Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Критика / Тургенев И.С. / Накануне / Когда же придет настоящий день?
Когда же придет настоящий день? [4/4]
Автор статьи: Добролюбов Н.А.
– Я понимаю, – сказал он, – что во многих случаях берущий взятку не виноват: он иначе поступить не мог. А все-таки, если он попался, должно его раздавить.
Я вскрикнула:
– Раздавить невиноватого!
– Да, ради принципа.
– Какого? – спросил Шубин.
Курнатовский не то смешался, не то удивился и сказал: этого нечего объяснять. Папаша, который, кажется, благоговеет перед ним, подхватил, что, конечно, нечего, и, к досаде моей, разговор этот прекратился. Вечером пришел Берсенев и вступил с ним в ужасный спор. Никогда я еще не видала нашего доброго Андрея Петровича в таком волнении. Господин Курнатовский вовсе не отрицал пользы науки, университетов и т. д., а между тем я понимала негодование Андрея Петровича. Тот смотрит на все это как на гимнастику какую-то. Шубин подошел ко мне после стола и сказал: вот этот и некто другой (он твоего имени произнести не может) – оба практические люди, а посмотрите, какая разница: там настоящий, живой, жизнью данный идеал, а здесь даже не чувство долга, а просто служебная честность и дельность без содержания. – Шубин умен; и я для тебя запомнила его умные слова; а по-моему, что же общего между вами? Ты веришь, а тот нет, потому что только в самого себя верить нельзя».
Елена сразу поняла Курнатовского и отозвалась о нем не совсем благосклонно. А между тем вникните в этот характер и припомните своих знакомых деловых людей, с честью подвизающихся для пользы общей; наверно, многие из них окажутся хуже Курнатовского, а найдутся ли лучше – за это поручиться трудно. А все отчего? Именно оттого, что жизнь, среда не делает нас ни умными, ни честными, ни деятельными. И ум, и честность, и силы к деятельности мы должны приобретать из иностранных книжек, которые притом нужно еще согласить и соразмерить со Сводом законов. Не мудрено, что за этой трудной работой холодеет сердце, замирает все живое в человеке, и он превращается в автомата, мерно и неизменно совершающего то, что ему следует. И все-таки опять повторишь: это еще лучшие. Там, за ними, начинается другой слой: с одной стороны, совсем сонные Обломовы, уже окончательно потерявшие даже обаяние красноречия, которым пленяли барышень в былое время, с другой – деятельные Чичиковы, неусыпные, неустанные, героические в достижении своих узеньких и гаденьких интересцев. А еще дальше возвышаются Брусковы, Большовы, Кабановы, Уланбековы32, и все это злое племя предъявляет свои права на жизнь и волю русского люда... Откуда тут взяться героизму, а если и народится герой, так где набраться ему света и разума для того, чтобы не пропасть его силе даром, а послужить добру да правде? И если наберется наконец, то где уж геройствовать надломанному и надорванному, где уж грызть орехи беззубой белке? Лучше же и не обольщаться понапрасну, лучше выбрать себе какую-нибудь специальность, да и зарыться в ней, заглушая недостойное чувство невольной зависти к людям, живущим и знающим, зачем они живут.
Так и поступили в «Накануне» Шубин и Берсенев. Шубин расходился было, узнавши о свадьбе Елены с Инсаровым, и начал: «Инсаров... Инсаров... К чему ложное смирение? Ну, положим, он молодец, он постоит за себя; да будто уж мы такая совершенная дрянь? Ну хоть я, разве дрянь? Разве бог меня так-таки всем и обидел?» и пр. ... И тотчас же свернул, бедняк, на художество: «Может, – говорит, – и я со временем прославлюсь своими произведениями...» И точно – он стал работать над своим талантом, и из него замечательный ваятель выходит... И Берсенев, добрый, самоотверженный Берсенев, так искренно и радушно ходивший за больным Инсаровым, так великодушно служивший посредником между ним, своим соперником, и Еленой, – и Берсенев, это золотое сердце, как выразился Инсаров, – не может удержаться от ядовитых размышлений, убедившись окончательно во взаимной любви Инсарова и Елены. «Пусть их! – говорит он. – Недаром мне говаривал отец: мы с тобой, брат, не сибариты, не аристократы, не баловни судьбы и природы, мы даже не мученики, мы – труженики, труженики и труженики. Надевай же свой кожаный фартук, труженик, да становись за свой рабочий станок, в своей темной мастерской! А солнце пусть другим сияет. И в нашей глухой жизни есть своя гордость и свое счастье!» Каким адом зависти и отчаяния веют эти несправедливые попреки – неизвестно кому и за что!.. Кто ж виноват во всем, что случилось? Не сам ли Берсенев?.. Нет, русская жизнь виновата: «Кабы были у нас путные люди, по выражению Шубина, не ушла бы от нас эта девушка, эта чуткая душа, не ускользнула бы, как рыба в воду». А людей путных или непутных делает жизнь, общий строй ее в известное время и в известном месте. Строй нашей жизни оказался таков, что Берсеневу только и осталось одно средство спасения: «Иссушать ум наукою бесплодной». Он так и сделал, и ученые очень хвалили, по словам автора, его сочинения «О некоторых особенностях древнегерманского права в деле судебных наказаний» и «О значении городского начала в вопросе цивилизации». И еще благо, что хоть в этом мог найти спасение...
Вот Елене – так не оставалось никакого ресурса в России после того, как она встретилась с Инсаровым и поняла иную жизнь. Оттого-то она не могла ни остаться в России, ни возвратиться в нее одна, после смерти мужа. Автор очень хорошо умел понять это и предпочел лучше оставить ее судьбу в неизвестности, нежели возвратить ее под родительский кров и заставить доживать свои дни в родной Москве, в тоске одиночества и бездействия. Призыв родной матери, дошедший до нее почти в ту самую минуту, как она лишалась мужа, не смягчил ее отвращения от этой пошлой, бесцветной, бездейственной жизни. «Вернуться в Россию! Зачем? Что делать в России?» – написала она матери и отправилась в Зару, чтобы потеряться в волнах восстания.
И как хорошо, что она приняла эту решимость! Что в самом деле ожидало ее в России? Где для нее там цель жизни, где жизнь? Возвратиться опять к несчастным котятам и мухам, подавать нищим деньги, не ею выработанные и бог знает как и почему ей доставшиеся, радоваться успехам в художестве Шубина, трактовать о Шеллинге с Берсеневым, читать матери «Московские ведомости»33 да видеть, как на общественной арене подвизаются правила в виде разных Курнатовских, – и нигде не видеть настоящего дела, даже не слышать веяния новой жизни... и понемногу, медленно и томительно вянуть, хиреть, замирать... Нет, уж если раз она попробовала другой жизни, дохнула другим воздухом, то легче ей броситься в какую угодно опасность, нежели осудить себя на эту тяжелую пытку, на эту медленную казнь... И мы рады, что она избегла нашей жизни и не оправдала на себе эти безнадежно-печальные, раздирающие душу предвещания поэта, так постоянно и беспощадно оправдывающиеся над самыми лучшими, избранными натурами в России:
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои.
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле...34
Нам остается свести отдельные черты, разбросанные в этой статье (за неполноту которой просим извинения у читателей), и сделать общее заключение.
Инсаров, как человек сознательно и всецело проникнутый великой идеей освобождения родины и готовый принять в ней деятельную роль, не мог развиться и проявить себя в современном русском обществе. Даже Елена, так полно умевшая полюбить его и так слиться с его идеями, и она не может оставаться среди русского общества, хотя там – все ее близкие и родные. Итак, великим идеям, великим сочувствиям нет еще места среди нас?.. Все героическое, деятельное должно бежать от нас, если не хочет умереть от бездействия или погибнуть напрасно? Не так ли? Не таков ли смысл повести, разобранной нами?
Мы думаем, что нет. Правда, для широкой деятельности нет у нас открытого поприща; правда, наша жизнь проходит в мелочах, в плутнях, интрижках, сплетнях и подличанье; правда, наши гражданские деятели лишены сердца и часто крепколобы, наши умники палец об палец не ударят, чтобы доставить торжество своим убеждениям, наши либералы и реформаторы отправляются в своих проектах от юридических тонкостей, а не от стона и вопля несчастных братьев. Все это так. Но мы все-таки думаем, что теперь в нашем обществе есть уже место великим идеям и сочувствиям и что недалеко время, когда этим идеям можно будет проявиться на деле.
Дело в том, что как бы ни была плоха наша жизнь, но в ней уже оказалась возможность таких явлений, как Елена. И мало того что такие характеры стали возможны в жизни, они уже охвачены художническим сознанием, внесены в литературу, возведены в тип. Елена – лицо идеальное, но черты ее нам знакомы, мы ее понимаем, сочувствуем ей. Что это значит? То, что основа ее характера – любовь к страждущим и притесненным, желание деятельного добра, томительное искание того, кто бы показал, как делать добро, – все это, наконец, чувствуется в лучшей части нашего общества. И чувство это так сильно и так близко к осуществлению, что оно уже не обольщается, как прежде, ни блестящим, но бесплодным умом и талантом, ни добросовестной, но отвлеченной ученостью, ни служебными добродетелями, ни даже добрым, великодушным, но пассивно-развитым сердцем. Для удовлетворения нашего чувства, нашей жажды нужно более: нужен человек, как Инсаров, – но русский Инсаров.
На что ж он нам? Мы сами говорили выше, что нам не нужно героев-освободителей, что мы народ владетельный, а не порабощенный...
Да, извне мы ограждены, да если б и случилась внешняя борьба, то мы можем быть спокойны. У нас для военных подвигов всегда было довольно героев, и в восторгах, какие доныне испытывают барышни от офицерской формы и усиков, можно видеть неоспоримое доказательство того, что общество наше умеет ценить этих героев. Но разве мало у нас врагов внутренних? Разве не нужна борьба с ними и разве не требуется геройства для этой борьбы? А где у нас люди, способные к делу? Где люди цельные, с детства охваченные одной идеей, сжившиеся с ней так, что им нужно – или доставить торжество этой идее, или умереть? Нет таких людей, потому что наша общественная среда до сих пор не благоприятствовала их развитию. И вот от нее-то, от этой среды, от ее пошлости и мелочности и должны освободить нас новые люди, которых появления так нетерпеливо и страстно ждет все лучшее, все свежее в нашем обществе.
Трудно еще явиться такому герою; условия для его развития и особенно для первого проявления его деятельности – крайне неблагоприятны, а задача гораздо сложнее и труднее, чем у Инсарова. Враг внешний, притеснитель привилегированный гораздо легче может быть застигнут и побежден, нежели враг внутренний, рассеянный повсюду в тысяче разных видов, неуловимый, неуязвимый, а между тем тревожащий вас всюду, отравляющий всю жизнь вашу и не дающий вам ни отдохнуть, ни осмотреться в борьбе. С этим внутренним врагом ничего не сделаешь обыкновенным оружием; от него можно избавиться только переменивши сырую и туманную атмосферу нашей жизни, в которой он зародился, и вырос, и усилился, и обвеявши себя таким воздухом, которым он дышать не может.
Возможно ли это? Когда это возможно? Из этих вопросов можно отвечать категорически только на первый. Да, это возможно, и вот почему. Мы говорили выше о том, как наша общественная среда подавляет развитие личностей, подобных Инсарову. Но теперь мы можем сделать дополнение к своим словам: среда эта дошла теперь до того, что сама же и поможет явлению такого человека. Вечная пошлость, мелочность и апатия не могут же быть законным уделом человека, и люди, составляющие общественную среду нашу и закованные в ее условия, давно уже поняли всю тяжесть и нелепость этих условий. Одни скучают, другие рвутся всеми силами куда-нибудь, только бы избавиться от этого гнета. Разные исходы придумывались, разные средства употреблялись, чтобы чем-нибудь оживить мертвость и гнилость нашей жизни; но все это было слабо и недействительно. Наконец теперь появляются уже такие понятия и требования, какие мы видим в Елене; требования эти принимаются обществом с сочувствием; мало того – они стремятся к деятельному осуществлению. Это значит, что уж старая общественная рутина отживает свой век; еще несколько колебаний, еще несколько сильных слов и благоприятных фактов, и явятся деятели!
Выше мы заметили, что решимость и энергию сильной натуры убивает у нас еще в самом начале то идиллическое восхищение всем на свете, то расположение к ленивому самодовольству и сонному покою, которое встречает каждый из нас еще ребенком во всем окружающем и к которому его тоже стараются приучить всевозможными советами и наставлениями. Но в последнее время и это условие сильно изменилось. Везде и во всем заметно самосознание, везде понята несостоятельность старого порядка вещей, везде ждут реформ и исправлений, и никто уже не убаюкивает своих детей песнею о том, какое непостижимое совершенство представляет современный порядок дел в России. Напротив, теперь каждый ждет, каждый надеется, и дети теперь подрастают, напитываясь надеждами и мечтами лучшего будущего, а не привязываясь насильно к трупу отжившего прошедшего. Когда придет их черед приняться за дело, они уже внесут в него ту энергию, последовательность и гармонию сердца и мысли, о которых мы едва могли приобрести теоретическое понятие.
Тогда и в литературе явится полный, резко и живо очерченный, образ русского Инсарова. И не долго нам ждать его: за это ручается то лихорадочное, мучительное нетерпение, с которым мы ожидаем его появления в жизни. Он необходим для нас, без него вся наша жизнь идет как-то не в зачет, и каждый день ничего не значит сам по себе, а служит только кануном другого дня. Придет же он наконец, этот день! И, во всяком случае, канун недалек от следующего за ним дня: всего-то какая-нибудь ночь разделяет их!..
Примечание
* Как это красиво, как это восхитительно! (франц.). – Ред.
** Нас уже упрекали однажды в пристрастии к молодому поколению и указывали на пошлость и пустоту, которой оно предается в большей части своих представителей10. Но мы никогда и не думали отстаивать всех молодых людей огулом, да это и не согласно было бы с нашей целью. Пошлость и пустота составляют достояние всех времен и всех возрастов. Но мы говорили и теперь говорим о людях избранных, людях лучших, а не о толпе, так как и Рудин, и все люди его закала принадлежали ведь не к толпе же, а к лучшим людям своего времени. Впрочем, мы не будем неправы, если скажем, что и в массе общества уровень образования в последнее время все-таки возвысился.
*** Против этой мысли может, по-видимому, свидетельствовать необыкновенный успех, которым встречаются издания сочинений некоторых наших писателей сороковых годов. Особенно ярким примером может служить Белинский, которого сочинения быстро разошлись, говорят, в количестве 12 000 экземпляров11. Но, по нашему мнению, этот самый факт служит лучшим подтверждением нашей мысли. Белинский был передовой из передовых, дальше его не пошел ни один из его сверстников, и там, где расхватано в несколько месяцев 12 000 экземпляров Белинского, Рудиным просто делать нечего. Успех Белинского доказывает вовсе не то, что его идеи еще новы для нашего общества и требуют больших усилий для распространения, а именно то, что они дороги и святы теперь для большинства и что их проповедание теперь уже не требует от новых деятелей ни героизма, ни особенных талантов.
**** Есть люди, которых воображение до того засалено и развращено, что в этой прелестной, чистой и глубоко нравственной сцене полного, страстного слияния двух любящих существ они видят только материал для сладострастных представлений. Судя обо всех по себе, они возопиют даже, что эта сцена может иметь дурное влияние на нравственность, ибо возбуждает нечистые мысли. Но пусть их вопиют: ведь есть люди, которые при виде Венеры Милосской говорят с приапической улыбкой: «А она... того... годится...» Но не для этих людей – искусства и поэзия, да не для них и истинная нравственность. В них все претворяется во что-то отвратительно-нечистое. Но дайте прочитать эти же сцены невинной, чистой сердцем девушке, и поверьте – ничего, кроме самых светлых и благородных помыслов, не вынесет она из этого чтения.
***** Какой ужас! (франц.). – Ред.
****** легальная оппозиция (франц.). – Ред.
******* светские приличия (франц.). – Ред.
Статья «Когда же придет настоящий день?» впервые напечатана в журнале «Современник», I860, № 3, отд. III, стр. 31—42 без подписи, под заглавием «Новая повесть г. Тургенева (“Накануне”, повесть И. С. Тургенева, – “Русский вестник”, 1860)».
1 Бей в барабан и не бойся! (нем.). – Ред. Первая строка из стихотворения великого немецкого поэта Генриха Гейне «Доктрина».
2 Далее Н. А. Добролюбов пародирует стиль критических статей сторонников идеалистической теории «искусства для искусства» – П. В. Анненкова, В. П. Боткина, А. В. Дружинина.
3 Критик подчеркивает идейное расхождение между революционно-демократическим лагерем и либералами.
4 Роман А. Ф. Писемского «Тысяча душ» впервые опубликован в 1858 году в журнале «Отечественные записки». Отрицательный взгляд Добролюбова на этот роман объясняется либеральной направленностью произведения, в центре которого оказался не передовой общественный деятель типа Инсарова, а герой «малых дел» Калинович.
5 Добролюбов не успел выполнить это свое обещание, так как умер через год после того, как была написана статья «Когда же придет настоящий день?».
6 Либеральная критика в лице В. П. Боткина чрезвычайно высоко ценила далекие от гражданских мотивов стихотворения А. А. Фета, тенденциозно противопоставляя творчество Фета демократическому пафосу поэзии Н. А. Некрасова.
7 Имеются в виду статьи о Тургеневе представителей эстетической критики А. В. Дружинина, С. С. Дудышкина и других. Так, Дружинин в 1857 году пытался доказать, что Тургенев «даже во многом ослабил свой талант, жертвуя современности и практическим идеям эпохи» («Библиотека для чтения», 1857 , № 3). Дудышкин же писал, что повести и рассказы Тургенева прежде всего показывают колебания писателя «в самом взгляде на жизнь» («Отечественные записки», 1857, № 1).
8 Лишний человек – Михаил Чулкатурин, персонаж из повести Тургенева «Дневник лишнего человека» (1850); Пасынков – идеалист-романтик, герой одноименной повести Тургенева «Яков Пасынков» (1855).
9 Развернутая критическая оценка образа Рудина и всей его братии дана Добролюбовым в статье «Что такое обломовщина?».
10 По-видимому, имеется в виду статья Герцена «Very dangerous!!!», в которой он защищал поколение 40-х годов, утверждая, что «лишние люди» в условиях николаевского режима были необходимы, и упрекал журнал «Современник» в излишнем пристрастии к поколению 60-х годов.
11 Первое собрание статей В. Г. Белинского вышло в издании К. Солдатенкова и Н. Щепкина в 1859—1862 годах. К моменту, когда Добролюбов писал свою статью, появилось пять томов.
12 Роман «Дворянское гнездо» вызвал единодушное одобрение критики. Что же касается Добролюбова, то в феврале 1859 года в рецензии на комедию А. Н. Островского «Воспитанница» он писал: «Мы не станем говорить о “Дворянском гнезде” г. Тургенева. Высокое и чистое наслаждение, испытанное нами при чтении этой повести, давно уже, конечно, разделили с нами все читатели, и, без сомнения, все согласны, что одного такого произведения было бы уже достаточно для того, чтобы сделать очень замечательным литературное начало нынешнего года».
13 В журнале «Русское слово» в 1859 (№ 4—6 и 8) году появился ряд статей критика-славянофила Ап. Григорьева о сочинениях Тургенева. Анализируя «Дворянское гнездо», он пришел к выводу, что если в «Рудине» мы находим осуждение «вечно безвыходного протеста» против действительности, то в романе «Дворянское гнездо» Тургенев утверждал необходимость «смирения перед действительностью».
14 Здесь, как и в ряде других мест статьи, Добролюбов указывал читателю, что Россия нуждается в революционных деятелях. Героиня романа ищет активной деятельности, она готова идти на жертвы и лишения, но ей не совсем ясен тот идеал, к которому она должна стремиться. По мысли критика, в борьбе за революционное преобразование действительности должен был найти призвание истинный патриот своей родины.
15 Имеется в виду исследование немецкого историка Фридриха Раумера (1781—1873) «История Гогенштауфенов», изданная в 1823—1825 годах.
16 Герои повести Тургенева «Дневник лишнего человека» и его рассказа «Два приятеля».
17 Речь идет о профессоре всеобщей истории Московского университета Тимофее Николаевиче Грановском (1813—1855), близком друге Белинского, Тургенева, Герцена.
18 Восточная война – война между Россией и Турцией. Военные действия открылись летом 1853 года.
19 Улисс – так в римской мифологии называли Одиссея (греческая миф.), мифического царя острова Итака, героя одноименной поэмы Гомера. Многие годы Одиссей провел вдали от родины. Из них семь лет на острове Огигия у нимфы Калипсо, которая хотела сделать его своим мужем, обещая вечную молодость и бессмертие. Но Одиссей рвался домой, в Итаку. Богиня Афина, покровительствующая Одиссею, добилась у богов разрешения вернуться ему на родину.
20 Под гражданской деятельностью критик понимал революционную деятельность, направленную на уничтожение основ самодержавно-крепостнического государства.
21 Критик указывает на невозможность для русского писателя в тогдашних цензурных условиях обратиться к созданию образа героя национально-освободительного движения в Польше, большей своей частью входившей в состав Российской империи.
22 «Отчего он не русский? – спрашивает Елена. – Нет, он не мог быть русским» («Накануне», гл. XVI).
23 Добролюбов указывает на цензурные условия.
24 Карл Моор – герой вольнолюбивой романтической драмы Фридриха Шиллера «Разбойники». Вертер – герой романа Вольфганга Гёте «Страдания молодого Вертера».
25 Показательно, что цензор «Современника» Ф. Рахманинов, почувствовав скрытую иронию в характеристике «благоустроенного государства», счел нужным несколько ослабить «восторженный» тон статьи Н. А. Добролюбова.
26 Соловьев Сергей Михайлович (1820—1879) – видный буржуазный историк, трактовавший народные восстания как бунт против священных традиций государственности.
«Русский вестник» – литературный и политический журнал, созданный в 1856 году в Москве М. Н. Катковым. В первый период своего существования (1856—1861), то есть тогда, когда его читал Добролюбов, журнал придерживался умеренно-либеральной программы, пропагандировал «реформу сверху».
27 Революционные демократы во главе с Н. Г. Чернышевским разоблачали в своих статьях крепостнический характер проводившейся царским правительством в союзе с либералами крестьянской реформы 1861 года.
28 Добролюбов, видимо, подразумевает здесь своего товарища по Педагогическому институту И. Поржницкого. Многие факты, рассказанные здесь, совпадают с фактами биографии Поржинцкого.
29 Цитируя, Н. А. Добролюбов несколько сократил текст романа.
30 Браун Джон (1800—1859) – активный сторонник освобождения негров. За попытку поднять восстание негров против американских плантаторов казнен по приговору суда рабовладельцев.
Под неким московским публицистом Добролюбов, видимо, подразумевает М. Н. Каткова, выступившего против Брауна с гневными обвинениями («Русский вестник», 1859, ноябрь).
31 Паншин – персонаж из романа «Дворянское гнездо».
32 Персонажи пьес А. Н. Островского («В чужом пиру похмелье», «Свои люди – сочтемся», «Гроза», «Воспитанница»).
33 «Московские ведомости» (1856—1917) – газета умеренно-либерального направления; в 1856—1862 годах редактировалась В. Ф. Коршем.
34 Из стихотворения Ф. И. Тютчева «Русской женщине» («Моей землячке»).
Добавил: 77793
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
/ Критика / Тургенев И.С. / Накануне / Когда же придет настоящий день?
|
Смотрите также по
произведению "Накануне":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
