре за кулисами кусал губы и громко шептал:
-- Верстак... Наковальня...
Когда Федор, отыграв свое, уходил со сцены, режиссер набрасывался на него и шипел, как разгневанный гусак:
-- Где у тебя язык? Ну-ка покажи язык!.. Ведь он же у тебя...
Федор слушал и смотрел в сторону. Он не любил этого вьюна, но считал, что понимает в искусстве меньше его... И терпел. Только один раз он вышел из себя.
-- Где у тебя язык?.. -- накинулся, по обыкновению, ре.
Федор взял его за грудь и так встряхнул, что у того глаза на лоб полезли.
-- Больше не ори на меня, -- негромко сказал Федор и отпустил режиссера.
Бледный руководитель не сразу обрел дар речи.
-- Во-первых, я не ору, -- сказал он, заикаясь. -- Во-вто, если не нравится здесь, можешь уходить. Тоже мне... герой-любовник.
-- Еще вякни раз. -- Федор смотрел на руководителя, как на партнера по сцене.
Тот не выдержал этого взгляда, пожал плечами и ушел. Больше он не кричал на Федора.
-- А погромче, чуть погромче нельзя? -- просил он на ре и
смотрел на кузнеца с почтительным удивлением и интересом.
Федор старался говорить громче.
Отец Федора, Емельян Спиридоныч, один раз пришел в клуб посмотреть сына. Посмотрел и ушел, никому не сказав ни слова. А дома во время ужина ласково взглянул на сына и сказал:
-- Хорошо играешь.
Федор слегка покраснел.
-- Пьес хороших нету... Можно бы сыграть, -- сказал он негромко.
Тяжело было произносить на сцене слова вроде: "сельхознаука", "незамедлительно", "в сущности говоря"... и т. п. Но еще труднее, просто невыносимо трудно и тошно было говорить всякие "чаво", "куды", "евон", "ейный"... А режис требовал, чтобы говорил так, когда речь шла о "простых" людях.
-- Ты же простой парень! -- взволнованно объяснял он. -- А как говорят простые люди?
Еще задолго до того, когда нужно было произносить какое-нибудь "теперича", Федор, на беду свою, чувствовал его впереди, всячески готовился не промямлить, не "съесть" его, но когда подходило время произносить это "теперича", он просто шептал его себе под нос и краснел. Было ужасно стыдно.
-- Стоп! -- взвизгивал режиссер. -- Я не слышал, что было сказано. Нести же надо слово! Еще раз. Активнее!
-- Я не могу, -- говорил Федор.
-- Что не могу?
-- Какое-то дурацкое слово... Кто так говорит?
-- Да во-от же! Боже ты мой!.. -- Режиссер вскакивал и совал ему под нос пьесу. -- Видишь? Как тут говорят? Навер, умнее тебя писал человек. "Так не говорят"... Это же художественный образ! Актер!..
Федор переживал неудачи как личное горе: мрачнел, за, днем с ожесточением работал в кузнице, а вечером шел в клуб на репетицию.
... Готовились к межрайонному смотру художественной самодеятельности.
Режиссер крутился волчком, метался по сцене, показы, как надо играть тот или иной "художественный образ".
-- Да не также!.. Боже ты мой! -- кричал он, подлетая к Федору. -- Не верю! Вот смотри. -- Он надвигал на глаза кепку, засовывал руки в карманы и входил развязной походкой в "кабинет председателя колхоза". Лицо у него делалось на редкость тупое.
-- "Нам, то есть молодежи нашего села, Иван Петрович, необходимо нужен клуб... Чаво?"
Все вокруг смеялись и смотрели на режиссера с восхище. Выдает!
А Федора охватывала глухая злоба и отчаяние. То, что делал режиссер, было, конечно, смешно, но совсем неверно. Федор не умел только этого сказать.
А режиссер, очень довольный произведенным эффектом, но всячески скрывая это, говорил деловым тоном:
-- Вот так примерно, старик. Можешь делать по-своему. Копировать меня не надо. Но мне важен общий рисунок. Понимаешь?
Режиссер хотел на этом смотре широко доказать, на что он способен. В своем районе его считали очень талантливым.
Федору же за все его режиссерские дешевые выходки хо дать ему в лоб, вообще выкинуть его отсюда. Он играл все равно по-своему. Раза два он перехватил взгляд режиссе, когда тот смотрел на других участников, обращая их вни на игру Федора: он с наигранным страданием закатыва глаза и разводил руками, как бы желал сказать: "Ну, тут даже я бессилен".
Федор скрипел зубами, и терпел, и говорил "чаво?", но никто не смеялся.
В этой пьесе по ходу действия Федор должен был прихо к председателю колхоза, махровому бюрократу и воло, и требовать, чтобы тот начал строительство клуба в деревне. Пьесу написал местный автор и, используя свое "знание жизни", сверх всякой меры нашпиговал ее "народно речью": "чаво", "туды", "сюды" так и сыпались из уст действующих лиц. Роль Федора сводилась, в сущности, к по жалкого просителя, который говорил бесцветным, вялым языком и уходил ни с чем. Федор презирал человека, которого играл.
Наступил страшный день смотра.
В клубе было битком набито. В переднем ряду сидела мандатная комиссия.
Режиссер в репетиционной комнате умолял актеров:
-- Голубчики, только не волнуйтесь! Все будет хорошо... Вот увидите: все будет отлично.
Федор сидел в сторонке, в углу, курил.
Перед самым началом режиссер подлетел к нему.
-- Забудем все наши споры... Умоляю: погромче. Больше ничего не требуется...
-- Пошел ты!.. -- холодно вскипел Федор. Он уже не мог больше выносить этой бессовестной пустоты и фальши в че. Она бесила его.
Режиссер испуганно посмотрел на него и отбежал к дру.
-- ... Я уже не могу... -- услышал Федор его слова.
Всякий раз, выходя на сцену, Федор чувствовал себя очень плохо: как будто проваливался в большую гулкую яму. Он слушал стук собственного сердца. В груди становилось горячо и больно.
И на этот раз, ожидая за дверью сигнала "пошел", Федор почувствовал, как в груди начинает горячо подмывать.
В самый последний момент он увидел взволнованное лицо режиссера. Тот беззвучно показывал губами: "громче". Это решило все. Федор как-то странно вдруг успокоился, смело и просто ступил на залитую светом сцену.
Перед ним сидел лысый бюрократ-председатель. Первые слова Федора по пьесе были: "Здравствуйте, Иван Петрович. А я все насчет клуба, ххе... Поймите, Иван Петрович, моло нашего села..." На что Иван Петрович, бросая телефон трубку, кричал: "Да не до клуба мне сейчас! Посевная срывается!"
Федор прошел к столу председателя, сел на стул.
-- Когда клуб будет? -- глухо спросил он.
Суфлер в своей будке громко зашептал:
-- "Здравствуйте, Иван Петрович! Здравствуйте, Иван Петрович! А я все насчет..."
Федор ухом не повел.
-- Когда клуб будет, я спрашиваю? -- повторил он свой вопрос, прямо глядя в глаза партнеру; тот растерялся.
-- Когда будет, тогда и будет, -- буркнул он. -- Не до клу сейчас.
-- Как это не до клуба?
-- Как, как!.. Так. Чего ты?.. Явился тут -- царь Горох! -- Партнера тоже уже понесло напропалую. -- Невелика пти -- без клуба поживешь.
Федор положил тяжелую руку на председательские бу.
-- Будет клуб или нет?!
-- Не ори! Я тоже орать умею.
-- Наше комсомольское собрание постановило... Наше комсомольское собрание постановило... -- с отчаянием по суфлер.
-- Вот что... -- Федор встал. -- Если вы думаете, что мы по старинке жить будем, то вы сильно ошибаетесь! Не вый! -- Голос Федора зазвучал крепко и чисто. -- Зарубите это себе на носу, председатель. Сами можете киснуть на печке с бабой, а нам нужен клуб. Мы его заработали. Нам библиоте тоже нужна! Моду взяли бумажками отбояриваться... Я их видеть не хочу, эти бумажки! И дураком жить тоже не хочу!
Суфлер молчал и с интересом наблюдал за разворачиваю сценой.
Режиссер корчился за кулисами.
-- Чего ты кричишь тут? -- пытался остановить председа Федора, но остановить его было невозможно; он неза для себя перешел на "ты" с председателем.
-- Сидишь тут, как... ворона, глазами хлопаешь. Давно бы уже все было, если бы не такие вот... Сундук старорежим! Пуп земли... Ты ноль без палочки -- один-то, вот кто. А ломаешься, как дешевый пряник. Душу из тебя вытрясу, если клуб не построишь! -- Федор ходил по кабинету -- силь, собранный, резкий. Глаза его сверкали гневом. Он был прекрасен.
В зале стояла тишина.
-- Запомни мое слово: не начнешь строить клуб, поеду в район, в край... к черту на рога, но я тебя допеку. Ты у меня худой будешь...
-- Выйди отсюда моментально! -- взорвался председа.
-- Будет клуб или нет?
Председатель мучительно соображал, как быть. Он пони, что Федор не выйдет отсюда, пока не добьется своего.
-- Я подумаю.
-- Завтра подумаешь. Будет клуб?
-- Ладно.
-- Что ладно?
-- Будет вам клуб. Что ты делаешь вообще-то?.. -- Пред с
тоской огляделся -- искал режиссера, хотел что-нибудь понять во всей этой тяжелой истории.
В зале засмеялись.
-- Вот это другой разговор. Так всегда и отвечай. -- Федор встал и пошел со сцены. -- До свиданья. Спасибо за клуб!
В зале дружно захлопали.
Федор, ни на кого не глядя, прошел в актерскую комнату и стал переодеваться.
-- Что ты натворил? -- печально спросил его режиссер.
-- Что? Не по-твоему? Ничего... Переживешь. Выйди от -- я штаны переодевать буду. Я стесняюсь тебя.
Федор переоделся и вышел из клуба, крепко хлопнув на прощанье дверью. Он решил порвать с искусством.
Через три дня сообщили результаты смотра: первое место среди участников художественной самодеятельности двадца районов края завоевал кузнец Федор Грай.
-- Кхм... Может, еще какой Федор Грай есть? -- усом отец Федора.
-- Нет. Я один Федор Грай, -- тихо сказал Федор и побаг. -- А может, еще есть... Не знаю.
2008 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты