Тэффи

ТЭФФИ
(1872—1952)
Начало широкой известности Тэффи (псевдоним, настоящая
фамилия Лохвицкая, в замужестве Бучинская) приходится
на 1910 г., когда вслед за стихотворным сборником
«Семь огней» появляются сразу два
тома ее «Юмористических рассказов».
И если ее поэтическая книга вызвала
сердитый отзыв В. Брюсова, то прозу
Тэффи критика встретила дружными
похвалами. Говорилось «о живом и заражающем
юморе даровитой рассказчицы
», отмечалось, что «правильный и
изящный язык, выпуклый и отчетливый
рисунок, умение несколькими словами
характеризовать и внутренний
мир человека, и внешнюю ситуацию
выгодно выделяют юмористические рассказы Тэффи из ряда
книг, перегружающих наш книжный рынок».
Грустный смех. В ее первых книгах и впрямь немало
безудержного, самоцельного смеха, даже с философским
обоснованием из Спинозы: «...Ибо смех есть радость, а посему
сам по себе — благо» (эпиграф к первой книге «Юмористических
рассказов»). Радостно смеется Тэффи в таких
юмористических миниатюрах, как «Взамен политики» или
в более поздних «Публика», «Бабья книга». Однако уже
в этих рассказах Тэффи было нечто такое, что выделяло писательницу
среди присяжных юмористов: некая надтресну -
тость, горькость смеха, сострадание к человеку и боль за
него. «Грандиознейший факир из белой и черной магии»
с треском проваливается перед почтеннейшей публикой
(«Проворство рук»). Смешно? В то время как он показывает
свои «поразительные явления» — нахождение крутого
яйца в совершенно пустом платке и сжигание носового
платка,— его неотступно сосет одна и та же мысль: «С утра
одна булочка в копейку и стакан чаю без сахару, а завтра
что?» Жалкий «маленький человек» не предмет насмешек.
Смех над ним — «смех сквозь слезы». Здесь, как и в других
рассказах («Репетитор», «Крепостная душа», «Явдоха»),
Тэффи выходит к рубежам реалистической, гуманистической
большой литературы.
Однако для значительной части публики она продожала
числиться в разряде авторов, по преимуществу развлекающих,
смешащих. Тэффи раздражало, что люди считали ее
юмористкой. Сборник рассказов 1916 г. «Неживой зверь»
ей пришлось предварить специальным уведомлением:
«Я не люблю предисловий... Я бы и теперь не написала
предисловия, если бы не одна печальная история... Осенью
1914 г. напечатала я рассказ „Явдоха". В рассказе, очень
грустном и горьком, говорилось об одинокой деревенской
старухе, безграмотной и бестолковой и такой беспросветно
темной, что, когда она получила известие о смерти сына,
она даже не поняла, в чем дело, и все думала — пришлет он
ей денег или нет. И вот одна сердитая газета посвятила этому
рассказу два фельетона, в которых негодовала на меня за
то, что я якобы смеюсь над человеческим горем...
— И это, по ее мнению, смешно?
— И это тоже смешно?
Газета, вероятно, была бы очень удивлена, если бы я
сказала ей, что не смеялась ни одной минуты. Но как я мог-
ла сказать? И вот цель этого предисловия — предупредить
читателя: в этой книге много невеселого».
Художественный мир Тэффи. Как всякий незаурядный
писатель, Тэффи создала свой художественный мир, собственную
концепцию человека. Она отправляется от самой ей
ненавистной категории — от дураков. «На первый взгляд
кажется, будто все понимают, что такое дурак, и почему
дурак чем дурее, тем круглее. Однако, если прислушаешься
и приглядишься, поймешь, как часто люди ошибаются,
принимая за дурака самого обыкновенного глупого или бестолкового
человека... В том-то и дело, что настоящий круглый
дурак распознается прежде всего по своей величайшей
и непоколебимой серьезности». Так начинается один из
лучших рассказов Тэффи «Дураки». О, это не повод поострить,
не случай позабавиться! Это столь же строгое, сколь
и остроумное размышление — о природе глупости, о дураке
как враге номер один в жизни. Это рассказ-трактат. Живой
и глубокий ум писательницы не мирится с неподвижной,
конечной, самодовольной мыслью. Некоторые другие рассказы
из того же сборника «И стало так» (1912) посвящены
многообразным разновидностям дураков и их любимому
времяпрепровождению. Вглядываясь в обыденность, писательница
обнаруживает всякий раз за кипящим радушием
и любовными отношениями совершенно иной, на удивление
бессмысленный и жестокий жизненный механизм. Все вертится,
как на хорошей карусели, и чаще всего против воли
самого вертящегося. «Дым без огня» (название книги рассказов
1914 г.) — вот та жизнь, какую видит вокруг себя
Тэффи.
Героини Тэффи. Но посреди суетной и пошловатой бездумности,
скучных и обязательных обрядов, серенькой обыденности,
над которой смеется и грустит Тэффи, она находит
особую, коронную свою тему, где с ней вообще никто не
может соперничать. И имя этой теме — женщины. «Они все
принадлежат к одному и тому же типу...— замечал критик
П. Пильский.— Ни у одной из них нет ни глубоких страстей,
ни серьезных потрясений. Их основной признак —
жизненная рассеянность. Они легкомысленны, но не преступны,
забавны, но не предрассудительны, их легкомыслие
производит впечатление шалости, а их измены, падения,
ошибки окрашены подкупающей наивностью, поэтому
никогда не вызывают осуждения, их невольно прощаешь.
А чтобы простить, надо только улыбнуться. Героини Тэффи
— безгрешные грешницы, и искупающей и примиряющей
чертой здесь является их прелестная бездумность, милая
чепуха их дел, незамысловатость морали, детская
простота их логики». Не любопытствующий мужской
взгляд «со стороны», а ум женский, насмешливый, язвительный
и в то же время сочувственный подметил и показал
всех этих дачниц, визитерок, «демонических женщин»,
дам-патронесс, корявых старушонок, рассеянных подруг
и обманутых жен.
Сильный, резкий характер, индивидуальность не только
писателя, но и человека ощущаются в рассказах Тэффи.
В изгнании. Умеренно-либеральная позиция Тэффи
определила ее отношение к Октябрю. Много позднее писательница
вспоминала, как происходило ее путешествие
«вниз по огромной зеленой карте, на которой наискось было
начертано: «Российская империя». Сначала из Петрограда
в Москву. «Потом была поездка в Киев на самый короткий
срок, чтобы прочесть на вечере свой рассказ. В чемодане
только бальное платье... Киев. Петлюра. Обыски. Путь на
север отрезан. Катимся ниже, ниже...» В Одессе, накануне
эвакуации, она еще пытается пошутить, рассказывая о некоей
беженке, укорявшей ее: «Что же вы, так нечесаная
и побежите? Я еще вчера поняла, что положение тревожно,
и сейчас же сделала маникюр». Но все заслоняет огромная
дума: «Дрожит пароход, стелет черный дым. Глазами широко,
до холода в них, раскрытыми смотрю. И не отойду.
Нарушила свой запрет и оглянулась. И вот, как жена Лота,
застыла, остолбенела навеки и веки видеть буду, как тихо,
тихо уходит от меня моя земля» («Воспоминания», 1932).
Так в 1920 г. Тэффи оказывается в эмигрантском Париже.
Ей предстояло провести за границей, в непрерывном литературном
труде, более тридцати лет.
Иллюзий, которыми были так богаты в те первые пореволюционные
годы эмигрантские головы, у Тэффи, судя
по всему, не было. Она не разделяла распространенных
в ту пору надежд на победоносное и скорое возвращение
эмигрантов в Россию. Трезвость ума не покидала ее и тут.
В ее творчестве, как и в произведениях других писателей-
эмигрантов, неослабно живы думы о родине. «Приезжает
наш беженец, изможденный, почерневший от голода
и страха, успокаивается, осматривается, как бы наладить
новую жизнь, и вдруг гаснет,— писала Тэффи.—
Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, вянет душа —
душа, обращенная на восток. Ни во что не верим, ничего не
ждем, ничего не хотим. Умерли. Боялись смерти большевистской
и умерли смертью здесь» (рассказ «Ностальгия»).
Ностальгией пронизана вся проза Тэффи (а писательница
выпустила за рубежом более тридцати книг: «Черный
ирис», 1921; «Так и жили», 1922; «Вечерний день», 1924;
«Городок», 1927; «Ведьма», 1936; «О нежности», 1938;
«Зигзаг», 1939; «Все о любви», 1941; «Земная радуга»,
1952, и др.).
Последние годы своей жизни Тэффи жестоко страдает
и от тяжелой болезни, и от одиночества, и от нужды. Сам
еле передвигавшийся от нездоровья, Бунин писал 2 июня
1948 г. романисту Алданову: «Третьего дня добрался (с превеликим
трудом!) до Тэффи — жалко ее бесконечно: все то
же — чуть ей станет немного легче, глядь, опять сердечный
припадок. И целый день, день за днем, лежит одна-оди-
нешенька в холодной, сумрачной комнатке». 6 октября
1952 г. Надежда Александровна Тэффи скончалась. Мысли
о родине, о России, о собственной судьбе не покидали ее.
В стихах, красивых и грустных, подытоживала она свой
путь:
Цветут тюльпаны синие
В лазоревом краю.
Там кто-нибудь на дудочке
Доплачет жизнь мою...
Русская литература, одна из самых могучих в мире, не
очень-то богата женщинами-писателями. Одно из немногих
исключений — Тэффи. Ее литературное дарование высоко
ценили современники — Бунин, Куприн, Саша Черный.
С восхищением писал об искусстве Тэффи Куприн: «Нередко,
когда Тэффи хотят похвалить, говорят, что она пишет,
как мужчина. По-моему, девяти десятым из пишущих мужчин
следовало бы у нее поучиться безукоризненности русского
языка... Я мало знаю русских писателей, у которых
стройность, чистота, поворотливость и бережливость фразы
совмещались бы с таким почти осязаемым отсутствием старания
и поисков слова». Корней Чуковский в свое время помог
автору этих строк выпустить после долгого забвения
книгу рассказов Тэффи. Он писал: «Конечно, Тэффи на десять
голов выше Аверченко. Он нередко превращался в механический
смехофон, она в лучших рассказах весела, человечна
» .

2008 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты